Небольшие рыбы, неизвестные Василию Терентьевичу, тревожно выскакивали из бурлящего водоворота «отработанной» воды на Саяно-Шушенской ГЭС. Казалось, они стремились перемахнуть плотину, чтобы подняться вверх по Енисею.
«Милые, куда же вы?!», - сочувственно смотрел Незабудкин на отчаянную борьбу живой и неживой природы.
Даже если рыбы осилят могучие водовороты, из гидротурбин, впереди неодолимая в двести сорок пять метров высотой плотина. Но инстинкт гонит рыб туда, где вывелись из икринок и, где подоспело время самим икру метать. А прожорливые чайки подхватывали обречённых на выскакивании. И не остановиться рыбам от рокового самоистребления.
«Неодолима сила инстинкта, - размышлял Василий Терентьевич, - как и ностальгия».
Именно ностальгия и привела Незабудкина на Енисей. Думал, что по родным местам тоскует, где родился и вырос. А на самом деле воспоминание о Саяно-Шушенской ГЭС влекло, которою строил и на которой не один год отработал потом.
И, наконец, Василий Терентьевич у Саяно-Шушенского исполина. Даже не верилось.
В последнее время Незабудкин всё больше строил элитные особняки и коттеджи в центре России. На землях от Москвы до Тулы, до Смоленска, до Твери, Владимира и Рязани, где раньше паслись колхозные стада или колосились хлеба, вставали особняки.
Наработался Василий Терентьевич на отделке хоромов и насмотрелся на жизнь в особняках. Особенно в Заречном. Словно и не коттеджный посёлок вовсе за строгим шлагбаумом, а кладбище. Высокие глухие заборы на каждом участке. И тишина. Ни пения петухов в подворьях, ни шумных ватаг детворы в округе. Иногда Незабудкину хотелось промчаться, как в детстве, во весь дух по улицам Заречного с волочащейся длинной тыквенной плетью. Пыль густым шлейфом поднимется до самого неба и разойдётся до горизонта. А там и другие ребята выбегут, «запылят». Зрелище, как в военном кино.
- Бей фашистов!
Но не пылят дороги Заречного. Они тщательно заасфальтированы. А где нет асфальта в посёлке, там зеленеет подстриженная «непыльная» травка. Да и никто из ребят не выбежит на улицу. Зачем?! За каждым забором есть всё для жизни и развлечения. Качели и карусели; песочницы и бассейны: бани и сауны; мангалы и коптильни; просторные апартаменты и интернет… В нескучных дворах с вымощенными дорожками, фонтанчиками и резными замысловатыми беседками есть и куры, и цапли, не настоящие, конечно, - муляжи. Впрочем, во многих дворах гуляют и живые павлины. Почти при каждом коттедже имеется зимний сад, гараж, эллин для прицепа с лодкой и электрогенератор на всякий случай…
«Это, какие же деньги надо зарабатывать, чтобы иметь и содержать такую радость?!», – поражался Незабудкин.
По мнению Василия Терентьевича таких денег, заработать нельзя. В магазине продавцом, что ли? На ферме – скотником? Или слесарем на заводе? Вспомнилась главная бухгалтерша из телепередачи, которая не поделила с мужем особняк при разводе. «Вся недвижимость моя, - жаловалась обиженная бухгалтерша россиянам. – Не муж, а я зарабатываю по шестьдесят миллионно рублей в месяц…». Слово «заработок» опошлилось донельзя! «Зарабатывают» теперь банкиры, нефтяные и газовые «хозяева», купцы и перекупщики. За ними поспевают коррупционеры и взяточники. А так же из кожи лезут «производители». Вместе с творогом, сметаной и сырами магазины стали торговать «творожными», «сметанными» и «сырными» продуктами. Из ничего научились «конфетки» делать! Сколько народу умерло от палёного алкоголя?! Сколько людей не излечилось от серьёзных болезней суррогатными лекарствами?! Для алчных людей особняк за надёжным шлагбаумом – главнее всего.
«А что толку? – в волнении закурил Незабудкин. - Живут в этих особняках какие-то «оранжерейные» люди, насмотрелся на них, слава Богу!» – Василию Терентьевичу невмоготу захотелось высказать наболевшую душу. Хоть разговаривай с метущимися рыбами. – Три раза перемещал камин у Пальмовой Людмилы Игнатьевны. То оказалось, очаг не вписывается в интерьер гостиной, то в цокольной зале с теннисным столом и бильярдом, стал лишним. Устоит ли камин в библиотеке?! Сколько ж денег у этой производительницы сыра?! У неё и дети тепличные, то есть квёлые, избалованные. Настенька в девятом классе лицея учится. Репетитор за репетитором в дом едут: и по английскому языку «натаскивают», и по русскому, и по математике… А раздражительная девчонка – слов нет. На ровном месте истерику устроит.
- Ты опять мне виноград с косточками подала? – набросилась однажды Настя на домработницу. - Ты дура, что ли? Не ем я виноград с косточками.
- Это почему же, Настенька, ты не ешь виноград с косточками? – встрял Незабудкин.
- Очень надо возиться с семенами во весь рот…
Жаль, что селекционеры кроме «кишмиша» не создали другие виноградные грозди без семечек. Да и все косточковые плоды не мешало бы для Настеньки бескосточковыми вывести…
А сыну Пальмовой, Андрею, – двадцать шесть лет. Он уже нигде не учится, но и не работает нигде. Весь смысл жизни: как «откосить» от армии. Последний возрастной год его что-то плохо складывается. Сколько уже взяток Людмила Игнатьевна пересовала «нужным» людям! «Неужели на двадцать седьмом году призовут?!».
