руки, побежал сломя голову по буеракам. Ира воет, дергается от всхлипов, окровавленные руки бьются в агонии, слабенько толкают Степу в грудь. Ее речь становится все менее внятной, вой превращается в стон, становится сиплым хрипом…
Парень помчался, не разбирая дороги. Тело взяло полную автономию – лишь поэтому падало. Руки свело судорогой, острая резь растеклась, добралась до плеч, вонзилась в позвоночник. Но чтобы не мешать телу – вся боль досталась рассудку. Степан не знал, откуда в нем появилась такая сила воли, но решил бороться до конца. Пусть даже нужно вытерпеть самые невыносимые пытки и истязания – он спасет Иру!
– Все… будет… хорошо… – задыхаясь, успокаивает ее Степа. – Слышишь… меня?.. Все… будет…
Глаза Иры остекленевшим взглядом смотрят в небо. Из приоткрытого рта не слышно ни вздоха.
Односельчане бросились на выручку, когда заметили подростка, спускающегося из леса; облитого кровью, с неподвижной девушкой на руках.
Он ничего не соображал, шел в беспамятстве, то и дело падая на колено и снова вставая, чтобы идти дальше. Парень не реагировал на окрики, хлопки по спине, щелчки пальцев перед вытаращенными глазами; тупо обходил тех, кто пытался преградить путь. Пришлось силой вырывать труп девочки из окостеневших рук. От этого парень сделался буйным, вынуждая четверых мужиков напрягаться до красноты лица, сдерживая его порывы в ожидании приезда врачей.
Лишь после двух уколов успокоительного юношу удалось загрузить в машину скорой помощи, уложив на одну кушетку с бездыханной девушкой.
В небе гулко пророкотало. Шквальный ливень обрушился на поселок.
09.06(утро).doc
Злой рок никак не желает меня отпускать. Он играется со мной, как кошка с мышкой; и я, болтаясь в его зубах, смиряюсь со своей участью. Но вот клыки на моей холке расцепляются; я бегу в бессознательном порыве спастись – говорю себе: «Довольно!». Так было, когда я собиралась на свидание в кино; когда отправила Артуру свой дневник; или когда убежала с лодочной прогулки. Я успевала смириться… но судьба, глумясь, преподносила новый шанс. Будто мышка, я неслась к спасительной норке своего профессионального подхода, жалобно пища и отчаянно надеясь. Но, в самый последний момент, кошка всегда настегала меня. Я возомнила себя психологом… но я лишь мышка. Я не контролирую ситуацию – это она играется мной.
За что?.. Я хочу лишь знать, за что все это? Если мне суждено погибнуть, так пусть это уже случится. Есть ли в смертоносных шалостях кота умысел для мышки? Что я должна понять, чтобы сохранить жизнь? Или в этом, в самом деле, нет смысла… Просто явление дикой природы…
Ира… Думаю, она была напугана куда сильнее меня. Как и я, она билась в цепких лапах рока, пытаясь убежать от одиночества. И к чему привели эти метания… До какого отчаяния нужно дойти, чтобы договориться с собой на самоубийства. Насколько далека я от этого?..
Поэтому, я не могу осуждать Иру: я знаю, как невыносимо может болеть душа. Пережить такие жестокие удары судьбы без поддержки невозможно. Одинокому человеку достаточно отчаяться один раз… А у меня, хотя бы, мама есть… Я знаю, она любит меня, и я ее люблю…
…
Да даже если я никому не нужна! Даже если мать вздохнет свободней, когда меня не станет!.. У меня есть моя Роза… Без моей заботы она погибнет… Я не вправе бросить ее…
…
Соберись, Лена…
…
Степан уже давно несет бремя ответственности за смерть Иры… Ира, если бы ты только знала, на какую боль обрекла его, ты бы ни за что не поступила так. Но ты не знала, ты отчаялась, спасая душу, решила думать, что он бесчувственный. Никто из его окружения не понимал, насколько он раним и честен, никто не предупредил тебя... Каждый из них продолжил жить дальше, избежав душевной боли. А Степан не смог.
Я знаю, как слаб рассудок перед буйством неугомонных эмоций. Деструктивных мыслей, которые нельзя пропускать через рассудок, дабы не свихнуться. Есть лишь одно правильное решение в такой ситуации – спрятаться, убежать.
Но рок заставляет испытать отчаяние в полной мере. Или же, дает шанс спастись?..
Смирение приходит ко мне, соседствуя с первобытным ужасом. Я же знаю, мне не дадут убежать… По ночам, одиночество будет являться ко мне, наведываться, спрашивать о готовности обрести вечный покой. Я не выдержу бездействия. Остается лишь продолжать движение вперед, умирая от страха при каждом новом шаге, чувствуя спиной выжидающий взгляд кошачьих глаз…
И теперь, чтобы сдать очередной шаг, я должна воспрянуть духом и собраться с мыслями.
Что я могу сделать, чтобы прекратить этот кошмар. У меня есть лишь одна зацепка, сказанная Артуром. Я должна продолжать бороться. Все свои силы вложить в помощь Степану. Похоже, только в этом случае возможно избавление…
Ведь я люблю его… Пусть это станет моим прощальным подарком… в который я вложу свои чувства без остатка…
Подарок-искупление…
Пусть мои чувства обернуться добром и перестанут быть проклятьем.
