Улица Авиационная имела в нашем детстве одно неоспоримое достоинство – крутую горку, с которой с замиранием сердца можно было слетать на велосипеде, чувствуя разгоряченным телом под рубашкой волнующе быстрый поток встречного воздуха. В отличие от горки на нашей улице, на Авиационной она была круче и на абсолютно прямом отрезке дороги, поэтому не было риска вылететь в лоб поднимающейся навстречу машине.
Зима приносила другое развлечение, связанное с горкой – санки.
Второй достопримечательностью Авиационной был сад, расположенный между дорогой и домом семьи Ропшиных. Большой по нашим меркам сад с огромным количеством кустов крыжовника, до которых можно дотянуться сквозь щели в ограждении, или, если встать на какую-нибудь чурку, то и через верхний обрез забора. Крыжовник с ближних к забору кустов объедался нами задолго до созревания, доводя нас до изнуряющих поносов. А уж когда ягоды вызревали, наступал настоящий праздник, дядя Коля Ропшин открывал калитку в сад и пускал туда всю окружную ребятню на подкормку.
Еще с дядей Колей навсегда связаны воспоминания о катании на его автобусе. Он работал водителем на триста втором маршруте, самом коротком у нас, от вокзала до пансионата на границе Зеленогорска и Ушково. Старый, кто помнит, львовский автобус имел такую блестящую никелированную трубу, тянущуюся от сделанной из оргстекла и чаще всего завешенной какой-нибудь цветастой занавесочкой будки водителя к передней двери. Вот за эту трубу и пуская нас Ропшин, в непосредственную близость к огромному рулю, высоко торчащему из пола кабины, рычагу переключения передач, мигающим лампочкам и подсвеченным стрелкам, крутящимся в таинственных кругах приборной доски. А когда на остановке открывалась передняя дверь, то никелированная труба прижимала тебя к теплому пластику передней панели. А во время движения, если прижать нос к лобовому стеклу, можно было наблюдать, как быстро убегает под тебя дорога.
Дядя Коля, на зависть всем соседским бабам, был мужик непьющий и работящий. Каждый раз, как появлялся я в их дворе, заставал его за каким-нибудь делом, то скамейку новую под куст сирени сколачивал, то крыльцо поправлял, то дрова на зиму колол, то забор красил, то курятник чистил, а зимой расчищал проходы в наметенных во дворе сугробах. Высокий сильный мужчина с сильными мозолистыми ладонями.
Жена его, тетя Зина, под стать ему: высокая, веселая, разговорчивая, но в отличие от поджарого, жилистого мужа - необъятна была в размерах.
Они занимали большую часть одноэтажного дома – веранду, две комнаты и кухню. Во второй части жили дед с бабкой, имен которых я не то что не помню, а даже и не знал, отдали они Богу душу, еще до моего рождения, бабка задолго, а дед за год, но об этом чуть позже. За домом были огороды, задами, выходящими в маленькую березовую рощицу, за которой начинался наш край питомника. Если срезать угол через питомник, то до их двора можно было дойти минут за пять-семь без спешки, а тогда в далеком теперь детстве этот путь казался целым путешествием.
Летом Ропшины сдавали свое жилье дачникам, а сами перебирались в просторный сарай, построенный вдоль забора огорода и примыкающий к курятнику. В начале шестидесятых у них несколько лет подряд снимали дачу Сазоновы, приезжали всей семьей: бабушка, дедушка, мама, папа и маленький мальчик, которого все звали Димочка, хотя много позже выяснилось, что зовут его Вадим. Мальчик был воспитанный, вежливый, очень нравился хозяевам дачи. Дядя Коля возился с ним, как со своим, каждое лето договаривался с приятелем и тот привозил во двор машину песка, а дядя Коля сколачивал песочницу, чтобы было, где дачнику покатать свои игрушечные машинки. Водил его через дорогу в лес (улица Авиационная была застроена только с левой стороны, а справа тянулись сначала картофельные поля, а потом лес, до самого перекрестка со Средним проспектом), где росли старые высоченные сосны, отколупывал большой толстый кусок темно-коричневой коры и вырезал из нее изумительные лодочки и кораблики, который можно было пускать в огромном корыте, установленном посреди двора специально для этого.
Были у Ропшиных две дочери: старшая Зинаида, названная в честь мамы, младшая Лена, всего на год моложе.
Когда дочерям было уже лет по шестнадцать-семнадцать, а возраст родителей планомерно катился к сорокалетию, совершенно неожиданно для окружающих родила Зинаида Ропшина (мама) мальчишку. Неожиданно в прямом смысле слова, потому что из-за ее полноты никто особо и не заметил вызванных беременностью изменений в комплекции будущей матери.
Мальчика нарекли Дмитрием, как говорят, в честь понравившегося ребенка дачников, хотя настоящими тезками они и не стали.
Дочери Ропшиных были совершенно разными.
Зинаида высокая статная девица, с осиной, про которую она и ныне любит вспоминать, талией, пышной грудью, длинными стройными ногами, вьющимися рыжими волосами и огромными широко распахнутыми серо-голубыми глазами. И сейчас иногда, соединит она большие и средние пальцы рук, образует круг и говорит: «Вот такая у меня талия была! А на груди не всякая кофточка застегивалась!» Нрав у нее был веселый, задиристый, независимый, парнями любила верховодить, пела красиво.
Елена была ростом мала, фигурой не блистала, волосы темные, непослушные, поведения была тихого, неприметного, любила уединение и тишину.
