ТЕАТР АБСУРДА

Коля Критиканов придурком не был, как некоторые считают. Правда, у него с детства был тик на левый глаз, поэтому, когда он что-нибудь говорил, все думали, что он или шутить, или дурачиться. А если писать, то никто и не заметить, что человек шуткует. Именно потому Коля Критиканов стал критиком. А критик, да, ещё с тиком, это вам не кот накакал, как многие думают, а гораздо хуже.    
«Театром абсурда» Коля начал занимался случайно, получив задание редакции местечковой газеты «Культурный рупор Тиходвинска», где  Критиканов занимал должность штатного кинокритика. Но посетить сам театр  Николай не торопился. Чтобы быть в курсе проблемы, он направил свои усилия на обзор предыдущих заметок о театре и рецензий самого Владимира Оглоблина, Главного критика Рупора, а также  на сбор  околотеатральной инфы, то бишь, «одна сволочь в трамвае сказала», что «сорока на хвосте принесла».

Из этого обзора-сбора выходило следующее.
Последний  год театр возглавлял некто Филин Джо Павлович, который, буквально, склевал бывшего Главрежа Птичкина О.Х., а заодно сожрал и  Летучую Мышь, читай, бывшую приму-балерину, что пела арию Летучей Мыши в одноименной оперетте   «Летучая Мышь». Поводом для её поедания было несоответствие занимаемой должности (пела дурным голосом про любофф!), правда, танцорша из неё была тоже никакая.      
Теперь коллективом певцов руководила жена Филина – Софья Сова, и, именно, она на сегодняшний момент пела партию Летучей Мыши в «Летучей Мыши», а также, вообще, всё партии во всех спектаклях, в количестве двух. Соня была этим очень довольна, поскольку занималась любимым делом, и настаивала, чтобы и все певцы занимались эким же.
Нет! Петь она не любила, а вот «заниматься любовью» даже очень! К этому Соня вовлекла не только певцов, но и весь мужской персонал театра, за исключением мужа. Тот был уже нередкой, европейской породы – Филин голубой!
В её гримёрной стояла софа, но которой она, собственно,  и занималась любимым делом. О себе мужики говорили так: «Люблю я между актами заняться актом с  Сонькой Совой на софе!»          
Эти банальные подробности мало интересовали Колю, как критика, зацепило лишь одно – во всех заметках и рецензиях неизменно проскальзывала под разными соусами упоминание о болоте  – то у них не спектакль, а сплошное болото, то там какая-то яма болотная, то сам театр, как болото …
- Ничего непонятно! – решил Коля и направил свои стопы в «Театр абсурда»

Парадный вход находился на ремонте, об этом гласили большой плакат и
пять щербатых ступеней. Печальную картину дополнял провал в центре лестнице, из которого вытекала грязная, бурая  вода, образую лужу посередь площадки перед зданием.  С боку фасада, справа  висела табличка в виде стрелки, с надписью: «Вход в театр с заднего прохода».
Завернув за угол,  критик понял, что ему предстояло критиковать, так как другой плакат анонсировал сегодняшний спектакль «Вечерний звон», при этом было неясно, что это – пьеса, опера, балет или оперетта. Внизу плаката значилось: «Новая премьера! Главный режиссер Филин Джо Па.» Только какой-то гад  перечеркнул буквой «Х» букву «Д» на имени Филина.
«Символично, однако!» - подумал Коля, хмыкнул, пожимая плечами,  и хотел открыть входную дверь, но не тут то было.
Он торкнулся в дверь. Чей-то голос сверху грубо просил.
- Чё надо?!
- Я критик К. Критиканов.
- Заика, что ли?! –  ответил голос.
- Нет! Но у меня тик на левый глаз! Я к Филину.  –  пояснил Коля, робея.
- Жми звонок!
Коля сделал, как сказал голос, дверь отворилась, и критик вошёл вовнутрь.  
Тусклая лампочка  не освещала практически ничего, кроме начищенной каски  пожарника. Из под неё  он услышал знакомый голос.
- Милости прошу к нам в дурдом! -  сказал пожарник, держа на весу кусок рельсы.
- А это зачем?! – оторопело спросил Коля, указывая на кусок.
- Потом увидишь. Проходи, не задЁрживай! Прямо по коридору, как споткнёшься, сразу налево гнездо Филина, а рядом – бордель его жены.
- А почему темно?
- Для экономии! Ты иди, иди! Филина всё одно нетути!
- А где он?!
- Потом узнаешь!

Коля шёл по указанному направлению и, глядя себе под ноги, всё ждал, когда споткнётся, но до гнезда не дошёл, потому что уткнулся в чью-то большую, женскую грудь.
Он поднял голову и увидел дородную бабищу, её тело занимало по ширине две трети коридора.  Стало ясно, что миновать его невозможно!  
И тут его подвёл левый глаз, он начал тикать!
- Ты кто?! Мигун-шалун! – сказало тело, мигнув в ответ.
- Я… я… Коля я! … К.. К…Критик! – ответил Николай.      
- Заика, что ли?! –  спросило тело.
- Опять?! Я Коля… Коля Критиканов! Критик! – возмутился Коля.
- Критик, а похож на дебила! А я Соня! Мне без разницы! Был бы мужик!
…
Филин, всё же, прилетел в своё гнездо, а за стенкой уже скрипела софа и гукала Сова.
- Она критика уложила! Значит, рецензия будет положительная!  – сказал себе  Джо, потирая руки.  

