Фронтовики вспоминают

           Девятое мая!
              День победы!
              В клубе, заполненным народом, идет торжественная часть. После нее началось награждение участников войны, которых в живых осталось всего несколько человек.
              Услышав свою фамилию, они по очереди подходили к столу, и, получив из рук районного представителя памятные медали, возвращались на место. Все одеты в праздничные костюмы, а некоторые надели офицерские мундиры, хранившиеся в сундуках для исключительных случаев.
              Торжественная часть закончилась, начался концерт художественной самодеятельности, после которого фронтовики, как было принято все послевоенные годы, купили в магазине водки, закуски и пошли в небольшой парк за клубом, чтобы выпить фронтовые сто грамм. Разостлав газеты на молоденькой травке, они сели вокруг, и выложив пряники и конфеты, наполнили стаканы водкой.
              С места поднялся Василий Кузьмич, высокий мужчина с худощавым, гладко выбритым лицом, одетый в китель с погонами младшего лейтенанта. Держа стакан в руке, он снял с головы фуражку и проговорил:
              - Придерживаясь традиции, предлагаю выпить за тех, кто не вернулся с войны.
              Фронтовики встали, обнажили головы и молча выпили.
              - Часто я задумываюсь о том, как же нам повезло в жизни, - после минутной тишины, заговорил Василий Кузьмич. – Мы прошли такую войну и остались живы. Взять, например, наше село. На фронт ушли, практически все мужики, а домой вернулись меньше половины, да и те, кто вернулся, многие умерли от ранений и контузий. А мы вот продолжаем небо коптить, и даже можем позволить себе фронтовые сто грамм.
              - Да, много народа унесла война! – задумчиво проговорил Игнат Владимирович, старший из присутствующих по возрасту, и по званию. – Жалко всех, особенно молодежь, которые погибли, так и не успев обзавестись семьей. Мне вспомнился один эпизод. Прислали нам однажды пополнение, где были и молодые ребята, едва достигшие совершеннолетия. Один из них щупленький такой, совсем ребенок. Как потом выяснилось, он прибавил себе год, чтобы попасть на фронт. Первого боя он ждал словно большого праздника. Мы спросили: «Чего ты так торопишься? У тебя все еще впереди, навоюешься!». А парень отвечает: «У меня папа погиб на фронте, а мама, получив извещение о его смерти, умерла, сердце не выдержало». Говорит, а в глазах столько горя, что у меня сердце защемило. А он продолжает: «Я сразу потерял и отца и маму, и теперь буду бить фашистов столько, сколько хватить сил». И в первом же бою, этот паренек погиб, не успев отомстить за родителей. Так жалко его было, словно сына  родного потерял. До сих пор помню его курносое, почти детское лицо.
              - Значит такая у него судьба, - глубокомысленно произнес Павел Сергеевич, тщедушный мужчина, с несколькими медалями на груди.
              - Только почему-то у всех она разная, - проговорил Василий Кузьмич. – Например, этот парень в первом бою погиб, а я всю войну прошел и даже ранен не был. Так, как я служил, можно и двадцать лет воевать.
              - Это как понимать? – воскликнул Павел Сергеевич. – В подвале сидел, что ли?
              - Почти угадал, - улыбнулся Василий Кузьмич. – Не в подвале, а в темной комнате.
              - И за какие грехи тебя туда посадили?
              - Служба у меня такая была. Пленки проявлял с камер, установленных на самолетах. После каждого вылета, я должен был проявлять отснятый материал.
              - И за это ты сегодня медаль получил?
              - Не за «это», а за оборону Ленинграда. Правда, я не в самом городе был, а на Большой земле. Наш авиаполк охранял «Дорогу жизни»,  через Ладожское озеро, поэтому мы считаемся защитниками Ленинграда. Помните, перед праздником в клубе показывали фильм «Балтийское небо». Герои фильма, летчики: Костя Лунин, Серов, Рассохин и другие, служили в этом полку
              - Помню, помню, - закивал головой Павел Сергеевич. – Хорошее кино!          - И ты со всеми летчиками был знаком?
              - Конечно. Мало того, мне с ними приходилось перелетать с одного аэродрома на другой. А однажды произошел такой случай, что просто смех и грех. - Василий Кузьмич махнул рукой и замолчал.
              - Рассказывай, раз уж начал.
              - Да знаете ли, как-то стыдно.
              - Тебя за язык никто не тянул, - заметил Игнат Владимирович.
              - Ну, ладно, - согласился Василий Кузьмич. – Когда наш полк перебрасывали на аэродром к Ладоге, в пути на нас напали немецкие истребители, и завязался воздушный бой. Серов, с которым я летел, взмывал вверх, а потом камнем падал вниз так, что у меня дух захватывало, а сердце в пятки перемещалось. Со всех сторон стрельба, рев моторов, а я сжался в комок, закрыл глаза и молился, чтобы меня очередью не прошило. Даже не думал, что жив останусь. Не помню, как долетели до аэродрома, а когда приземлились, я сразу же побежал кальсоны менять. Вот такая история со мной приключилась. И это был единственный бой за всю войну, в котором я участвовал, да и то невольно, - закончил Василий Кузьмич и вздохнул.
              - А я вот за всю войну всего один раз был ранен, - заговорил Павел Сергеевич. – Но об этом я никому не рассказывал.
              - Это почему же? – вступил в разговор Антон Иванович, еще один участник войны.
              - Боялся, что засмеют.
              - Кто же над ранами может смеяться?
              - Это зависит от того, как они получены.
              - И как же ты ее получил? – не отставал Антон Иванович.
