Фердинандов, молодой человек лет тридцати, сидел за столом в своей квартире посреди несусветного бардака. Голова у него болела невыносимо — и вообще, вид у него был изрядно помятый. Лицо небрито, под глазами мешки, волосы грязны и всклокочены. Ну а если говорить о внутреннем его состоянии, так оно было и того хуже. Перефразируя общеизвестный афоризм древних греков "В здоровом теле здоровый дух", о Фердинандове можно было бы сказать: "Житие мое".
Стол бы заставлен всевозможными блюдами с остатками закусок и множеством бутылок, некоторые из которых были ещё не пусты. Фердинандов сидел, подперев щёку рукой, и глядел на бутылки ничего не видящими глазами. Он вроде бы что-то напевал, но что именно — было не разобрать. Быть может, это вообще не было песней, а у него просто болели зубы.
— О-хо-хо! — сказал он в какой-то момент. — Мама, роди меня обратно. — И добавил: — Житие мое!
И тут рядом с ним раздалось негромкое покашливание. Фердинандов встрепенулся. Подле стола, почтительно согнувшись, стоял сухонький невысокий мужчина в тёмно-синем костюме, лакированных туфлях, прижимая к груди жёлтую соломенную шляпу.
— Простите великодушно, — сказал он мягко и улыбнулся располагающей улыбкой. — Но у вас была открыта дверь. Не случилось ли чего?
— Нет, — сказал Фердинандов. — А вы кто?
— Асклепий Ромуальдович, — представился мужчина. — Тарквиний из рода Тарквиниев Младших.
Некоторое время, секунд пять, Фердинандову потребовалось, чтобы осмыслить сказанное.
— Тарквиниев Младших? — переспросил он.
— Совершенно точно, мой господин! Это очень, очень древний род, скажу я вам. Насчитывает более трёх тысячелетий. Мои предки известны во многих странах мира — конечно, не в широком смысле, но в некоторых кругах, так сказать, специфической направленности...
Фердинандов пригляделся к гостю повнимательнее. Странное тот производил впечатление. С одной стороны, одет он был чистенько, как бы даже с иголочки, одежда аккуратно отглажена, нигде даже маленькой складочки не наблюдается, лицо гладко выбрито, волосы аккуратно причёсаны, а с другой — лицо, хоть и выбрито, но словно бы несёт на себе печать некой потасканности, словно бы его хозяин долгое время пил, а потом, в очередной раз решив начать жизнь по-новому, привёл его в более-менее пристойный вид. Манеры гостя были какими-то мягкими, вкрадчивыми. Говорил он негромко, будто боялся кого-нибудь или что-нибудь потревожить — например, основы мироздания. И он то и дело словно бы мыл ладони одна об другую — его великолепная соломенная шляпа уже лежали на спинке высокого кресла. И было в нём что-то... угодливое как бы. Он словно бы заранее определял себя в зависимость к собеседнику, априори допуская изначальное превосходство над собой. И ещё это странное "мой господин".
— А, собственно, вы по какому вопросу?
— Да как вам сказать. Вопрос очень деликатный... Разрешите, я присяду?
— Пожалуйста.
Асклепий Ромуальдович сел. Он задумался, и при этом на лице его изобразилось некоторое страдание.
— Даже не знаю, с чего начать, — сказал он наконец.
— Да говорите прямо. Делов-то.
— Прямо? Гм... А вы знаете, в этом что-то есть. Ну так слушайте, мой господин. Я — выпивной.
— Чего? — не понял Фердинандов.
— Выпивной я, — повторил странный гость из рода Младших Тарквиниев.
— Гм... Все мы в той или иной степени выпивные.
— Все да не все. — Асклепий Ромуальдович позволил себе загадочно улыбнуться. — Я особенный.
— И в чём же эта особенность заключается?
— Вы что-нибудь слышали о домовых?
— Конечно. Сказки про них читал.
— А про водяных?
— Гм... тоже читал где-то. А это вы к чему?
— Терпение, мой господин. Про леших, надеюсь, вы тоже слыхали?
— Это которые в лесу живут?
— Совершенно верно.
— Ну и что дальше?
— А то, что я — выпивной.
Фердинандов секунду-другую молча на него глядел и расхохотался.
— Это круто. За это надо выпить, — сказал он.