Когда критика, растрёпанного, растерзанного, очумевшего от гукания Совы,    Филин ввёл в зрительный зал, где-то минут пятнадцать Коля говорить не мог.  
А режиссер заливался соловьем.
- В своём творчестве я твёрдо стою на платформе концептуализма, символизма, сюрреализма, постмодернизма, имажинизма и эгоцентризма одновременно. Не скрою, кое-где мне и акционизм не чужд! Я хочу, чтоб мой зритель хохотал и  рыдал от восторга, испытывать оргазм души, катарсис мозга и дрожь тела и его конечностей, но чтоб непременно одномоментно! Вы меня понимаете, надеюсь?!
- С трудом! -  Коля, наконец, разлепил липкий от Сонькиной слюны рот.
- Потом поймете! Стоит услышать мой  «Вечерний звон», как сразу всё станет ясно, об чём я!
- Посмотрим! – отерев рот, пришёл в себя критик. – А чем так воняет?!
- Так это яма!
- Какая яма?!
- Обыкновенная, оркестровая  яма. В ней обычно оркестр сидит! Но сейчас его нет!
- А где он?! Ещё не подошёл?
- И не подойдёт! Все оркестранты  разбежались! Я им говорю, куда вы, я ж вам сапоги болотные куплю и противогазы дам, а они, ну, ни в какую! Говорят, чем вонь такую нюхать, мы лучше на похоронах играть будем, от трупов меньше воняет.        
- Я не пойму, какие сапоги…  - удивился Коля.
- Так там же вода стоит, а  сапогов нету, и средствов ведь нету! Мы ж на самофинансировании, вот и выходим из положения своими силами…
- А противогазы здесь при чём?!
- Она ж воняет, а денег не хватает! Видите зал неполный, и все глухие…
- Как глухие?! – оторопел критик.
- На оба уха!
Только сейчас Коля при ярком освещении  обратил внимание, что все зрители, действительно, глухие –  они  жестикулировали, махали руками и часто зажимали пальцами носы.
- Откуда они?
- У нас в пригороде есть Дом отдыха слепых. Слепых там мало, а глухих навалом! Это мне один друг помогает, я ему ещё в детстве один глаз подбил, вот он мне и помогает.  
- С этим ясно, а вода откуда?
- Из трубы. Она прорвалась, вот вода и пошла в яму!   – был ответ.
-  А трубу починить нельзя?!
- Можно! Я ему так и сказал: «Пока трубу не починишь, из ямы ни ногой!» Вот, ждём, когда починять!
- Кому?!
- Да, завхозу нашему!
- А я подумал, что это дирижёр! Вишь, как палочкой машет!
- Не! Это он комаров отгоняет!
- У вас в яме натуральное болото. – констатировал критик.
- Ничего! Я его к спектаклю приспособил! Сейчас увидите!
- Вечерний звон комаров на болоте?! – ехидно спросил критик.
- Комары – это семечки, мелкие атрибуты жизни! Моя концепция много шире, выше и значимее!    
Тут начался спектакль.
Свет погас, прожектора высветили два пятна на краях сцены.
В одном висел кусок рельсы, а другом стояла дородная Соня в телесном трико, в правой руке она держала  медный пестик.  Она прошла к рельсе, размахнулась  и во всей силе ударила по рельсу. Раздался звон металла, эхо зала отразило звон, а акустика его усилила. У Коли заложило уши! Он обернулся к Джо.  
«Вот сволочь!» - подумал критик.              
Тот сидел, заткнув уши берушами.      
Прекрасно себя чувствовали и глухие, а также пожарник, который сменил каску на танковый шлем.
Соня  размахнулась второй раз. Коля зажал уши!
Потом ещё… и ещё!
И…
Пятого раза не последовало.
Вместо этого Сонька бросила пестик в яму и кинулась следом с криком: «Эх, твою мать!».
Из ямы взвились тучи комаров!  
На этом спектакль закончился.
Критик покидал театр в смятении. На прощанье Филин сунул ему в карман либретто.

Позже, уже дома, Коля прочитал либретто.  Из краткого описания «Вечернего звона» следовало.
Дородная Соня – это сама Жизнь.
Колотьба о рельс – это удары Судьбы.
Звон в ушах – это влияние Судьбы на Жизнь.
Прыжок в яму – протест Индивида против такой Судьбы.
Крик: «Эх, твою мать!» означал: «А пошли вы все … в болото!»
Комары – мелкие проблемы Жизни, которые с кончиной Индивида, теперь ему нипочём!
Критик Коля Критиканов долго думал, что ж ему написать?!
В голове крутились какие-то рельсы в сапогах, дирижёр в противогазе на похоронах у завхоза, глухие с берушами на болоте, Филин в каске гукал в вонючей луже, зажимая нос, яма с софой и дородная Сова без трико и с медным пестиком.
«Хватить!» - сказал Коля себе и написал короткую рецензию:
«Театр абсурда – полная жопа, а «Вечерний звон» Филина – полное говно!»

Товарищ В. Оглоблин прочёл этой опус и изрёк.
- Хватить мямлить про «болото»! Сильно! Неординарно! Емко и по существу! Я, не побоюсь этого слова, сказал бы, что это новое слово в теории критики.  Но я бы кое-что поправил, если Вы не против?
- А где?!
- Надо убрать второе «полное», написать просто: «Вечерний звон» Филина – говно!»
Так и решили.
А «Театр абсурда» вскоре со звоном закрыли на капитальный ремонт, насовсем.
И где теперь летает Филин неизвестно. Наверное,  подался в голубую высь!
Мудозвон!