гостинице и собирали «налог», так они это называли, затем спускались в бар, где к этому времени поспевал заказанный обед, ели, садились в лимузин, подъезжали к городской управе, давали, полагающуюся по случаю налету, взятку нашему полицейскому Глэбу и уезжали.
Банда была в очень хороших отношениях с жителями города, бандитов частенько приглашали на свадьбы и другие общегородские торжества и праздники.
Как-то, когда в школе, благодаря всё тому же Вертуну, случился пожар, бандиты пожертвовали очередной «налог» на ремонт.
Такие налеты продолжались долгие годы, но вот как-то постепенно количество жертв, облагаемых «налогом» становилось все меньше и меньше. Происходило это потому, что каким-то неведомым образом жители города, а, следовательно, и постояльцы гостиницы начали за день-два до налета узнавать о готовящемся мероприятии. Получая это известие, постояльцы съезжали из гостиницы на частные квартиры и возвращались назад после отъезда банды. Налеты, таким образом, превратились в мирные обеды пяти молодых друзей.
Но однажды в наш город приехал маленький очкарик неопределенного возраста, назвался профессором из университета Центрального острова, целыми днями лазал по горам и собирал каких-то букашек. Его, как полагается, предупредили об очередном налете, но он не поверил, и, оставшись в гостинице, был обложен «налогом», при этом сильно напугав Босса, потому что в самый ответственный момент бросился снимать с его плеча редкий экземпляр местной бабочки.
В следующий раз профессор за два дня до появления банды переехал в соседний дом к старухе Изме, сняв у нее маленькую, светлую комнатку, а в третий раз снова остался в своем номере. На многочисленные расспросы он отвечал, что размер «налога» оказался значительно меньше платы за временное жилье.
С тех пор никто больше не покидал своих номеров, и все покорно платили «налог», считая это оплатой дополнительных услуг.
Опять же те же злые языки распустили в городе слух, что хозяева сдаваемых квартир и комнат вступили в сговор с бандой, и именно через них Босс предупреждал местных жителей о готовящемся налете, за что и получал часть квартирной платы, но этот слух ничем не подтвердился.
Не известно, долго ли продолжались бы насмешки Босса над Ганном, но вот в бар вошел пятый бандит, о чем-то пошептался с товарищами, и они все вместе поднялись по старой винтовой лестнице, которой пользовались лишь они и хозяин гостиницы, на второй этаж в «жилой зал».
Гостиница состояла из двух частей: старой и новой.
Старая имела шикарный фасад с широким крыльцом и колоннами, но была она деревянная, о чем свидетельствовала осыпавшаяся кое-где штукатурка. Фасад был голубой, а навес над крыльцом и рамы окон – белые. Покраска осуществлялась раз в год, в апреле, когда заканчивались бесконечные зимние дожди, и подсыхала грязь на улицах. Первый этаж старой части занимал холл, о котором я уже говорил, и бар – полутемное помещение с одним окошком, с высокой прокопченной стойкой, множеством полок с бутылками, отдельными столиками в зале, центр которого украшала, уже упомянутая, винтовая лестница с резными перилами, как штопор пронизывающая здание от чердака до подвала. На втором этаже, над баром, была квартира хозяев – «жилой зал» и комната несуществующей прислуги, а над холлом два шикарных трехкомнатных номера с ваннами. Они были постоянно за кем-то забронированы, и в них почти никогда никто не жил. Венчала это сооружение плоская красная крыша с башенкой и шпилем.
Новая часть была пристроена к задней стенке старой и являла собой образец современности – минимум удобств, максимум населенности.
Когда сапог последнего из бандитов скрылся из вида, Ганн с облегчением вздохнул и залпом осушил стакан, на глазах его навернулись слезы, он глубоко задышал.
- Свадьба будет, - кивнул вслед ушедшим Орэ.
- Что?
- Свадьба, говорю. Гарик на дочке директора женится.
- Да ну?
- Вот тебе и ну. Сам слышал. Еще стаканчик?
Ганн кивнул.
2.
Пятеро мужчин в строгих черных костюмах, белых рубашках с галстуками, широкополых шляпах, не спеша, спустились по лестнице в бар, поскрипывая половицами, провожаемые любопытными взглядами Орэ и Ганна, вышли на крыльцо, спустились на пустынную залитую солнцем площадь и направились к зданию школы. Их, до блеска начищенные, сапоги мгновенно покрылись ровным слоем пыли, поэтому, войдя в тень школьного навеса и остановившись у массивных дверей, они, как по команде, вытащили белоснежные носовые платки и, стряхнув ими пыль с обуви, вошли в школу.
Их шаги гулко разносились по пустынному прохладному коридору, заглушая доносившееся из-за дверей классов гудение голосов, со стен на них смотрели портреты великих деятелей науки.
Около кабинета директора они остановились, и Босс тихо с уважением постучал в дверь.
- Войдите, - раздался густой бас директора Рихтера.
Банда гуськом вошла в кабинет и выстроилась напротив огромного дубового стола, за которым, откинувшись на резную спинку старинного кресла, возвышался Рихтер – высоченный мужчина лет пятидесяти, с длинной курчавой бородой, сверкающими из-под густых бровей глазами и неизменной трубкой в зубах.
- Добрый день, господа, чем могу быть полезен?
- Добрый день, господин директор, - за всех ответил Босс, - Простите, что отвлекаем вас от дел, но пришли обсудить очень важный вопрос.
- Прошу садиться.
Гости расположились на удобных мягких стульях для посетителей, расставленных вдоль высоких стеллажей с книгами, при этом у одного из бандитов из кармана выпал револьвер. Молодой человек густо покраснел, быстро поднял и спрятал оружие, расстроено шмыгнул носом, заметив строгий взгляд Босса. Рихтер сделал вид, что занялся своей трубкой и не заметил происшествия.
