Ее выписали перед майскими праздниками. После больничной атмосферы звуки и запахи весны показались Насте особенно сладостными. Весь их двор был усыпан жемчужными лепестками жердел, зацветал жасмин, на большом кусте белой сирени уже обозначились зеленоватые шишечки, обещавшие через пару недель превратиться в многолепестковые гроздья, источавшие дивный аромат. Выйдя из машины, Настя долго любовалась потешным зрелищем: огромная стая воробьев истошно орала, наблюдая за поединком двух пернатых соперников − те, перелетая с ветки на ветку остервенело клевали друг друга. Интересно, чего они не поделили, думала девочка, неужели такие страсти из-за какой-нибудь воробьихи? А остальная компания как переживает. Наверно, кричат, чтобы прекратили, или, может, наоборот, подзуживают. До чего похоже на людей.
Почувствовав на себе взгляд, обернулась, и у нее заколотилось сердце: возле подъезда стоял Вадим, молча глядя на нее. Опустив голову, она прошла мимо, лишь кивнув в знак приветствия, и поспешила на свой этаж.
Родители ушли на работу, а Федор все еще гостил у бабушки Зары. Настя заглянула в холодильник, − там было полно продуктов, даже любимая красная икра имелась, но есть не хотелось совершенно. А чего мне хочется, спросила она себя. Хотелось плакать. Ну что ж, плакать, так плакать. Но едва она взяла носовой платок, как плакать расхотелось. Надо чем-нибудь заняться, подумала девочка и тут же поняла, что заниматься не хочется ничем. Совершенно. Тогда она легла на диван и уставилась в потолок.
Так она лежала, может час, а может, два. От этого занятия ее отвлек длинный звонок в дверь. И чего людям дома не сидится? − раздраженно подумала Настя и поплелась открывать. А открыв, сразу пожалела об этом: на лестничной площадке и на самой лестнице, толпился, похоже, весь ее класс.
− Настюха, с выздоровлением! Как ты? Когда придешь? − радостно загалдели ребята. Настя посторонилась, пропуская гостей, и одноклассники сразу заполнили всю квартиру. На столе выросла гора из цветов и фруктов. Испытывая сложное чувство благодарности и досады, Настя предложила всем садиться на что придется. Но видимо это у нее получилось плохо, − потоптавшись и вежливо поинтересовавшись ее самочувствием, одноклассники гуськом потянулись к выходу. В квартире осталась одна Наталья.
− И долго ты будешь изображать умирающего лебедя? − злым голосом спросила Наташка. − На тебя просто смотреть противно. Ну, случилось, случилось, − так что теперь, помирать? Сколько можно?
− Если противно, не смотри, − равнодушно отозвалась Настя.
− Ах, так! Уже, значит, не нужна? Может, мне вообще уйти?
− Если хочешь, уходи.
− А если не хочу? Вот не уйду − и все! Настя, что с тобой? Нельзя же на весь свет злиться. Вадим так ждал, когда тебя выпишут, − и мы все тоже.
− Наташа, я не злюсь. Просто... мне плохо, очень плохо. Может, я еще не поправилась. Ничего не хочу, − только чтоб меня никто не трогал.
− А как же лицей? Ты что, уже не хочешь поступать? А уроки?
− Не знаю. Вообще-то хочу, но... не знаю.
− Понимаю. Просто, не хочешь, чтоб я мешала. Конечно, одной легче заниматься. А я, дура, ждала тебя, сама не садилась за новые параграфы. Ладно, как-нибудь перебьюсь. Сяду к Митьке на первую парту, − можешь сидеть в гордом одиночестве.
− Сиди с кем хочешь, я в школу не вернусь.
− Как не вернешься? А экзамены?
− Сдам экстерном. У меня еще бок побаливает, − соврала Настя. − Можешь уроки мне больше не носить, у меня есть программы по всем предметам.
− Настя, за что ты на меня сердишься? Что я тебе сделала? Мы ведь так дружили! Неужели нашей дружбе конец?
− Наташа, прости меня. У тебя есть Никита и Вадим, они тебе помогут. Ты теперь и без меня справишься, если захочешь. А я − оставь меня! − И она, наконец, с облегчением заплакала.
Наталья, молча, развернулась и хлопнула дверью. А Настя, завалившись на диван, вдоволь наплакалась и незаметно уснула.
Через день наступило Первое мая − ее любимый праздник. Засветло явились гости: бабушка Зара и дедушка Артур. Привезли баллон меду и мешок картошки, знали, что детки за зиму все подъели. Увидев исхудавшую и бледную, как свечка, любимицу, Зарочка пустила слезу и заявила Галчонку, что она всегда знала: им нельзя доверять ребенка. От любимой внучки остались кожа да кости, − где у них глаза? И решительно потребовала отпустить Настю с ними. Раз она в школу больше не пойдет, то и нечего ей в городе пыль глотать. Родители не протестовали, а Настя даже обрадовалась: ведь ей так хотелось куда-нибудь уехать, чтоб никого из знакомых не видеть и не слышать. Все сели за стол, позавтракали, выпили сладкого домашнего вина, потом Настя собрала вещи, забралась с бабушкой в их старенькую машину, дедушка сел за руль, − и они с облегчением укатили из города, который не уберег их любимую детку от такой беды.
В большом дедушкином доме было тихо и пахло ванилью. Федор, увидев Настю, сразу заорал и полез по ней, как по дереву, цепляясь за одежду, − дедушка еле отодрал его от внучки. А кот все выгибался у него в руках, продолжая орать и тянуться к своей любимице. Пудель Франт, дедушкин воспитанник, едва Настя ступила за порог, принялся ходить вокруг нее кругами, совсем не реагируя на Федора, ревниво кричавшего «псы!» и яростно плевавшегося. Время от времени Франт останавливался и потешно шаркал задней лапой. Уделив каждому внимание: Федора потискала и поцеловала в нос, а Франта почесала за ухом и потрясла вежливо поданную лапу, − Настя побежала к пруду. Толстолоб сразу приплыл на зов. Он совсем раздобрел, бока стали отливать темным серебром, а толстые губы моментально высунулись из воды в ожидании подачки.
