Все молчком да молчком.
− Ничего, пусть лучше к экзаменам готовится. Шел бы ты отсюда, не мешал ей.
− Да она целый час сидела в темноте, какие занятия? Ты мать, хоть поинтересуйся, что у нее на душе.
− Папа, все в порядке, просто я задумалась, − прервала их перепалку Настя. − Над задачей. И действительно, шли бы вы оба из моей комнаты, не мешали.
Рассерженный отец поднялся и вышел, Галчонок последовала за ним. Настя сталась одна, и ей снова стало хорошо. Она уже привыкла к одиночеству и совсем не тяготилось им. Книги заменили ей людей, став ей настоящими друзьями. Перед ними не нужно было притворяться, оправдываться, − с ними можно было оставаться самой собой. Они уводили ее в иной мир − к чужим судьбам, которые порой оказывались еще труднее, чем ее собственная. Их герои по-разному реагировали на свои несчастья, − некоторые ломались, сдаваясь обстоятельствам, другие, наоборот, боролись, − и Насте порой казалось, что только они понимают ее. «Сагу о Форсайтах» она проглотила за три вечера, и по уши влюбилась в Ирэн. Она только не понимала, зачем та снова вышла замуж, если ей хватало денег, оставленных старым Форсайтом. Жила бы себе и жила в свое удовольствие, − так ведь нет, опять влипла. Зачем? Ведь мужчины так ужасны! Сомса Настя возненавидела всей душой. Правда, в одном она с ним соглашалась: что прекраснее всего природа, а в людях мало хорошего. Себя она отождествляла с Джун, так и не вышедшей замуж и посвятившей свою жизнь служению искусству.
Я тоже не выйду замуж, размышляла Настя, ни за что не выйду. Богатой мне не быть − и не надо. Буду учить детей, они лучше всех. Уеду в Питер, и, может быть, как-нибудь там устроюсь. Хоть дворником, ведь, говорят, дворникам дают жилье. Сначала окончу институт, потом поработаю дворником, чтобы получить квартиру, а затем попытаюсь устроиться в школу.
Но, сколько ни избегала Настя встреч с одноклассниками, на консультацию в школу идти пришлось − там разъясняли правила поведения на экзаменах и требования к оформлению работ. Экзамены в этом году проводились вне школьных стен − в Центре тестирования при университете. На консультации Настя изо всех сил старалась держаться с одноклассниками приветливо, всем улыбалась и кивала, − но ребята все равно почувствовали ее отчуждение и потому не стали приставать с досужими разговорами и расспросами. Наталья демонстративно села за первую парту к Митьке, поэтому Настя сидела одна. Ей очень хотелось по окончании быстренько уйти, но ее задержала учительница.
− Ну, как ты, Снегирева? − сочувственно спросила Светлана. − Как самочувствие?
− Спасибо, все нормально, − сдержано ответила девочка. − Можно, я пойду домой готовиться?
− А как ты сама считаешь, справишься? − не отставала учительница. − Может, тебе что-нибудь объяснить?
− Нет, не надо. Мне все понятно. Я по задачнику Сканави все прорешала, и папа еще мне хорошие учебники принес.
− Ну, покажи, как ты решишь вот такое уравнение.
Задание было непростым, но Насте подобные уже встречались, и потому она справилась с ним быстро. Убедившись, что девочка выбрала для решения самый простой и верный способ, Светлана отпустила ее, пожелав ни пуха, ни пера.
Настя с облегчением покинула школьное здание. Ребята уже разошлись. Она поискала взглядом окна своего класса, пытаясь пробудить в себе хотя бы намек на ностальгию, но ничего не почувствовала. Я тут училась, подумала она, а теперь буду учиться в другом месте. Меня уже ничто здесь не держит, и ничего не жаль. И чего я, глупая, так переживала из-за этой школы?
Но на сердце у нее лежал камень. Свалившееся на нее несчастье пригасило огонек, согревавший ее все юные годы, покрыв его толстым слоем пепла, из-за чего окружающий мир стал серым и безрадостным. Она отвергла любовь − светоч жизни, особенно необходимый в юности, и теперь брела в темноте, самая не понимая этого.
Опустив голову, никого не замечая, она шла домой. Мир вокруг сиял всеми красками июня: оглушительно тренькали синицы на ветках орехового дерева, накрывшего пышной кроной почти половину их двора, благоухал жасмин, блестели на солнце листья ее любимой шелковицы, чьи ягоды они с Наташкой так радостно объедали в прежние годы. Парень из соседнего подъезда, ринулся было к ней с приветствием, но, взглянув на ее потухшее лицо, споткнулся и не решился окликнуть.
Дома, как всегда, никого не было. Родители, между которыми пробежала черная кошка, порознь ушли на работу. Настя заглянула в холодильник и долго стояла, пытаясь понять, зачем она его открыла. Наконец сообразила, что на полках пусто и следовало бы приготовить что-нибудь съестное. Но что? Макарон не хочется, пельмени делать долго. Можно сварить сосиски, но их уже ели утром. Куплю окорочка, решила она, и пожарю, а на закуску сделаю салат, − сколько можно держать родителей впроголодь. И, взяв сумку, отправилась за продуктами.
На обратном пути в подъезде она встретилась с Натальей. Сдержано поздоровавшись, Настя обогнула подругу и стала подниматься по лестнице, но та неожиданно схватила ее за руку.
− Нет, я так больше не могу! − закричала Наташка. − Настя, ну, пожалуйста, перестань! Я так по тебе скучаю! Давай будем как раньше?
− Как раньше? − задумчиво переспросила Настя. − Как раньше уже никогда не будет. Так чего ты хочешь?
− Хочу, чтоб ты перестала быть, как стеклянная. Чтоб ожила.