Поэтому я обязана выдворить из себя сомнения и нерешительность, должна прогнать сторонние эмоции. Я должна встать из-за стола, лечь, наконец, в постель и загнать себя в сон. Я должна привести себя в порядок как снаружи, так и внутри, вновь надеть проклятый халат с красным крестом, кутая в него свои чувства. Сделать все это для того, чтобы оказаться сегодня вечером у поваленного клена, перед Степаном.
Я должна завершить начатое.
09.06(ночь).doc
Когда я выходила из дома на встречу со Степой, мной овладела уверенность, – уже столь привычная, – что он тоже, именно в этот момент, выходит из своего дома и отправляется к пятаку. В прихожей, помнится, взглянула на часы, и в голове мелькнула ясная мысль, что я не опоздаю.
Как же так? Почему я как помешанная, верю в необъяснимые, выдуманные закономерности? … Но ни это удивляет меня в большей степени, нет. Я удивляюсь тому, что в нужный час его не застала.
Я ошиблась, доверяясь лукавому ощущению, которое вело меня на встречу со Степаном, убеждая, что он меня ждет. Нет, оказалось, не ждал.
Но ощущение его присутствия не покидало меня. Я непрерывно озиралась, каждые полминуты мне отчетливо казалось, что он подойдет со спины; я постоянно ловила на себе его взгляд. Но всякий раз это оказывалось обманкой. Жестокой уловкой воображения…
Я решила, что должна уйти. И тогда стала взывать к гордости. Что я прицепилась к нему, как банный лист? Что же, в самом деле, не могу обойтись без встречи с ним? … Но негативные вопросы, самоуничижение – единственное что смогли, так это вызвать неприязнь к самой себе. Ведь истинные ответы мне известны… Гордость мне теперь не помощница…
Я села на наше дерево и, обхватив колени, стала ждать. Это оказалось верным решением; шквал мыслей и эмоций замедлился как-то сам по себе. Будто все это время я стремительно мчалась сквозь туннель в вагоне метрополитена, битком набитом шумными и встревоженными людьми. А потом, вдруг, по непонятной причине, просто услышала шелест ветерка в кронах, увидела, как шевелятся тени на траве. Как птицы, ненавязчиво, щебечут где-то вдали. Вокруг царит небывалое умиротворение.
Уткнувшись лбом в колени, я не заметила, как задремала… Степа был прав, в лесу спится совсем по-другому. Я почувствовала себя морально отдохнувшей. Его не было рядом, хотя почему-то во мне оставалась уверенность, что это не так. Быть может, он вот-вот придет?
Я решила походить вокруг, размять ноги, и заодно, раз на душе полегчало, обдумать наш будущий разговор. Узнав о трагедии с Ирой, сопоставив те его отношения с нашими, я пришла к выводу о подсознательном стремлении Степы воссоздать травмировавшую ситуацию. Чтобы пережить те события, Степа подавил воспоминания, но они не исчезли, остались глубинной болезнью, с которой он не может ни разойтись, ни ужиться.
Подавление – последняя, четвертая стена Степана. И у меня есть ключ от нее. Я не должна упоминать о том, что запаковано в инкапсулят психики до той поры, пока не миную все защитные механизмы. Лишь когда все сопротивление сосредоточится на последнем рубеже – лишь тогда его можно будет обрушить последним, внезапным ударом. Если же предупредить о нем заранее – выстроится новая система защиты, упреждая пробивное воздействие. Отрицание разрушено, Вытеснение, к счастью, рухнуло само, под давлением внутренних процессов Степана. Почему то, выкинуть меня из своей жизни он не смог…
Нет… Я не думаю, что Степа меня любит… К тому же, он действует исходя из уверенности в моих чувствах к Антону. Общение со мной для него только повод подобраться к правде внутри себя. Я для него – лишь психолог… (грустная улыбка)
Какая же у него стена теперь? Третья по счету. Нет, это точно не Подавление – реакции и поведение не соответствует этому диагнозу. Больше походит на Компенсацию, но все же, скорее Интеллектуализация. Значит блокад, как минимум, четыре. Я очень надеюсь, что это именно так… Я даже не знаю, как бороться с нынешним защитным механизмом. Знаю только, что это будет невыносимо сложно. Я очень надеюсь, что судьба поможет, подскажет решение, потому что без этого мне не справиться.
Не важно, что станет со мной, если я потерплю неудачу. Наверняка, воспоминания об этом времени станут моим инкапсулятом. Но даже это пугает меня не так сильно, как тревога за пациента. У меня нет права на ошибку.
В итоге, я прождала до сумерек. Понапрасну… Но даже сейчас надежда пытается унять смятение в душе; мысленно твержу себе что Степан приходил на наше место раньше меня и просто не дождался. Будто одна часть меня пытается успокоить другую, утешает и уводит от тяжкой печали. Чтобы завтра наша разминка не повторилась, я хотела оставить ему знак, говорящий о моем желании увидеться. Ленточки при мне не оказалось, поэтому я расшнуровала кед и повязала шнурком ветку упавшего клена.
Шнурок от кед, в которых я пришла на встречу с тобой… Иносказательность достойная тебя, Степан. (улыбка).
И все же… Почему сегодня ты не пришел?.. Хочешь ли ты меня видеть?.. Или посчитал, что меня нужно оставить в покое?..
…
Я не хочу такого покоя…
