В нашем дворе, кроме нашего дома было ещё две жилых постройки. Во дворе слева стояла хибарка семьи Мироновых – отец, мать и дочь Наташа. Дед Филипп, инвалид войны с изувеченной правой ногой. Он имел от государства, помимо пенсии и бесплатной клюшки, трехколесную инвалидную коляску с ручным управлением. Коляска стояла во дворе под брезентом. Когда дед её заводил, чад выхлопных газов заполнял весь двор, даже дворовый пес Дозор убегал на задворки и прятался. К счастью это было редко. Мы называли её «тарахтелкой». Ещё он был партнёром наших бабулек по игре в подкидного дурака. Его жена, маленькая невзрачная особа, выделялась визгливым голосом, которым она ругала Наташку и деда Филиппа, и больше я про неё ничего не помню. Мы с Наташкой были одногодки. Я не любил бывать у них дома. Филипп курил махорку, причем прямо в доме. Поэтому внутри всегда стоял тошнотворный, прогорклый запах прокисшего табачного дыма. Жили они бедно, и отчаянье этой бедности выражалось в визге хозяйки – по поводу и без.
В глубине двора стоял каменный одноэтажный дом семьи Фисенко. Отец Николай, мать Мария, сын Юрий и дочь Галина. Их глава семьи был директором кинотеатра «Красный октябрь», который находился на углу нашей улицы (где продавали газировку). Дядя Коля тоже был инвалид войны – у него выше колена была ампутирована левая нога. Он ходил, шкондыбая на правую сторону, на деревянном протезе, опираясь на клюшку. Поскольку в те времена люди любили ходить в кино, а тем более – на халяву, и дядя Коля напивался к концу каждого дня. Если он был ещё не очень «в дугу», то успевал заходить внутрь дома. А если был «в дуговину», то оставался сидеть (лежать) на скамейке около гаража, стоявшего у их дома слева. Иногда его косила «белочка» - тогда он, сидя на скамейке, отмахивался от нападавших на него «врагов» клюшкой, костылём или снятым с ноги протезом. При этом он орал что-то типа «А! Б…ди! Не возьмёте!». Привыкшие соседи не обращали на это внимание.
Тетя Маша была завмагом гастронома, и этим было всё сказано. Они жили, каждый, своей жизнью. Она обеспечивала семью, копила деньги и растила детей. Старшая дочь Галина была красивой надменной молодой женщиной, которая вернулась к родителям после неудачного похода замуж. Юрка был на два года старше моей сестры Лены. Папа откосил его от армии и Юрка болтался по городу в поисках сомнительных развлечений. В конце концом его посадили за хулиганку. Фисенки жили, отгородившись от других обитателей двора. Даже дворовый сортир был у них отдельный – они запирали его на замок.
Однажды дяде Коле выделили, как инвалиду, новую машину «Москвич-407». Но ездить на ней вознамерилась Машка. Пока она училась водить – то умудрилась оббить все углы нашего дома и два раза сворачивала ворота. А потом научилась!
В общем-то, жили дружно. Весной устраивали субботники по вывозу снега со двора и потом - по очистке двора перед праздником «1-ое мая!». В этих субботниках участвовал даже Юрка Фисенко. Бельевые веревки, где сушили белье все обитатели двора, были общими. Веревки подпирались большими палками с углублением на верхнем конце. Палки тоже были обобществлены. Хозяйки между собой договаривались – кто, когда стирает.
Во дворе росла трава-мурава и было одно дерево, как раз около нашего дома. Общественный туалет на две кабинки (без кабинки Фисенко) мыли по очереди.
Ещё был большой деревянный мусорный ящик, который по мере наполнения очищала городская коммунальная служба. После такой очистки, ящик обрабатывали хлоркой, и вонь стояла во дворе 2-3 дня.
Но самой вонючей процедурой была очистка сортира. Вонь не проходила дней 5-6.
Двор был маленький, и постоянно сушилось белье. Из-за этого нас выгоняли играть на улицу. Там была свобода! У каждого дома был палисадник, где росли незамысловатые касмеи, душистый табак, бархотки и коготки. Но мы бегали на другой угол улицы (там, где кинотеатра не было) смотреть на «ночную красавицу». Этот цветок распускался только ночью. Маленькие такие граммофонные трубочки ярко малинового цвета!
Улица была засажена деревьями (американский клен, тополь и вяз) и кустами сирени. Также были - кусты желтой акации и несколько тутовых деревьев. Тутовник был красный и желтый, кисловатый на вкус. Он не вызревал в нашем климате, но мы усердно его ели с того момента, как его плоды, похожие на маленькие кисточки винограда, становились бело-зелеными.
Играли в основном на дороге. Улица была без сквозного проезда, так что машин было мало. Порой собиралось до 10-ти детей со всех её концов. Играли в прятки, вышибалы, казаки-разбойники, шандор-мандор, классики, прыгалки, а когда и просто сидели стаей на скамейках возле домов, грызли семечки, обсуждали новости, а по вечерам рассказывали страшные истории, как правило, «про черное».
Все любили газировку, а чтобы сходить за ней считались: «Вышел месяц из тумана. Вынул ножик из кармана. Буду резать, буду бить. Буду денюшку копить. Накоплю как рублей пять. Так считать начну опять!».
Хороший и теплый рассказ...