Таежный рассказ
До полудня, Соболев - егерь нотского охотничьего участка гонял резиновую лодку по узким протокам. Резинка то застревала на мели, то тыкалась в слишком узких местах. Соболеву приходилось спрыгивать на берег и на руках перетаскивать резинку.
Потихоньку надвигались холода, вершины сальных тундр уже покрылись снегом; воздух – лесотундры наполнялся холодом, по речкам двинулась шуга.
Наконец Соболев причалил лодку к берегу. Здесь лес перепутался с осинником. Сухие буреломы, пропитанные осенними дождями – покрылись ледяной корочкой.
Соболев вытащил на берег резинку и, спустив воздух, сложил ее в рюкзак, потом пошел по едва заметной тропинке. Тропа привела к осунувшейся, маленькой избенке.
На трухлявом пне, возле старого кострища, сидел дряхлый старик – лопарь. Упираясь на одноствольное ружье – ижевку, он время от времени озирался по сторонам.
- Здорово были, Иван. Давно ли здесь? – заговорил Соболев.
- Однако с часа.
- Смотрю и вижу, что-то тебя привело Иван ко мне? Проблема? Опять браконьеры, покоя не дают, пугают?..
- Соболь, шибко нехорошее место у тебя, - сказал старик, затравленно оглядываясь.
- Не понял я тебя старик?
- Ты закончил работу с подкормкой? Однако шибко шуга пошла, опасно на резиновой лодки…
- Нет, ну думаю завтра закончу, - прищурившись, буркнул Соболев, потом придвинул к себе рюкзак, улыбаясь, спросил: - Так все-таки Иван, что случилось?
- Соболь, шибко нехорошее место у тебя, - снова повторил старик.
- Говори… Черт тебя возьми! – раздраженно воскликнул Соболев.
- Однако намаялся шибко, все косточки ноют… О-хо-хо… - недовольно заворчал старик.
- Браконьеры стреляли? – уже спокойнее спросил Соболев.
- Медведица чуть не задрала. Однако здоровая… - угрюмо сказал лопарь. – Вон на той сопке, - показывая рукой на снежную вершину. – К тебе Соболь шел, шибко шел за водкой; косточки ноют, думал у тебя взять и подлечиться… Однако поднялся уже, а впереди она – лохматая, седая… на дыбы… с таким ревом на меня, дура баба… Однако пришлось выстрелить в грудь ей, с картечи. Упала она, покатилась с сопки вниз - шибко, до самого озера…
- Значит, ранил медведицу, - прогудел он в бороду, и присел на корточки перед стариком, серьезно глядя ему в глаза своими голубыми глазами.
- Соболь, шибко боюсь я ее – громадную. Подстережет и задавит меня. Добить ведь не смог, ушла она – стрелянная…
- Дал ты мне проблему старик. Ладно, вечером садишься на мою резинку и по речке дуй к себе, - торопливо проговорил Соболев.
- Однако шуга, пропаду… - недовольно пробубнил лопарь.
- Ну, иди тогда пешком. Медведица уже ждет тебя, где-нибудь за огромным валуном, - усмехнулся Соболев. – Шуга только пошла, она еще не крупная, осторожно можно пройти в низ по течению. Я ведь сегодня ходил.
- Ладно, Соболь, лучше сгинуть на дне речке, чем в пасти зверя, - сказал старик и глянул на Соболева.
Тот пожал плечами и, улыбаясь, предложил:
- Давай сначала чайку сварганим…
***
Посадив на лодку старика и оттолкнув его от берега, Соболев тут же с двуствольным ружьем, поднялся на ближайшую сопку.
Поглядывая на красную кровавую дорожку, он чувствовал себя прескверно. Егерь пробирался между густым ельником, стараясь двигаться как можно быстрее и при этом беспокоясь думал:
«Этой косолапой бедняге сейчас приходиться несладко. Нужно не теряя времени, всадить в ее глупый мозг маленький кусочек свинца».