Павел Сергеевич задумался, а через мгновение воскликнул:
              - И дернул меня черт за язык! Столько лет молчал, а тут на тебе! Ну что ж, сказал «А», говори «Б». - Было это под Воронежем. Командование приказало отбить у немцев одну высоту, которая господствовала над местностью. В назначенный час началась артподготовка. Под ее прикрытием мы подошли к самому подножию высоты, а когда артиллерия замолчала, устремились на ее вершину. Добежали до окопов, а немцы стали выскакивать нам навстречу, завязался рукопашный бой. Вдруг я вплотную сталкиваюсь с фрицем, который был на много крупнее меня и выше на голову. В какое-то мгновение увидел его глаза, и ужаснулся. В них было столько ненависти и злости, что невольно подумал: «Как будто я пришел на твою землю, а не ты на мою». Мы стояли вплотную друг к другу и ни я, ни он не могли применить оружие. Не знаю, сколько времени длилось это противостояние, но тут фриц схватил меня за горло и начал душить. Отбросив винтовку, чтобы освободить руки, я попытался дотянуться до его шеи, но руки мои были короче. Тем временем, немец все сильнее сжимал мне горло и напирал на меня, словно медведь. Отступая назад я, вдруг, вспомнил, как мы боролись в детстве. Когда противник напирает на тебя, берешь его за грудки или за пояс, падаешь на спину, увлекая за собой, и, помогая ногами, перебрасываешь через себя.
              - Действительно! – воскликнул Василий Кузьмич. - В молодости мы часто пользовались таким приемом.
              - Вот я и решил применить его. Схватил за ремень, упал на спину и хотел перебросить. Но фриц оказался слишком тяжелым. Я не смог удержать его на вытянутых руках, и во время переброски он скользнул животом по моему лицу, и пряжкой от ремня разорвал ноздрю. В этот момент он расслабился и свалился на сторону. Оказалось, что кто-то из наших солдат, пробегавших мимо, оглушил его прикладом. После боя, в санчасти, мне зашили ноздрю. Таким вот образом я и получил свое ранение, - закончил Павел Сергеевич и потрогал свой нос, на котором виднелся еле заметный шов.
              - Ну и что здесь позорного? – спросил Игнат Владимирович. – Ты ведь не в пьяной драке рану заработал, а в бою, да еще рукопашном.
              - Как ни страшна война, а на фронте часто и смешные истории бывали, - заговорил Антон Иванович. - В нашей роте произошел такой случай. В начале войны, немцы имели большое преимущество в танках, а нам нечего было им противопоставить. Пушек мало, противотанковые ружья и те не в каждой роте. Отбивались гранатами, да бутылками с зажигательной смесью. Вот здесь самое главное не растеряться, чтобы вовремя поджечь фитиль. А как это сделать, когда на тебя несется такая махина, к тому же стреляет из пушки и пулемета. Ясное дело, руки дрожат, спички ломаются.
              - Это хорошо когда спички есть! – подхватил Игнат Владимирович. – А ведь в основном на фронте пользовались трутом и кремнием. Пока высечешь искру, пока трут раскочегаришь, а там каждая секунда дорога. Поэтому, едва завидев немецкие танки, мы заранее разжигали трут и ждали, когда они приблизятся. Трут хорош тем, что ему не страшен ветер. Про него даже анекдот на фронте ходил.
              - Какой анекдот? – спросил Василий Кузьмич. - Я что-то не помню.
              - Встретились два солдата, русский и немецкий, и заспорили, чья техника лучше. Немец говорит: «Наша техника лучшая в мире». Достает из кармана зажигалку, и одним движением пальца зажигает. «Видал? - спрашивает, -  раз и сразу огонь».
              Русский дунул на пламя, оно и погасло. «Ерундовая твоя техника», - говорит. Достал трут и кремень, высек искру, трут задымился. «А, теперь ты мой огонь потуши» - говорит немцу. Тот начал дуть, трут воспламенился, а потом загорелся. Немец старается изо всех сил, а трут все сильнее разгорается. «Ну и чья же техника лучше?» спросил русский. Немцу и ответить было нечего.
              - Хороший анекдот, - засмеялся Василий Кузьмич. – А что за случай ты хотел рассказать? - спросил он Антона Ивановича.
              - Прислали нам пополнение. Командир собрал их всех и начал рассказывать о способах борьбы с танками. Объяснял, как делать связки гранат, как пользоваться бутылками с зажигательной смесью, и вдруг один солдат спрашивает: «Товарищ командир, а что делать, когда  гранаты и бутылки закончатся?». «Тогда можно использовать подручные средства, - отвечает командир. – Зимой, например, бери снег, делай снежки и бросай по щелям. Снег забьет их и ослепит водителя. А летом грязь можно использовать». Солдат не унимается: «А если земля сухая, где грязь брать?». За командира ответил сибиряк, служивший в нашем взводе: «Ты, – говорит, - главное не волнуйся, а спокойно жди, когда танк подойдет совсем близко. Тогда медленно отведи руку за спину, засунь ее в штаны, там «грязи» будет предостаточно, бери и бросай по щелям». Весь взвод, во главе с командиром, просто покатились от смеха, - закончил Антон Иванович.  
              Некоторое время длилась тишина.
              - Ну что, мужики? – вновь заговорил Василий Кузьмич. - Предлагаю опорожнить посуду и разойтись по домам.
              - Можно и опорожнить, - согласился Игнат Владимирович. – Бери, разливай!
              - А почему это я должен делать?
              - Ты начинал, тебе и заканчивать.
              Василий Кузьмич махнул рукой, и, разлив в стаканы оставшуюся водку, сказал:
              - Выпьем за то, чтобы наши дети и внуки никогда не увидели войны, и не испытали того, что нам пришлось пережить.
              Фронтовики выпили, и, собрав разостланные газеты, разошлись.