Долгожитель.

      Иван Антонович был свекром моей родной тетки по линии матери и родным братом моему деду по линии отца. Это был сухонький мужчина среднего роста, с совершенно седыми волосами на голове и такой же белой, острой бородкой, спускавшейся на грудь. Ему шел, ни много ни мало, а сто третий год.
              Дед Иван был участником русско-японской войны тысяча девятьсот пятого года, и воевал в Порт-Артуре под командованием генерала Куропаткина. Все, что происходило неделю назад, или даже вчера, он не мог вспомнить, а вот военные события того времени, помнил до мельчайших подробностей.  
              Часто, окружив себя мальчишками, в которых находил добросовестных слушателей, дед Иван рассказывал им о том времени, когда он воевал с японцами. Зачастую, одно и то же событие пересказывал несколько раз, забывая о том, что говорил об этом, но ребята не останавливали. Говорил дед Иван тихим, немного скрипучим голосом, иногда прерывая свой рассказ заливистым, почти детским смехом, и заканчивал речь всегда одними и теми же словами: «Э-эх! Мы помрем, а все останется», и сокрушенно качал седой головой.
              Но помирать он, как видно, и не собирался. Несмотря на возраст, Иван Антонович обладал великолепным здоровьем. Говорят, за всю свою жизни он не знал, что такое кашель и, что такое насморк. Простуды никакой не боялся. Летом ходил в тонких штанах и в длинной, белой рубашке на выпуск, подпоясанной плетеным ремешком. Зимой позволял себе надеть поверх рубашки телогрейку, которую редко застегивал на все пуговицы, а на ноги, намотав длинные, похожие на портянки, полотнища, надевал лапти, плетенные им самим же. Другой обуви он не признавал.
              Отслужив службу батюшке царю, Иван Антонович начал работать лесником, а попутно заниматься пчеловодством. На лето он вывозил пасеку в лес, где и жил, построив себе шалаш. Днем, в поисках воров и нарушителей, обходил лес, потратив на это несколько часов, а потом возился с пасекой. Так и занимался пчелами до девяностолетнего возраста, а затем передал ее сыну Егору Ивановичу…
              В нашей семье тоже была пасека из трех ульев. Мой отец, начинающий пчеловод, только учился этому ремеслу. Пчелы требовали не только много внимания, но и хороших знаний. Это целая наука. Он приобрел книги по пчеловодству, читал их, перечитывал, но знания это только знания, здесь требовалась практика и она не заставила себя долго ждать.
              Однажды, из одного улья вылетел рой пчел и, покружившись над покинутым домом, полетел в сторону сада. Прихватив ведра и веники, мы с отцом побежали вслед за роем, брызгая на пчел водой. Нужно было не дать ему улететь из сада, так как на просторе его уже не остановишь. Почувствовав воду, пчелы загудели, заклубились, постепенно сокращая скорость своего передвижения.
              - Матку, матку надо посадить, - советовал отец.
              - Где ее тут найдешь в таком количестве пчел? – воскликнул я, щедро брызгая на них водой.
              Вскоре рой закружился у ветки одной из яблонь, на краю сада и начал садиться на развилке сучков, облепив его со всех сторон.
              - Села матка! - обрадовался отец.  
              И действительно, пчелы кружились вокруг ветки, садились на нее и друг на друга, и на развилке стал образовываться шар, который быстро увеличивался в размере. Вскоре он превратился в огромную  «грушу», вокруг которой, с гулом вились оставшиеся пчелы.
              - Ну и что мы будем делать? – спросил я.
              Отец почесал в затылке и сказал:
              - Не знаю! – Сам я боюсь его трогать, жалко будет, если упустим. Сходи за Иваном Антоновичем, пригласи.
              Я пересек овраг, проходящий через сад, и подошел к дому, где жила семья нашего долгожителя. Старика я увидел стоящего перед зеркалом, как всегда одетого в тонкие брюки, поверх которых, почти до самих колен, свисала белая, холстинная рубашка с расстегнутым воротом, а на ногах кожаные тапочки со стоптанными задниками. Приподняв к верху свою реденькую бородку, он старательно расчесывал ее большим гребешком. Увидев меня, отложил его на подоконник и указал костлявым пальцем на стул.
              - Проходи, садись, гостем будешь, - проговорил он, пододвигая ближе другой стул, на который присел сам. – Тут я один бой вспомнил, когда мы наступали на японские позиции. Генерал Куропаткин в это время был…
              - Иван Антонович, - перебил я его. – Меня отец к вам прислал. У нас рой вылетел, и его удалось посадить. А вот снять отец боится, как-никак первый раз. Вы не смогли бы помочь.
              - Рой, говоришь. Это очень хорошо, новая семья будет, - проговорил старик вставая. – Ну что ж  пойдем, посмотрим, - и на полусогнутых в коленях ногах, направился к двери.
              К нашему приходу отец принес лестницу и установил ее под суком, на котором находилась кишевшая пчелами «груша». Дед Иван посмотрел на нее и весело воскликнул:
              - Богатая семья! – и начал взбираться на лестницу.
              - Антонович, ты бы сетку надел, - напомнил ему отец.
              - Не надо, - отмахнулся тот, удобней устраиваясь на лестнице. – Давайте ящик.
              Он стоял так, что его седая голова находилась наравне с гудящим шаром и резко контрастировала с ним. Вокруг деда вились сотни пчел, на которых он не обращал внимания, словно это были не пчелы, а безобидные мухи.
              Я взял продолговатый ящик, сделанный специально для таких случаев, и подал его Ивану Антоновичу. Тот пристроил его прямо под роем, поднял руку и раскрытой ладонью провел по нижней части сука, срезая «грушу». Она свалилась в ящик, но часть пчел посыпалась мимо, прямо деду за ворот пузырившейся рубашки.
              Тот даже не вздрогнул, и, прикрыв ящик крышкой, подал мне. Я поставил его на землю и стал наблюдать, как оставшиеся пчелы постепенно ныряли  в него через узкую щель, прорезанную в крышке.
              - Вот и хорошо, - проговорил старик, развязывая свой плетеный поясок и вытряхивая из-под рубахи насыпавшихся пчел. -  Матка значит в ящике, раз пчелы собираются туда. Поздравляю, Яковлевич, с новой семьей, - сказал он отцу.
              Я посмотрел на старика. В его редкой бородке, запутавшись в волосах, возилось с десяток пчел,и, вспомнив ту кучу, что дед Иван вытряхнул из-за пазухи, спросил:
              - Вас пчелы наверное искусали?
              - Да есть немного. С полсотни может и укусило, - ответил он и приподнял подол рубашки до подбородка, обнажая худое старческое тело.
              Я ужаснулся. Вся спина была серой от жал. Расстроенный, я ничего не сказал, а про себя подумал: «Так просто для него это не пройдет, заболеет, а то и помереть может».
              Когда старик ушел, я спросил отца:
              - А он не помрет?
              - Все мы когда-нибудь помрем, - не понял отец
              - Да я не про это. Видел, сколько пчел его ужалило? От такого количества укусов ни ты, ни я бы не выжили.
              Отец взглянул на меня.
              - Ты задумывался когда-нибудь, почему дед Иван прожил на белом свете сто три года и ни разу не болел?
              - Почему?
              - Да потому, что всю жизнь с пчелами возился и привык к их укусам так, что они стали для него не ядом, а настоящее лекарством.
              С этими словами, отец закрыл отверстие в крышке ящика и, поднимая его, проговорил:
              - Пойдем улей готовить для новой семьи.