Глава 4. Поминальное дознание

же тогда пару месяцев между жизнью и смертью в больнице пролежал. Без него Ромку схоронили, - и как сдувшиеся меха, свернул Мишка плечи, сгорбился и замолчал.
Тут уж каждый сам себе наливал, пил, или не наливал и не пил, кто-то курил, Ирка плакала в открытую, не стесняясь, Валерка отвернулся, меня изнутри трясло, не ожидал от этого равнодушного ко всему кругом Мишки такого всплеска эмоций. Вот так живешь рядом, а человека не знаешь!
- Вот ведь, беда-то, какая! – нарушила тишину Екатерина. - Людочка же рассудок потеряла на двух мыслях. Она, пока еще в себе была, твердила, что сгубил Виктор ее сыночка, думала, что мстил ей за измену. А до этого еще бредила, что вернется ее Гришенька, никак не хотела поверить, что бросил он ее. Вот просто так, взял и бросил. Будто и не было того безумства в его приезд. Вот у них была всего одна фотография. Они тогда вместе сфотографировались, а карточку она у меня хранила, только бы Виктор не нашел. Как в гости приедет, все просит показать. Или, если я приеду, просит привезти и дать ей тайком глянуть.
- Так и возишь? – спросила Ирина.
- Конечно.
- Покажи.
- Сейчас, там в сумке у меня, - поднялась тяжело, по-утиному взобралась на крыльцо и вскоре вернулась неся перед собой на вытянутой руке фотографию. Пустила ее по кругу.
Ночь еще не сгустилась, фонарь светил ярко, вились у него мошки, противно жужжали комары.
Глядел я на черно-белый снимок, с которого задорно улыбалась мне озорная девчонка, отдаленно напоминавшая не по годам состарившуюся безумную женщину, которую привык я видеть у себя во дворе, а рядом с ней высокий парень в залихватски сдвинутой к затылку кепке, из-под козырька которой торчал непослушный чуб.
Я передал снимок дальше по кругу и услышал удивленный Валеркин голос:
- Я же с ним тут виделся.
- Где? – удивился Петр.
- Да, здесь, на улице и у двора.
- Когда?
- Да в тот день, как Людмила померла.
- Блин, парень, ты же вроде не пьешь?
- Да точно, мы с ним от автобуса шли. Вверх поднялись, он мимо двора прошел, а я сюда к Ваньке свернул. Тут как раз у крыльца на табуретке Людмила сидела. Она еще мне так навстречу встрепенулась и вскочила. Я так удивился, вот думаю, полегчало ей, меня узнала, а она еще так бормочет, что-то вроде: «Наконец-то вернулся» или что-то в этом роде. И мне под ноги упала, я наклонился, а она уже вроде и не дышит. Я еще так испугался, оглянулся, а этот, - Валерка ткнул пальцем в фотографию, - у меня за спиной стоит у входа во двор и что-то спрашивает. Ну, я уж как-то и не соображаю, чего ему надо, я же скорее в дом на помощь звать. А потом, когда вернулся, его уже и не было. Но точно он, только без кепки и чуба не было, а так один в один.
- Твою мать! – Семен хлопнул рукой по столу. - Это ж его сын с севера приезжал, Славкой звать. Он у нас по дому ходил, говорит, ищу следы отца. Он, говорит, и не видел Гришку никогда. Мне еще тогда так странно стало, я же помню, что Гришка тогда собирался, все говорит, на севера отчаливаю. Еще мне перед носом билетом на самолет мотал. Вот, говорил, слетаю и скоро назад навсегда вернусь. Я еще так удивился. Там вроде на Севере квартира есть, а здесь что? Комната, в которой родители живут. Куда возвращаться? Да еще с женой и с дитём. Потом ясно стало, врал, как обычно.
- Дождалась! - всхлипнула Екатерина. - Перед смертью дождалась! Обозналась, видать, как и ты, - кивнула она Валерке.
- А кто тебе сказал, что он домой собирался? – удивился Петр, похлопав по плечу Семена. - Не собирался он туда, да и не поехал.