Когда Зинаиде исполнилось восемнадцать, померла бабка – соседка по дому. И тогда была проведена целая операция по захвату соседской половины, благо, что без ругани и драк. А именно, после долгих вечерних бесед и увещевания договорились с дедом, что женится он на старшей дочери Ропшиных и пропишет ее на свою половину, потому как детей и внуков деда разметала жизнь по стране нашей великой, кого на Север, кого на Восток, и не было им давно уже никого дела до комнаток предка. Договорились, расписались, прописалась Зинаида к соседу и в течение четырех долгих лет побыла замужней женщиной. А когда вдовой стала, переехала на соседскую половину.
В те же годы определилась судьба и младшей сестры, определилась совершенно для всех неожиданно.
Зинаида всегда была в центре общего внимания в любой и знакомой и в не очень знакомой компании, как будто купалась в восторженном мужском внимании, ухажеры и кавалеры следовали за ней по пятам, позволяя ей делать выбор среди них в зависимости от настроения. Она привыкла к этому и постоянно оглядывалась, пытаясь найти своего принца, не торопя события.
В первое время после школы устроилась официанткой в ресторан «Олень», не тот каменный с витринными окнами на высокой стороне Приморского шоссе, который большинство из вас, наверняка, помнят, а старый «Олень» - неказистое деревянное здание - располагавшийся между шоссе и заливом. Это было популярное заведение, потому что именно там подрабатывали студенты Ленинградского театрального училища, создавая в зале атмосферу то девятнадцатого, то начала двадцатого века. К сожалению, сгорел тот старый деревянный ресторан.
Из ресторана за Зинаидой тоже тянулся хвост знакомств и чувственных приключений. Но дальше флирта и быстрых связей дело не шло, отпугивала кавалеров ее красота, заносчивость и независимость.
Через несколько лет она умудрилась оформиться на должность дежурного администратора в «Ленинградец», работа сменная, времени свободного стало, хоть отбавляй.
В ее компании вертелся и Ленька Астахов, наш сосед со второго этажа западного крыла дома. Он жил с родителями в двух комнатах окнами в сады. Не был Ленька исключением среди остальных и тоже пускал слюнки, глядя на Зинаиду, но на большее, чем прогуляться под ручку, да потанцевать пару раз, не решался. Робел он при ней, и, хоть был популярен среди сверстниц, никого не замечал, пока рядом была Зинаида.
И вот однажды, когда сестры вместе оказались на каком-то сборище, упал взгляд Леньки на Елену, а как упал, так уже и не оторвался, и, как только стукнуло младшей сестрице восемнадцать, подали они заявление в ЗАГС и начали готовиться к свадьбе.
- Ух, ты, шустрая какая! – восхитилась Зинаида. - Отхватила женишка вперед меня!
- Так ты же замужем, - усмехнулся Ленька, кивнув головой в сторону половины дома, занимаемую дедом, осмелел, перестала теперь действовать на него красота старшей сестры, как удав на кролика.
Зло зыркнула на него Зинаида и вышла из комнаты, так шандарахнув дверью, что рюмки в серванте звякнули.
Сыграли свадьбу, и переехала Елена к нам в дом, отдали молодым Ленькины родители одну из комнат. Не прошло и года, родился у них сын – Валерка.
Что интересно, через несколько лет второй этаж нашего крыла дома стал называться – этаж Валерок. Получилось это так: жила напротив Астаховых баба Вера, был у нее сын Семен, жил он в городе со своей женой и родилась у них дочка, лет на пять позже Валерки, а назвали ее Валерией – в жизни Леркой. И стал этаж каждое лето, когда сын бабы Веры приезжал к ней с семьей – этажом Валерок.
Мамаша у Лерки была еще та фифа - городская, фигуристая, аж закачаешься. Бегала по двору в модном в те времена стеганном, коротком халатике, с вечно расстегнутой верхней и нижней пуговкой, в босоножках на высоченном каблуке и без задника, тук, тук по доскам пола, всегда аккуратно причесана. Так она и прививала нам мальчишкам чувство прекрасного. Потом, когда в язык нашей страны пришло слово эротика, я почему-то всегда вспоминал Леркину мамашу.
Это так лирическое отступление, прошу прощения.
Закрутившаяся семейная жизнь, как-то довольно быстро натолкнулась на неспособность Леньки равнодушно относиться к женскому полу, ходок из него вышел, начались скандалы. При одном из таких присутствовала Зинаида и сквозь крик родителей увидала испуганный взгляд маленького еще Валерки, сидевшего в углу на горшке с открытым ртом и полными ужаса глазами. Поддавшись неожиданному порыву, подхватила его Зинаида на руки:
- Вы тут разбирайтесь, а он у меня переночует, нечего ему ваши склоки слушать! – крикнула она и, не успели родители опомниться, ушла с ребенком на руках.
Дома накормила его, нашла на родительской половине какие-то старые свои или Ленкины куклы, сборник сказок, принесла это богатство к себе, усадила Валерку на кровать среди игрушек и начала читать ему.
Так начались их отношения.
Частенько в свои выходные Зинаида забирала Валерку из садика в середине дня, а то и утром, вела к себе, либо при хорошей погоде погулять на залив или на карусели к Золотому пляжу.
Изменился Ленкин характер неузнаваемо. Непрекращающиеся похождения мужа превратили ее из тихого мирного создания в беснующуюся фурию, скандалы учащались и привели, в конце концов, супругу к тяжелейшему нервному срыву, да и с головой начались какие-то проблемы, и загремела она в больницу месяца на три. Тогда Валерка на весь этот срок переехал к тетке, родители мужа работали и не высказывали особого желания заниматься внуком, а сам Ленька не возражал против такого развития событий.
Зинаида же с удивлением восприняла свое стремление занять все свободное время возней с племянником.
Ленка в больницу потом начала попадать с ужасающей периодичностью.
За годы подрастания Валерки Зинаида прочитала ему столько