- Итак, господа, - наконец сказал директор, - я вас слушаю.
Босс поднялся со своего места и сделал шаг вперед.
- Господин директор, я и все члены моей …, нашей организации с большим уважением относимся к вам и тому большому, общественно важному делу, которому вы себя посвятили.
Рихтер улыбнулся и одобрительно кивнул.
- Поэтому, - продолжал Босс: - Мы бы не посмели занимать ваше время по пустякам. Мы все первоначально взвесили и обсудили, и вот мы пришли к вам просить руки вашей дочери.
- Как? – захохотал Рихтер. - Все вместе?
- Нет, - невозмутимо продолжал Босс, - этой чести добивается один из нас – наиболее достойный член нашей организации.
- Кто же это?
- Гарик.
Гарик смущенно поднялся и потупил глаза, разглядывая паркет, который сам настилал во время ремонта, после пожара в школе. Он был самым молодым в банде – стройный юноша с тонкими чертами лица и нежным взором.
- Что ж, господа, - задумчиво разглядывая Гарика, пробасил Рихтер, - прошу охарактеризовать мне данного кандидата. Прежде всего, на какие доходы собирается он содержать будущую, вернее, возможную семью?
- Мне понятно ваше беспокойство, господин директор, - торжественно продолжал Босс, - естественно, служба в нашей организации несовместима с высоким званием вашего зятя. Но пусть вас этот вопрос не беспокоит. Гарик имеет университетское образование, полученное в одном из лучших зарубежных университетов. Я тоже не принимаю на работу недостойных, - Босс с гордостью посмотрел на Рихтера. - Поэтому после…, после возможной свадьбы Гарик мог бы занять пост учителя в вашей школе.
- У него есть какие-нибудь рекомендации?
- Да, господин директор, - Босс подошел к столу и протянул Рихтеру несколько писем, - прошу ознакомиться, эти рекомендации даны ему с прежнего места службы, где он работал до вступления в нашу…, нашу организацию.
Поджав губы, Рихтер полистал письма и довольно хмыкнул.
- Что ж, рекомендации прекрасные. Но, господа, я человек современный и не хочу принимать решение, пусть это решение примет моя дочь сама.
Он нажал кнопку звонка.
В дверь заглянул одноглазый уборщик Фут.
- Пригласите мою дочь, - распорядился Рихтер.
- Слушаюсь, господин директор.
Через несколько минут на пороге появилась Молли.
Бандиты поднялись и поклонились. Увидев их, девушка вспыхнула и сделала невольный шаг назад, будто собиралась убежать.
- Вот, дочка, эти уважаемые господа пришли ко мне просить твоей руки. Питаешь ли ты к кому-нибудь из них достаточно серьезные чувства, чтобы….
- Да, - от волнения Молли даже не заметила, что перебила отца.
- Кто же твой избранник?
Девушка украдкой взглянула на Гарика и еще ниже опустила голову. Юноша хотел шагнуть к ней, но, заметив предостерегающий взгляд Босса, остался на месте.
- Он, - прошептала Молли.
- Что ж, дочка, ты можешь пока идти.
Девушка быстро выскочила в коридор.
Директор обратился к Боссу:
- Я считаю, что молодые люди могут быть свободны, а нам с вами необходимо обсудить список гостей и некоторые другие детали предстоящего мероприятия.
Бандиты поднялись, откланялись и чинно вышли в коридор. Здесь их степенность как рукой сняло, они шумно бросились поздравлять Гарика, который, насилу вырвавшись из объятий товарищей, убежал разыскивать Молли.
3.
Теперь, видимо, пришло время рассказать о третьем «ките» города – театре, а точнее о некоторых его обитателях, а еще точнее об одном обитателе, который, как выяснилось, имел самое непосредственное отношение к событиям тех дней. Я говорю о Мике – сыне режиссера нашего театра.
Мик был очень поздним и потому еще более желанным ребенком в семье режиссера и одной из наиболее талантливых актрис театра. Но матери не удалось долго наслаждаться счастьем – она умерла через неделю после появления малыша на свет, и вся, рассчитанная на двоих, любовь пожилого уже тогда Самуэля выплеснулась на малыша. Но судьба подготовила для отца еще один не менее жестокий удар – мальчик родился калекой. Бедному ребенку никогда не было суждено ходить, и он на всю жизнь оказался прикован к креслу на больших колесах с блестящими спицами, собранному всей дружной труппой театра.
Среди детей актеров у Мика не было ровесников, и, лишенный возможности участвовать в детских забавах за стенами театра, мальчик был обречен на одиночество.
Физический недостаток компенсировался у Мика рано проснувшимся талантом художника. Его картины были великолепны, декорации, которые он рисовал к спектаклям, вызывали бурю оваций благодарных зрителей. Слава о его оформительском таланте долетела до соседних островов. Оттуда стали приезжать заказчики из крупных театров и мюзик-холлов. Кроме декораций, как я уже сказал, Мик писал картины, но их он показывал лишь отцу и нескольким наиболее близким друзьям отца. Картины были прекрасны, но чего-то неуловимого не хватало в них, они были лишь плодом фантазии ребенка, лишенного возможности наблюдать жизнь более, чем позволяло небольшое окно его комнаты. Он черпал сюжеты своих полотен из общения с пропахшими нафталином истлевшими костюмами в театральной костюмерной.
Но сюжетам его картин суждено было измениться, и все это благодаря Молли.
Но давайте все по порядку.
Театр был расположен на окраине города в помещениях старинного замка, мощные стены которого когда-то были призваны отпугивать неприятеля, а теперь использовались как реклама острова для привлечения туристов. В хорошую погоду поросшие мхом камни двора замка, помнившие тяжелую поступь