Между тем становилось все темнее. Медведи необыкновенно живучи. И раненая медведица очень опасна, особенно в полумраке, среди бурелома и густого леса.
Соболев остановился. Попробовал прицелиться. Черным пятном мушка расплывалась в прорези прицела. Вскоре стало совсем темно. Дальше искать раненую медведицу – не имело смысла. На фоне белого снега и темно – зеленых елей можно было не заметить за спиной - подкрадывающуюся медведицу, с открытой – красной пастью.
- И какой же тебя черт понес ко мне! Эх, старик-старик, огненной воды захотел!.. Не было ее у меня, выжрал я ее, еще месяц назад…
Только в полночь в кромешной тьме, Соболев спустился с сопки и дошел до своего зимовья. Согнувшись в три погибели, он влез в избушку и зажег керосиновую лампу. Пока керосин не согрелся, пламя было тусклым. Между тем, он наложил в небольшую печурку дров. Полил их керосином из бутылки, которая стояла здесь же с коробком спичек, прикрывающей горлышко. Чиркнув спичкой, зажег дрова, и печка зашумела. Затем, взяв чайник, вышел из зимовья. Набрав студеную воду в роднике, вернулся в избушку. Поставив чайник на печку, он достал тушенку и стал открывать – разрезая банку ножом. Закусив одной тушенкой, Соболев прикурил папиросу, ожидая, когда вскипит чайник.
Когда таежник сидит и пьет чай после изнурительного дня, проведенного на холоде, он испытывает райское блаженство.
Охотничьи избушки имеют два метра в длину, два в ширину и метр восемьдесят в высоту – или еще меньше. Значительно меньше. Проходит около двадцати минут, прежде чем помещение настолько согреется, что можно снять куртку. Прежде чем можно будет сварить суп, а также разуться и растереть замерзшие пальцы, чтобы вместе с болью к ним пришла чувствительность.
Соболев, независимо от того, ходит ли он, стоит или сидит на корточках, он все время о чем-нибудь думает, или разговаривает сам с собой. Надо сказать, что подобного рода разговорчивость вовсе не свойственна жителям леса. Да и сам егерь – Соболев не отличался многословием, при людях.
- Ну и ворчливая ты у меня баба! – сказал он, обращаясь к потрескивающей печке.
Настроение было скверное, и он снова угрюмо заговорил:
- Все, доживу до весны и ухожу с этой дурацкой, егерской работы. Надоели, все эти ненужные мне проблемы… вот и снова – старый лопарь подбросил мне… Куда же делась эта злосчастная медведица? Теперь она зверюга, испытывая острую боль, пробирается где-то через густой лес, - продолжал объяснять он, печке. – Может быть, она истекла кровью, и это было бы для нее самым лучшим исходом. Но ты ворчливая баба, раньше времени не радуйся за меня, потому как - не исключено, что пройдет много долгих мучительных дней и рана заживет. А какая жизнь может быть у зверя со свинцом под шкурой! Упадут беды, на мою голову…
Наконец Соболев залез в спальный мешок на нарах. А когда уже поздно ночью он затушил папиросу и загасил керосинку, у него окончательно созрел план действий: идти к той сопке у озера по следам до тех пор, пока не кончаться следы или невозможно будет двигаться дальше. И покончить раз и навсегда с этой неприятной историей.
Он вдруг увидел во сне себя – панически испуганного, отступающего от громадного зверя. Соболев прижался к дереву. Зверь мохнатый, вздыбленный, свирепый, с огромной красной пастью – пена стекает на его облезлый - седой подбородок. Поднявшись на дыбы, показав розовые бабьи соски, он высоко поднял над его крохотной головой – гигантскую, когтистую лапу…
- Ы-ы-ы! – взвыл онемевшими губами Соболев и тут же проснулся.
Вспотевший от страшного сна, спустившись с нар, он снова развел огонь в печурке и поставил чайник.