— С превеликим удовольствием. Вы позволите? — Асклепий Ромуальдович указал на одну из бутылок.
— Будьте, как дома, — сказал Фердинандов, откидываясь на спинку стула и с интересом разглядывая собеседника.
Тот себя упрашивать не заставил. Он взял бутылку и разлил её содержимое по стаканам. Причём хозяину он налил на четверть, а себе до краёв. Тот отметил эту странную особенность, но вслух не сказал ничего — гость и вправду его заинтересовал, ему было весело, а если гость действительно хочет надраться, так что из того? Сколько раз Фердинандов сам напивался на халяву — что ж, за это его прикажете расстрелять? Он поощрительно кивнул, а потом с удовольствием смотрел, как гость, вытянув тонкую птичью шею с крохотным остреньким кадычком, одним махом отправил в себя содержимое стакана. Что он оказался способным на такой фокус, по его внешнему виду заранее никак нельзя было предположить, и потому Фердинандов восхитился от души. Он тоже взял свой стакан, а гость между тем успел ещё раз наполнить свой — и опять до краёв, после чего снова улыбнулся своей располагающей улыбкой и сказал:
— За знакомство!
И не дожидаясь ответа хозяина, опять одним изящным глотком отправил содержимое стакана в свою бездонную, казалось бы, утробу. И тут же наполнил стакан до краёв снова — теперь уже из другой бутылки, так как предыдущая опустошилась полностью, но в этот раз пить не стал, а, слегка откинувшись назад, с благожелательной улыбкой поглядел на хозяина.
— Итак, мой господин, вы наверное горите от нетерпения, кто же я на самом деле такой.
Фердинандов выпил свою порцию и сказал:
— Не то слово. Рассказывай, друг.
— История нашего рода началась во времена великого царя Хаммурапи. Если вы не в курсе, это царь древнего Вавилона такой — примерно в начале второго тысячелетия до нашей эры. Торос, родоначальник нашей династии, внебрачный сын этого великого царя. Достигнув зрелых лет и не имея надежд на престол, Торос со своим родом откочевал на запад, где после долгих скитаний обосновался на севере Апеннинского полуострова. Там он смешался с местным славянским населением, которых впоследствии стали называть этрусками, а сами себя они называли трузами. Выбившись со временем в лукумоны, особая каста посвящённых в этруском обществе, род Тороса через несколько столетий разделился на две ветви — Тарквиниев Старших и Тарквиниев Младших. Первые прославились благодаря тому, что стали в Этрузии царствующим родом, а вторые пошли по пути тайных знаний и колдовства.
Слушая, Фердинандов плеснул себе в стакан на четверть водки и, морщась, выпил. Видя это, Асклепий Ромуальдович тоже немедленно осушил свой стакан и тут же наполнил его снова.
— Осмелюсь предположить, — сказал Фердинандов, — что после того, как ваша ветвь занялась колдовством, вы и стали превращаться в выпивных.
— Совершенно верно. Тайные знания, основанные на оккультных возможностях этилового спирта, позволили нам расширить пределы возможного. Продолжительность жизни в среднем в нашем роду достигла 300 лет, а некоторые отдельные индивиды, как, например, граф Калиостро, достигали возраста в 450 лет и были известны в различные эпохи под разными именами. Ну, скажем, такой ряд: Микеланджело, Френсис Бекон, кардинал Ришелье и граф Калиостро. Кстати, граф погиб при невыясненных обстоятельствах в возрасте 456 лет, и был он в тот момент в расцвете сил, так что никак нельзя доподлинно утверждать, сколько именно он бы ещё прожил, если бы находился в добром здравии и рассудке. Постепенно в течение тысячелетий сформировался особый образ жизни в нашем роду, рассеявшемся по всему миру. Мы в чём-то подобны кочевникам-цыганам — особого пристанища не имеем, путешествуем из страны в страну, от города к городу, нигде особо не задерживаясь. Единственная наша потребность — этиловый спирт, но мир, как говорится, не без добрых людей. Вреда от нас, как видите, никакого, зато мы любим поддержать близкого по взглядам человека, как, например, вас.
— Очень приятно, — сказал Фердинандов. — Как же вы меня нашли?
— Позвольте оставить это в секрете.