- Да точно собирался, я же тебе говорю, билетом у меня перед мордой махал. Вот, говорит, пара часов под небесами и дома. Я еще помню, подумал, вот же молодой, а уже под небесами, а я еще так на самолете и не полетал. Вот он рюкзак закинул, с родителями попрощался и ушел: «Скоро вернусь навсегда». Помню, еще мать ему так недоверчиво, да уж и не обещай, а он ей в ответ: «От любви не сбежать!» И ушел.
- Слушай, бредишь ты! – возмутился Петр. - Никуда он не собирался. От всех куда-то слинял. Я помню, там запрос пришел из их РУВД, жена его заяву подала, что пропал он. Нас еще заставили опрос тут проводить. Я и с родителями его беседовал, слышал эту легенду. Он, действительно, билет на самолет брал, это в аэропорту выяснили, но только ни на посадку, ни на регистрацию он не пришел. Заметал, видать, следы.
- Как заметал!? – возмутилась Екатерина. - Ты мужик, что ты понимаешь! Он так в последний день перед отъездом смотрел на Людочку, что не обманешь, так нельзя притворяться или роль играть, за такой взгляд можно все отдать! Все, все, хоть за секунду такого взгляда!
- Действительно, Петр, что-то ты своими следствиями и расследованиями переувлекся, - встрял Мишка. - Точно в тот день Гришка улетал. Он, когда к автобусу утром шел, с горки спустился, а я как раз со двора вышел, мы с ним вместе пошли. Он такой какой-то возвышенный был, счастливый. Я еще подумал, вот человек радуется, что домой возвращается, а он мне: «Скоро свидимся, теперь опять соседями будем».
- И что уехал? – в голосе Петра звучало сомнение.
- Да, мы уже до магазина у Приморского дошли, а тут Виктор проезжает мимо на своем «Урале». Остановился. Еще спросил у Гришки: «Ты в город? Поехали, довезу». На коляску указывает. Помню, Гришка замолчал и как-то так отступил, а тот, садись, все одно по пути. Я еще попросил Витьку, подбросить меня. А он мне – не по пути. Как не по пути, если в город катишь, а мне на Театральную надо, пять минут, и я на месте. Помню, он так молча Гришке кивнул на коляску, тот и полез, еще шлем надел. Меня бросили и укатили.
Мишка чем дальше говорил, тем медленнее из себя слова выдавливал, как зубную пасту из почти пустого тюбика, видать и до самого начало доходить.
Молчали дружно и долго.
Подвел итог Петр:
- Взял все ж Виктор грех на душу. Вот ведь, как жизнь распоряжается. Эх, грех о покойнике так… Вот ведь долго тогда Гришку искали, а надо-то было тело искать.
Молча мы следующие минуты проводили, только Леха всхрапывать стал.
Каждый о своем мысль насупливал.
А я все думал, вот оборвался горизонтальный участок жизни Гришки нежданно и, может быть, страшно, мучительно, не успел он ни одного шага вниз сделать, может, еще окончательно и на горизонталь-то не вышел, только первый свой главный шаг вверх совершил.
Людмила на этой же ступеньке замерла, чуть ногу поставив, сгорая от страха, что настигнет ее жуткое возмездие за одну только попытку шага вверх.
А в каком же наклоне Виктора жизнь текла, что для него было шагом вверх, что шагом вниз, а что горизонталью? Почему, сорвавшийся с той единственной, делающей жизнь жизнью, ступени, путь Людмилы заставил его лечь на кровать и соскользнуть со всех предписанных ему ступеней одним махом?
А вечер тот был действительно удивительно красивый, тихий, убаюкивающий, и в какую чудную Питерскую августовскую ночь он перетек.
Такие ночи бывают только у нас, нечасто, но случаются, когда они напоминают даже южные, только цикады молчат, а листва, не изнуренная знойным дневным солнцем, толкует тебе, колыша влажный теплый воздух, что нет места прекраснее того, где свезло тебе родиться, и где бы тебе не пришлось катиться по горизонтальному участку жизни, ты всегда будешь помнить, что первые шаги вверх ты совершил здесь, и дай тебе Бог, ступить на ступени вниз в окружении людей, которые тебя понимают, любят и не предадут.

06 мая 2013 года.