− Бабушка, он меня помнит, помнит! − радостно закричала Настя. − Да он ко всем приплывает, − отозвался дедушка, − привык, что его все пичкают. Как подойду к берегу, так он тут как тут. Разжирел, только на сковородку. Да ведь рука не поднимается: он же умный, собака. В глаза смотрит, как человек. Вот, поди ж ты, − рыба, а понимает, как к себе расположить. − И дедушка сыпанул в воду большую горсть корма. Толстолоб резво принялся подбирать угощение, а рядом засновали его приятели − разнообразная рыбья молодь, запущенная дедушкой в пруд.
− Дедуль, неужели ты их будешь жарить? − засмеялась Настя. − Они же у тебя почти ручные. Не жалко?
− Приятеля твоего пощажу, а остальных чего ж не пожарить в охотку. А иначе у них тут перенаселение обозначится, весь пруд испортят. Ступай в дом, бабушка зовет: она твой любимый торт испекла, медовый со сливками и орехами.
− Да я еще не проголодалась.
− Ничего, это не еда, а так, − перекусишь да домашним молочком запьешь. А я тем временем гамак повешу.
Лежа в гамаке, Настя залюбовалась синими просветами неба между белорозовыми цветами, густо усыпавшими яблоневые ветки, − и вдруг почувствовала, как душевная боль потихоньку начинает ее отпускать. Впервые за много дней она вдруг озаботилась предстоящими экзаменами. Чего я без толку лежу, подумала девочка, в гамаке можно качаться и с книгой. И вернулась в дом за учебником.
− Ой, да что ж ты и в праздник не даешь покоя своей бедной головке! − запричитала бабушка Зара, − только приехала и опять за учебники. Отдохни, завтра позанимаешься.
− Нет, ба, мне сейчас захотелось, − возразила внучка. − Не люблю я без дела валяться, у меня тогда мозги закисают.
− Так возьми почитай чего-нибудь, журналы полистай, вон их сколько на подоконнике. Там кроссвордов полно, ты же любишь их разгадывать
− Не хочу журналы, уравнения те же кроссворды.
Она прожила в поселке все майские праздники. Ей очень нравилось их армянское село с добротными домами, где даже встречные собаки вели себя дружелюбно. Село было богатым: почти в каждом дворе имелся автомобиль, а то и два. Населяли его работящие приветливые люди, всегда здоровавшиеся при встрече. Многие знали Настиных родных и потому часто приглашали в гости, а пригласив, вели себя тактично, угощали вкусными армянскими блюдами и ни о чем не расспрашивали. За эти недели Настя поправилась душой и телом и совсем забыла про свой бок. Она успешно одолела программу по математике и чувствовала себя вполне подготовленной к предстоящим испытаниям. С физикой дела тоже шли неплохо, а диктанта Настя не боялась совсем: ее грамотность была безупречной. Видимо, здесь сыграла роль любовь к ежедневному чтению, без которого она просто не могла нормально жить.
Но стоило вернуться в город, как тягостные мысли вновь овладели ею. Она старалась поменьше выходить из дому, даже в магазин заставляла себя идти с трудом. Нет, ее не страшила встреча с теми бандитами: она знала, что их осудили на длительные сроки, − ее страшили воспоминания. Но выходить из дому все равно приходилось: нужно было показываться врачам. Несколько раз Настя встречалась на лестнице с Наташей и Никитой. Она вежливо здоровалась, стараясь не смотреть на друзей, а те, кивнув, пропускали ее и долго глядели вслед.
Галчонок не очень переживала из-за душевного состояния дочери, считая его перед предстоящими испытаниями вполне нормальным, но отец никак не мог с этим смириться. Его девочка, прежде такая живая и общительная, вдруг превратилась угрюмое существо, дичившееся всех. Конечно, ей пришлось пережить такое потрясение, − но ведь, в конце концов, все наладилось. Сколько же можно прятаться и отказываться от общения с друзьями?
− Котенок, давай, наконец, поговорим откровенно, − решительно заявил он, зайдя к ней под вечер. Дочь сидела за столом с выключенной настольной лампой, глядя в темное окно. Услышав звук отворяемой двери, она включила свет и повернулась к отцу, всем видом демонстрируя нетерпеливое желание, чтоб ее оставили в покое. Но тот упрямо сел на диван и похлопал рядом с собой ладонью. Когда Настя пересела, он обнял ее за плечи, притянув к себе, как всегда делал в такие минуты. Но против ожидания дочь не положила голову на его плечо, а наоборот, резко вырвалась и стремительно пересела обратно.
− Что такое? − взмутился отец. − Что я тебе сделал?
Дочь продолжала молчать, глядя на него исподлобья.
− Галина, иди сюда! − закричал отец. − Почему родная дочь шарахается от меня, как от прокаженного? Обнять ее уже нельзя.
− И нечего ее обнимать! − резко отозвалась мать, заходя в комнату. − Она уже большая, и ей это неприятно.
− Ах, вон откуда ветер дует! И что ты такого наговорила, что ей родной отец стал неприятен?
− Что нужно, то и наговорила. Чтоб она держалась от вас всех подальше. Еще успеет наобниматься, пусть сначала поумнеет.
− Да ты посмотри, что с ней творится! Ни друзей, ни подруг у нее не осталось.