— Хм... Дело ваше. Вы не могли бы эту же историю рассказать ещё раз — сегодня вечером, когда соберутся мои друзья?
Асклепий Ромуальдович как-то смутился.
— Нет-нет, — сказал он быстро. — Не люблю, знаете, шумных компаний...
Они выпили ещё раз, и тут обнаружилось, что больше угощения нет. Все бутылки были пусты. Гость поднялся.
— Позвольте откланяться, — сказал он. — У меня на сегодня запланировано ещё несколько визитов.
— Всегда рад видеть вас у себя, — сказал Фердинандов, провожая гостя до дверей. — Заходите, если что.
— Всенепременно.
Асклепий Ромуальдович, по виду которого никак нельзя было сказать, что всего в течении последнего получаса он хватанул почти два литра русской водки, приподнял над головой свою шикарную соломенную шляпу и вполне себе твёрдым шагом стал спускаться по лестнице. Фердинандов закрыл двери.
— Расскажешь кому — не поверят, — пробормотал он. — Ну и фантазия...
Он зевнул и отправился спать. Он, конечно, остался без спиртного, но огорчён этим не был нисколько — услышанная им история стоило того, чтобы выбросить на ветер несколько сот рублей, и потому он заснул с лёгким сердцем. Асклепий же Ромуальдович, спустившись вниз, остановился посреди двора и с некоторым презрением, примерно с таким, с каким официант получает недостаточные на его взгляд чаевые, произнёс:
— Фу ты, едва червяка заморил. Что за народ такой слабосильный пошёл. Вот раньше были времена — бочонок шотландского виски воспринимался только как разогрев... Так, что тут у нас?
Он замолчал. Глаза его как-то неестественно сузились, приобретя красноватый оттенок, будто зрачки лазерных прицелов. Он повёл ими из стороны в сторону, словно бы сканируя окрестности на предмет потенциальных гулянок. Изредка он замирал, приглядываясь повнимательнее, и, неудовлетворённый, скользил взглядом дальше. Наконец он выбрал подходящий вариант и, как идущая по следу ищейка, направился в нужную сторону. При этом он улыбался всем встречным прохожим — мужчинам, женщинам, благосклонно оглядывал воробьёв, летавших вокруг его шляпы, и время от времени хорошо поставленным тенором пропевал:
— "Налей, налеееей, ещё налей!.."
И вообще — он был просто-таки в превосходном настроении...
Стол бы заставлен всевозможными блюдами с остатками закусок и множеством бутылок, некоторые из которых были ещё не пусты. Фердинандов сидел, подперев щёку рукой, и глядел на бутылки ничего не видящими глазами. Он вроде бы что-то напевал, но что именно — было не разобрать. Быть может, это вообще не было песней, а у него просто болели зубы.
— О-хо-хо! — сказал он в какой-то момент. — Мама, роди меня обратно. — И добавил: — Житие мое!
И тут рядом с ним раздалось негромкое покашливание. Фердинандов встрепенулся. Подле стола, почтительно согнувшись, стоял сухонький невысокий мужчина в тёмно-синем костюме, лакированных туфлях, прижимая к груди жёлтую соломенную шляпу.
— Простите великодушно, — сказал он мягко и улыбнулся располагающей улыбкой. — Но у вас была открыта дверь. Не случилось ли чего?
— Нет, — сказал Фердинандов. — А вы кто?
— Асклепий Ромуальдович, — представился мужчина. — Тарквиний из рода Тарквиниев Младших.
Некоторое время, секунд пять, Фердинандову потребовалось, чтобы осмыслить сказанное.
— Тарквиниев Младших? — переспросил он.
— Совершенно точно, мой господин! Это очень, очень древний род, скажу я вам. Насчитывает более трёх тысячелетий. Мои предки известны во многих странах мира — конечно, не в широком смысле, но в некоторых кругах, так сказать, специфической направленности...
