Женщина – ключ от двери, ведущей к безумию. Я воспользовался этим ключом – и теперь я здесь. Нет, не может быть, не может быть!
Женщина – идол, которому поклоняется влюблённый мужчина, отвергая метафизического Бога. Да, я здесь из-за этого. Из-за Божества земного, предпочтённого Божеству неземному; из-за Божества единственного, предпочтённого Божеству всеединому; из-за Божества, сущего лишь для меня и лишь во мне, предпочтённого Божеству вездесущему... Я не ошибся, не ошибся в своей вере и неверии. Я не ошибся – лишь избранное мной Божественное сутью своей оказалось подобно Божеству миллиардов: молитвы мои не услышаны, прощение нужно заслужить, кровью искупив свои грехи, а крест приготовлен не только для тела, но и для вечной души – вечное искупление ничтожных прегрешений.
Меня считали сумасшедшим с раннего детства... Я вспоминаю зарю моей жизни и ужасаюсь – как рано я научился притворяться. Притворяться? Не-ет, это была игра – я пытался играть обычного человека, почти ничем не выделяющегося из общества сверстников – было несложно. Сейчас, оглядываясь назад и всматриваясь в свою прошедшую жизнь, я уверяюсь в мысли – представься мне роль Бога, я сыграл бы и её. Увы, в итоге я стал лишь рабом, возведя в божественный сан ту, которая Божеством быть не умела. Я надеюсь ещё на прощение и любовь её, но с каждым днём, с каждой минутой, секундой надежды мои таят розовой дымкой, а саван застилает серой пеленой полуденное солнце и полночную луну.
Кому интересна история моей жизни, тот пусть проведает любого сумасшедшего во Вселенной. Тот, кому интересна история моей любви, пусть сам влюбиться, и сойдёт с ума. Я не хочу быть клоуном, не хочу быть учителем, я никогда не стану пророком, даже человеческая суть мне до боли чужда. Я хотел бы родиться бабочкой-однодневкой – всё в моей жизни было бы единственным: рассвет, утренняя роса, туман, жаркое солнце, капля малинового сока и розового нектара, тёплый вечерний дождь, закат, стрекотание кузнечиков в последних лучах заходящего солнца, нега прохладной ночи, превращающаяся в вечный холод и мрак. Идиллия без идеала – ведь всё в ней единственно, и потому идеально. Любовь здесь во всём, даже в смерти. Парадокс в том, что глазами этой бабочки можно увидеть то, чего нельзя увидеть глазами большинства людей – эдаких серых мышей, желающих удовлетворить свои потребности. Не людские, а животные потребности, ибо человек в отличие от животного обладает способностью пренебрегать своими физическими (животными) потребностями в угоду потребностям метафизическим. Но увы, каким бы сумасшедшим я не был, признаю – такое пренебрежение совсем ничтожно, и я сам когда-то был рад таковой его ничтожности...
Как удивительно человеческое существо, как удивительна его суть... Казалось бы, так просто влюбиться и любить, но из-за того, что это представляется таким простым, оно быстро надоедает. Нужны сложности, препятствия – кипящие реки и бушующие моря жизненной стихии. Спокойствие этой стихии привлекает на несколько мгновений; лишь душа переведёт дух, отдохнёт – и вновь, влекомая неистовой страстью к неизведанному, отправится искать новых бурь, которые нужны ей для истинного успокоения. Просто? Просто и ужасно.
Да, жизнь ужасна... Конечно, она бывает весёлой, грустной, жестокой, полной любви, ненависти, раскаяния, прощения, грехов и праведных деяний – это лишь частности. Жизнь во всеобъемлющем её изменяющемся постоянстве ужасна.
Метафизика бытия – возможно, в ней смысл жизни. Единство противоположностей везде и во всём. Чего бы мы ни желали, что бы мы ни делали – мы всё равно не ощущаем удовлетворённости... Странное свойство человеческой души, больной человеческой души. Так что, советую вам задуматься, а то вы вскоре рискуете составить мне кампанию.
Мне всё не даёт покоя это особое, ни на что не похожее ощущение, чувство, называемое любовью. Именно в нём сильнее всего проявляется бытийное единство противоположностей, именно в нём отражается, как в воде кристально чистого горного источника, тот истинный смысл человеческого существования. И смысл этот не ограничивается десятками лет земной жизни, а представляет собой нечто огромное, безграничное, настолько великое и величественное, что это невозможно выразить словами. Это можно лишь почувствовать, ощутить, познать и принять как абсолют, который существует сам по себе вне зависимости от бесчисленного множества законов Вселенной.
Я не пытаюсь указать вам некий путь – ведь нас разделяют толстые стены с решётками на окнах и санитарами на каждом из входов. Да и зачем мне писать вам что-то вроде проповедей – в наш век церквей со своими доктринами достаточно для того, чтобы человек на протяжении всей своей жизни мог по своему желанию каждый день менять вероисповедание. Да-а, Бога, как и любовь, превратили в товарный бренд. Все просто помешались! Я на секунду даже обрадовался, что нахожусь в этих четырёх стенах. Лечебница стала для меня неким замком, стены которого оберегают от безмерно глупой обычности большинства, от придуманных предубеждений, от иллюзий совершенства. Как жаль, что за этими стенами люди всё чаще теряют свою человечность, угождая животным позывам своей крови. Как жаль, что любовь стала там частью моды, частью сочинённого абсурда, называемого реальность современной жизни.
А может быть, вы хотите сказать мне, что сейчас абсолютно иное время, что всё меняется, и мир уже не тот, каким был сто, двести, пятьсот лет назад. Мир ужасно изменился – и люди последовали за ним. Бесспорно, это так, но ключевое слово здесь «ужасно». Неужели за пятьсот лет изменились такие качества, как доброта, скромность, верность, жалость, честность, любовь? Или они лишь мутировали, и приобрели черты своих противоположностей: злости, наглости, предательства, жестокости, лжи, ненависти?.. Я не верю в это, не желаю верить! Жаль, что я был этому свидетелем там, за этими мертвенно-холодными стенами...
Нет, меня невозможно надуть всевозможными философскими рассказами, придуманными наспех для того, чтобы отвязаться от сумасшедшего. И почему большинство людей боится сумасшедших? Ведь сумасшедшие весьма предсказуемы, если им поставлен верный диагноз. Я советую опасаться людей, которые разгуливают за стенами психиатрических клиник – именно они в большинстве своём очень опасны, и прежде всего тем, что являются такими же сумасшедшими, как и большинство моих здешних друзей, но диагноз их не определён; да, они опасны непредсказуемостью своего мутировавшего разума и души...
Всё бытие похоже на страшную сказку с невообразимым финалом. Так и есть, ведь сумасшедшие не могут сочинить нечто другое. А тот старик с длинной седой бородой, восседающий верхом на облаке,– абсолют мирового сумасшествия.