- А чего бы ни послужить годик России-матушке, Андрей? – встрял и тут Василий Терентьевич
- Тебе-то что, печник?! – грубо оборвал Андрей. – Я – хоть и Андрей, но не Андрей Болконский.
«Но почему сразу – печник?!» – не прошла обида у Незабудкина.
Конечно, Василий Терентьевич и печник тоже, но эта профессия всего лишь увлечение для души. Любит он над каминами пофантазировать. А по жизни Незабудкин строитель – газоэлектросварщик, арматурщик, бетонщик, … Словом, золотые руки у человека и из нужного места растут. Он и в армии с гордостью дизелистом-электриком в ракетных войсках отслужил. Патриотическая гордость в душе до сих пор живёт. Не забылся и громовой голос командира полка перед строем: «Приказываю заступить на защиту Южных рубежей Советского Союза…» Мурашки по телу! И на целый месяц боевой расчёт погружался в ракетную шахту на дежурство. Прощай бескрайняя Казахская степь, и вольный ветер на месяц прощай.
«А он, видите ли, - не Андрей Болконский, - Незабудкин от одной выкуренной сигареты прикурил другую. – Князем живёт в своей роскошной «Оранжерее», а княжьего долга не помнит. Кто-то обязан этого «барина» кормить-поить. Да и в армии пусть другие служат. За забором у Пальмовых своё государство, и «армия» - своя. Есть у них охранник – узбек Гафур. Вот Россия господ наплодила! Вернее не господ, а плесень развела!»…
И забурлили мысли Незабудкина, как вода Енисея из-под турбин ГЭС.
Эти люди-плесени ко всему прилипают. Они мать родную и Родину-мать предадут, лишь бы присосаться к чему-нибудь беструдному, но доходному. Прилипают к нефтяным и газовым трубам, к электрическим и телефонным проводам, к бюджетам всех уровней, к железным дорогам… Пока ехал Василий Терентьевич несколько суток из центра России до Енисея, ни одного вагона в собственности железных дорог не видел. Все пульманы, цистерны, рефрижераторы в собственности «Газпромбанка», «ВТБ», «Сбербанка» или в аренде других финансовых магнатов. Прилип к железным дорогам и менее приметный народец. Плеснеподобные людишки готовы сам могущественный Транссиб поделить на метры рельс и на штуки шпал, чтобы гордо тыкать себя в грудь: «Мои метры, мой доход, мои хоромы в Заречном…». Ну, а если особняк в Заречном, о чём говорить?! Живи, как у Христа за пазухой. «Сколько же тунеядцев, воров, взяточников, спекулянтов и прочих мерзопакостных Россиян пригрелось за той самой пазухой?!». Многим уж давно в Соловки пора грехи свои отмаливать. А они на Канары продолжают ездить. И всё законно. Андрей к юбке матери прилип, а Людмила Игнатьевна – к дешёвому пальмовому маслу вместо молочной реки «присосалась». От сыров её производства лишь названия остались… Главное – деньги. А их всё больше и больше требуется. Одному врачу Андрея, сколько «зелени» «спалила»! «Плоскостопие», «Язва желудка» и прочие «антиармейские» диагнозы дорожают и дорожают. Но, чтобы «откосить» сыночка от армии на последнем призывном году мамаша готова любой «диагноз» купить, хоть «Опущение матки».
- Тьфу, ты! - злобно смял не начатую сигарету Василий Терентьевич. От курения уж искры замельтешили в глазах – Вот проказа капиталистическая навалилась! Взяточники, спекулянты, казнокрады и воры… Подумалось, что это они, прилипалы всех мастей, понастроили чертоги, особняки и замки по всей России, и, что только они имеют право на достойное пребывание на земле. Деньги – ценней души и ценнее веры. Весь народ заразился этой неизлечимой болезнью. Не жизнь, а тоска. Плесневеют и загнивают заживо люди в своих чертогах и особняках…
- А ведь какая жизнь была! Ты помнишь? – заговорил, наконец, Незабудкин не с рыбами, а с самим Енисеем.
Ещё бы не помнить! Это было потрясающее единение могучей реки с великим человеком. Молодость, палатки, вечерние костры и песни… Вдохновлять строителей на победный труд в Саяны приезжали литераторы и артисты. Творческие люди вдохновлялись и сами.
Константин Симонов написал:
Какой же памятник народу
Поднять над этою рекой,
Где он смирил такую воду
Своею собственной рукой?
Нет, пусть не монумент картинный,
Пусть века новые черты
Глядят на мир самой плотиной
Со стометровой высоты!
Енисей клокотал, вырываясь из турбин в своё древнее русло. Он пытался освободиться из рабской неволи, потому бурлил, кипел холодным кипятком. Свобода! А на долго ли эта свобода?! Чуть ниже Майнская ГЭС, а ещё ниже Красноярская. И там, и тут крути, река, турбины. Стране много энергии нужно. И человек добудет её.
Нет выше долга, жарче страсти
Стоять на том
В труде любом!
Спасибо, Родина, за счастье
С тобою быть в пути твоем.
А это написал Александр Твардовский.
- Что, рыбки, в родное водохранилище хотите? – заговорил Василий Терентьевич и с рыбами. - Я тоже хочу вернуться в Советский Союз, где миллионам людей сладко мечталось и уверенно счастливо жилось. Но и у меня впереди жуткая капиталистическая стена, преодолеть которую можно разве что через века, через новые забастовки и маёвки, через ссылки в Шушенское…