Фердинандов пригляделся к гостю повнимательнее. Странное тот производил впечатление. С одной стороны, одет он был чистенько, как бы даже с иголочки, одежда аккуратно отглажена, нигде даже маленькой складочки не наблюдается, лицо гладко выбрито, волосы аккуратно причёсаны, а с другой — лицо, хоть и выбрито, но словно бы несёт на себе печать некой потасканности, словно бы его хозяин долгое время пил, а потом, в очередной раз решив начать жизнь по-новому, привёл его в более-менее пристойный вид. Манеры гостя были какими-то мягкими, вкрадчивыми. Говорил он негромко, будто боялся кого-нибудь или что-нибудь потревожить — например, основы мироздания. И он то и дело словно бы мыл ладони одна об другую — его великолепная соломенная шляпа уже лежали на спинке высокого кресла. И было в нём что-то... угодливое как бы. Он словно бы заранее определял себя в зависимость к собеседнику, априори допуская изначальное превосходство над собой. И ещё это странное "мой господин".
— А, собственно, вы по какому вопросу?
— Да как вам сказать. Вопрос очень деликатный... Разрешите, я присяду?
— Пожалуйста.
Асклепий Ромуальдович сел. Он задумался, и при этом на лице его изобразилось некоторое страдание.
— Даже не знаю, с чего начать, — сказал он наконец.
— Да говорите прямо. Делов-то.
— Прямо? Гм... А вы знаете, в этом что-то есть. Ну так слушайте, мой господин. Я — выпивной.
— Чего? — не понял Фердинандов.
— Выпивной я, — повторил странный гость из рода Младших Тарквиниев.
— Гм... Все мы в той или иной степени выпивные.
— Все да не все. — Асклепий Ромуальдович позволил себе загадочно улыбнуться. — Я особенный.
— И в чём же эта особенность заключается?
— Вы что-нибудь слышали о домовых?
— Конечно. Сказки про них читал.
— А про водяных?
— Гм... тоже читал где-то. А это вы к чему?
— Терпение, мой господин. Про леших, надеюсь, вы тоже слыхали?
— Это которые в лесу живут?
— Совершенно верно.
— Ну и что дальше?
— А то, что я — выпивной.
Фердинандов секунду-другую молча на него глядел и расхохотался.
— Это круто. За это надо выпить, — сказал он.
— С превеликим удовольствием. Вы позволите? — Асклепий Ромуальдович указал на одну из бутылок.
— Будьте, как дома, — сказал Фердинандов, откидываясь на спинку стула и с интересом разглядывая собеседника.
Тот себя упрашивать не заставил. Он взял бутылку и разлил её содержимое по стаканам. Причём хозяину он налил на четверть, а себе до краёв. Тот отметил эту странную особенность, но вслух не сказал ничего — гость и вправду его заинтересовал, ему было весело, а если гость действительно хочет надраться, так что из того? Сколько раз Фердинандов сам напивался на халяву — что ж, за это его прикажете расстрелять? Он поощрительно кивнул, а потом с удовольствием смотрел, как гость, вытянув тонкую птичью шею с крохотным остреньким кадычком, одним махом отправил в себя содержимое стакана. Что он оказался способным на такой фокус, по его внешнему виду заранее никак нельзя было предположить, и потому Фердинандов восхитился от души. Он тоже взял свой стакан, а гость между тем успел ещё раз наполнить свой — и опять до краёв, после чего снова улыбнулся своей располагающей улыбкой и сказал:
— За знакомство!
И не дожидаясь ответа хозяина, опять одним изящным глотком отправил содержимое стакана в свою бездонную, казалось бы, утробу. И тут же наполнил стакан до краёв снова — теперь уже из другой бутылки, так как предыдущая опустошилась полностью, но в этот раз пить не стал, а, слегка откинувшись назад, с благожелательной улыбкой поглядел на хозяина.
— Итак, мой господин, вы наверное горите от нетерпения, кто же я на самом деле такой.
Фердинандов выпил свою порцию и сказал:
— Не то слово. Рассказывай, друг.
— История нашего рода началась во времена великого царя Хаммурапи. Если вы не в курсе, это царь древнего Вавилона такой — примерно в начале второго тысячелетия до нашей эры. Торос, родоначальник нашей династии, внебрачный сын этого великого царя. Достигнув зрелых лет и не имея надежд на престол, Торос со своим родом откочевал на запад, где после долгих скитаний обосновался на севере Апеннинского полуострова. Там он смешался с местным славянским населением, которых впоследствии стали называть этрусками, а сами себя они называли трузами. Выбившись со временем в лукумоны, особая каста посвящённых в этруском обществе, род Тороса через несколько столетий разделился на две ветви — Тарквиниев Старших и Тарквиниев Младших. Первые прославились благодаря тому, что стали в Этрузии царствующим родом, а вторые пошли по пути тайных знаний и колдовства.