- Что это я во сне, чуть в штаны не наложил, - проговорил он и снова стал думать о предстоящей встрече с медведицей:
« Ну, как можно поверить старику, что разумное животное так, во весь рост, вдруг ринулся на какого-то «букашку лопаря». Тут, что-то не так. Может у медведицы были какие-то другие причины? Ну что же, посмотрим.
Соболев готовился к долгому и трудному переходу. Ночь, а то и две ему, возможно, пришлось бы провести под открытым небом. Он взял с собой примус и еще одну меховую куртку, на всякий случай. Однако его путешествие неожиданно закончилось менее чем через три часа. Судьба иногда любит пошутить.
Когда его зимовье осталось позади, Соболев взял курс на ближайшую сопку. Но уже через полчаса он снова наткнулся на кровавый след, и след этот был совсем свежий. Он тянулся к озеру и к той сопке, где Иван встретил и ранил медведицу.
« Странно! Очевидно, это и есть «наша» медведица. Значит, она прошла десятки километров, сделав большой крюк, и вернулась к этой сопке. По звериным правилам, она должна уйти за сотни верст по тайге. Зачем ей было надо, раненой, возвращаться на эту проклятую сопку? Очень странно!» - удивлялся Соболев, двигаясь по медвежьему следу к сопке.
Чтобы не быть застигнутым врасплох, он снял с плеча ружье и приготовился к отражению.
Соболев нашел медведицу у большого валежника. Она лежала, свернувшись клубком, словно спала. Скорее всего, животное истекла кровью…
- Так вот оно что, Господи! – воскликнул Соболев. – Теперь я понимаю. Понимаю, почему ты пошла на человека и получила ранения. А потом вернулась сюда. Вот жалость-то, какая!
На окоченевшем теле медведицы лежал маленький медвежонок и испуганно фыркал, глядя на Соболева.
- Ух, ты какой! – ласково заговорил он, успокаивая малыша. – Мне ужасно жалко, что так все получилось, бедняга. Оказывается ты у мамке не доношенный. Что-то уж рано ты родился, не зима еще. Оно и видно по тебе – сильно малюсенький.
Соболев осторожно протянул к медвежонку руку. Медвежонок заскулил и схватил его зубами за палец. Зубы были острые, как иголки. Ощутив вкус теплой крови, он начал с удовольствием сосать.
Соболев смущенно усмехнулся:
- Ты оказывается голодный. Что ж мне с тобой делать, малыш? Чем тебя кормить? Придется тебе привыкать к консервированному молоку. Я тебе пока буду приемным отцом. Ну, ты уж извини меня, придется тебя побеспокоить. Не оставлять же здесь такую шкуру, правда? Ой-ой-ой, вот гаденыш! Ты кусаешь своего отца, чертенок недоношенный!
Соболев назвал своего приемыша Недоносок. Он был совсем маленький. Однако за короткое время он прикончил два ящика молока, полностью обсосал ощенившуюся собаку, которую привел к Соболеву Иван. Ел почти все, что мог предложить ему «приемный отец». Наступала весна, Соболев собирался уходить с кордона. Жалко было егерю оставлять медвежонка одного на верную смерть. И он решил передать его в верные руки, доброму старику – Ивану.
На рассвете позавтракали, и Соболев стал упаковывать свой рюкзак.
- Я заберу с собой только самые необходимые вещи. Дорога домой предстоит неблизкая. Так что Иван, уж вы с Недоноском поделите по-братски между собой все, что останется.
- Однако мы с другом будем шибко наведываться в эту избушку, - произнес старик. – Осенью ты вернешься? Шибко жалко без тебя.
- Да, в гости на охоту, - ответил Соболев.
Он встал на лыжи и, поклонившись старику, пустился по лыжне. Медвежонок взревел, вырвался с поводка от старика и побежал по лыжне за «отцом».
Обливаясь слезами, Соболев взмахивал лыжной палкой и тыкал медведю в нос. В конце концов, ошеломленный медвежонок повернул назад и угрюмо заковылял к старику.