− Я и так живу. Наташа, завтра экзамен. Ты уже подготовилась? Я, например, собираюсь еще раз повторить геометрию.
− Плевать на экзамен! Как-нибудь напишу. Насть, ну пойдем ко мне, потреплемся.
− О чем? Опять о мальчишках? Мне это уже не интересно и интересовать больше не будет.
− Как это «не будет»? Ты, что, бабка сорокалетняя? И почему только о них? Мало что ли других тем? Ну, поспрашивай меня по математике, хоть формулы проверь, − знаю или не знаю. А вдруг я завтра напишу на пару.
− Папа сказал, если за год тройка, то в аттестат двойку не поставят, не переживай.
− Почему тройка? Светлана мне четыре за год поставила. Я годовую почти на пятак написала, только в чертеже напутала.
− Вот видишь. Прости, Наташа, но я пойду. Пусти меня.
− Не пущу! Ну, пойдем, ко мне! Пожалуйста! − не отставала Наташка. − Или к тебе − как хочешь. Настя, ну не уходи!
И Настя нехотя согласилась. Впустила Наталью к себе, положила на сковородку окорочка и, прикрутив огонь, занялась с подругой алгеброй. Оказалось, что та довольно неплохо подкована: несложные примеры Наташка решала с лету. Правда, в синусах и косинусах путалась, как всегда. В этом месте у нее был безнадежный заскок еще с прежних времен, − сколько Настя с ней ни билась, запомнить тригонометрические функции Наташка так и не смогла. И что обидно: определения она декламировала без запинки, но как только дело доходило до конкретного треугольника, неизбежно ошибалась. Оставалось надеяться, что ей повезет: угадает ответ или такие примеры не попадутся.
− Все! Мне надоело, − наконец, заявила Наташка. − Как напишу, так напишу. Гори оно все синим пламенем! Давай лучше поболтаем, мы же столько не общались. Как ты жила все это время?
− Да никак, − призналась Настя. К удивлению она вдруг тоже захотела пооткровенничать с подругой. − Знаешь, как в поезде: все проносится мимо, а я сижу и смотрю в окошко.
− Да, здорово тебя прихватило, − посочувствовала подруга. − Но знаешь, так убиваться из-за этих козлов, правда, не стоит. Наши на тебя даже сначала обиделись. А потом, когда поняли, что с тобой что-то не так, жалеть стали. Но не знали, как к тебе подступиться, − ты же, как стенкой, от всех отгородилась.
− Дело не только в этом. Просто, мне все стало противно, особенно мужчины. Видеть их не могу, всех вместе и каждого в отдельности.
− Тю, да ты что! За что − на всех? Нет, Настя, тебе точно надо к доктору.
− Может, и надо. Ладно, давай о чем-нибудь другом поговорим. Как ты насчет лицея, не передумала?
− Знаешь, когда ты так стала ко мне относиться, я засомневалась. Я же из-за тебя туда собралась, − сам по себе мне этот лицей до лампочки. Думала, чего мне там делать, если ты от меня отвернулась? Но потом Никита с Вадимом уговорили не отступать. Мол, все равно образование надо получать, так лучше настоящее, фундаментальное.
Вадим. Нет, при этом имени, прежняя радость не шелохнулась в Настиной душе, − но и недавнего отторжения тоже не вызвало. Будто далекий колокольчик напомнил о себе тихим звоном. И Наталья, внимательно следившая за выражением ее лица, вдруг притихла.
Они недолго помолчали. Потом Настя решилась:
− Как его брат?
− Плохо. Их отец приехал. Ему отпуск дали на месяц. Но только… врачи говорят, столько не понадобится, все кончится раньше. Дениска давно уже без сознания. Все бредит: «Колеса! Колеса!» Колеса ему мерещатся, будто наезжают на него. В общем, полный мрак.
Дениска. И перед Настей всплыл образ худенького мальчика с ввалившимися глазами. Почему-то вспомнилось, как она подавала ему судно, и как он беспомощно заплакал. Она обещала его навестить − и не навестила. Несчастье, постигшее ее, перевесило чужую беду. Даже сейчас она воспринимала мир как-то отстранено. У одних все хорошо, у других плохо. Так бывает, и с этим ничего не поделаешь. Потом она вспомнила, как смотрела на спящего Вадима, как любила его. Она покопалась в себе, но никакого отзвука не нашла. Ужасные слова матери грубо разрушили очарование его образа, надолго оставив в душе дочери пустоту и отвращение
− Как у Иры дела? − спросила она, чтобы о чем-нибудь спросить. Все-таки Соколова дала ей почитать редкую книгу, значит, надо испытывать к ней чувство благодарности, умом Настя это понимала. Хотя, если честно, ничего не испытывала.
− Цветет и пахнет. Уж не знаю, как там ее предки постарались, но только ей светят в аттестате все пятаки. Представляешь: Соколова − круглая отличница. Со смеху помрешь.
− Она что − тоже куда-нибудь переходит?
− Не-ет, что ты! Зачем? Ей и здесь хорошо. Раз родители нашли общий язык с директрисой, теперь будут тянуть ее на медаль, вот посмотришь.
− А как у тебя? Троек в аттестате не будет?
− Не должно. Если, конечно, не схвачу на экзаменах. Знаешь, говорят, в наш лицей уже конкурс − ужас! Весь город туда прется. А берут всего пятьдесят человек. Вдруг не поступим, что тогда делать?
− Я поступлю. У меня нет другого выхода.
− А я?
Настя пожала плечами. Что тут скажешь? Хочешь поступить, выбрось все из головы и не отрывайся от учебников.
Но Наташка обиделась.
− Молчишь? Ну, конечно, у тебя же папа завкафедрой. Небось, и блат у него там имеется.
−