Слушая, Фердинандов плеснул себе в стакан на четверть водки и, морщась, выпил. Видя это, Асклепий Ромуальдович тоже немедленно осушил свой стакан и тут же наполнил его снова.
— Осмелюсь предположить, — сказал Фердинандов, — что после того, как ваша ветвь занялась колдовством, вы и стали превращаться в выпивных.
— Совершенно верно. Тайные знания, основанные на оккультных возможностях этилового спирта, позволили нам расширить пределы возможного. Продолжительность жизни в среднем в нашем роду достигла 300 лет, а некоторые отдельные индивиды, как, например, граф Калиостро, достигали возраста в 450 лет и были известны в различные эпохи под разными именами. Ну, скажем, такой ряд: Микеланджело, Френсис Бекон, кардинал Ришелье и граф Калиостро. Кстати, граф погиб при невыясненных обстоятельствах в возрасте 456 лет, и был он в тот момент в расцвете сил, так что никак нельзя доподлинно утверждать, сколько именно он бы ещё прожил, если бы находился в добром здравии и рассудке. Постепенно в течение тысячелетий сформировался особый образ жизни в нашем роду, рассеявшемся по всему миру. Мы в чём-то подобны кочевникам-цыганам — особого пристанища не имеем, путешествуем из страны в страну, от города к городу, нигде особо не задерживаясь. Единственная наша потребность — этиловый спирт, но мир, как говорится, не без добрых людей. Вреда от нас, как видите, никакого, зато мы любим поддержать близкого по взглядам человека, как, например, вас.
— Очень приятно, — сказал Фердинандов. — Как же вы меня нашли?
— Позвольте оставить это в секрете.
— Хм... Дело ваше. Вы не могли бы эту же историю рассказать ещё раз — сегодня вечером, когда соберутся мои друзья?
Асклепий Ромуальдович как-то смутился.
— Нет-нет, — сказал он быстро. — Не люблю, знаете, шумных компаний...
Они выпили ещё раз, и тут обнаружилось, что больше угощения нет. Все бутылки были пусты. Гость поднялся.
— Позвольте откланяться, — сказал он. — У меня на сегодня запланировано ещё несколько визитов.
— Всегда рад видеть вас у себя, — сказал Фердинандов, провожая гостя до дверей. — Заходите, если что.
— Всенепременно.
Асклепий Ромуальдович, по виду которого никак нельзя было сказать, что всего в течении последнего получаса он хватанул почти два литра русской водки, приподнял над головой свою шикарную соломенную шляпу и вполне себе твёрдым шагом стал спускаться по лестнице. Фердинандов закрыл двери.
— Расскажешь кому — не поверят, — пробормотал он. — Ну и фантазия...
Он зевнул и отправился спать. Он, конечно, остался без спиртного, но огорчён этим не был нисколько — услышанная им история стоило того, чтобы выбросить на ветер несколько сот рублей, и потому он заснул с лёгким сердцем. Асклепий же Ромуальдович, спустившись вниз, остановился посреди двора и с некоторым презрением, примерно с таким, с каким официант получает недостаточные на его взгляд чаевые, произнёс:
— Фу ты, едва червяка заморил. Что за народ такой слабосильный пошёл. Вот раньше были времена — бочонок шотландского виски воспринимался только как разогрев... Так, что тут у нас?
Он замолчал. Глаза его как-то неестественно сузились, приобретя красноватый оттенок, будто зрачки лазерных прицелов. Он повёл ими из стороны в сторону, словно бы сканируя окрестности на предмет потенциальных гулянок. Изредка он замирал, приглядываясь повнимательнее, и, неудовлетворённый, скользил взглядом дальше. Наконец он выбрал подходящий вариант и, как идущая по следу ищейка, направился в нужную сторону. При этом он улыбался всем встречным прохожим — мужчинам, женщинам, благосклонно оглядывал воробьёв, летавших вокруг его шляпы, и время от времени хорошо поставленным тенором пропевал:
— "Налей, налеееей, ещё налей!.."
И вообще — он был просто-таки в превосходном настроении...
23 февраля 2016 г.
