Первая охота.

Дед с бабкой сильно ругались. Он решил сводить меня с братом Виталей на охоту в первый раз. На утреннюю охоту, - охоту на уток. Готовиться нужно было с вечера. Бабушке не понравилась эта идея, потому что она считала, что мы еще слишком малы: мне одиннадцать, Виталику - девять лет. Она визжала как резанный поросенок и махала шваброй, хотя самым любимым оружием против деда был веник, но швабра видимо была ближе. Дед все повторял:” Им надо! Им надо! Пускай учатся, а то вдруг как я! Ни стрелять не умеют, ни жизни не знают, а тут война нежданно-негаданно!”

Дед мой, Яков Самуилович. Я нежно звал его деда, вся Рязанская область - Яшка-еврей. Судьба распорядилась, да в семь годков обязала стать партизаном. Он редко что-то рассказывал об этом. Но кое-что я знаю: партизанил он в Белоруссии, рассказывал, что с едой было совсем туго, они - дети, в основном, ходили по грибы да ягодки в лес, а взрослых женщин и мужчин распределяли на отряды, чтобы делали вылазки по ночам, в обход военным патрулям, к тем, кого они знали из ближайших поселков, кто не придаст - не проболтается, поможет с провиантом и с последними новостями.

Бабушка Мария Петровна, часто хвасталась свои отцом Телковом Петром Ефимовичем - гордостью семьи, белым офицером, штабс капитаном Царской армии, бывшим полным кавалером Ордена Святого Георгия, заслужившим все четыре степени георгиевского креста, за участие в первой мировой войне.

Видимо, боевой характер баба Маша получила от отца, потому что война между Яшкой-евреем и Марией Петровной продолжалась чуть ли не до зари, но со словами “Мы еще не закончили!” - бабушка взяла перерыв.

Довольный поворотом событий дед, схватил нас с Виталей в охапку и потащил готовиться к охоте. Хоть мы с братом и считали деда заправским охотником, стоит подметить, что никто из его семьи этим не промышлял, и обучился Яшка всему именно находясь в партизанском отряде.

Мы зашли в общую деда и бабки спальню, где был дедов ящик с охотничьей утварью, - наш с Виталей запретный плод. Это был навесной шкафчик, расширяющейся к низу, с двумя дверками, а внутри было то, что казалось на вес золота, то за что, на тот момент, мы готовы были отдать жизнь и пол царства в придачу( конечно не своих, мы засранцы продуманные), внутри были: ружье, патроны, порах в банках, специальная машинка для изготовления дроби и, собственно, дробь. Ящик всегда был закрыт. Дед знал, что у нас обязательно взыграет шило в интимной промежности, и мы захотим его открыть, хоть и под угрозой потери жизни, так что “Эдем” был под замком двадцать четыре на семь.

Мы ни раз пытались вскрыть все это дело, даже пробовали своровать ключ, но все оказывалось тщетным. Ибо Яшка зная, какие черти его окружают и что могут натворить, охранял шкафчик так, как цербер сторожит вход в преисподнюю.

И вот, оно свершилось. Мы зашли в комнату, дед открыл шкафчик, достал одно ружье, разобрал его на три части, и начал урок. Он учил, что за оружием нужно следить, чистить, смазывать. Говорил, что когда ты находишься недалеко от людей, то нужно держать ружье  стволами вверх или вниз, чуть подальше от ног, убедившись, что оно разряжено. И конечно, самым важным выделял, понимая, как нам интересно и хочется поиграться, чтобы ни в коем случае, даже с уверенностью, что оружие не заряжено, не смели направлять его друг на друга. Один раз в год и палка стреляет.

В четвертом часу утра, на пережитке советских лет - немецком мотоцикле “Цундап”, подкатил дедов друг и коллега, тракторист по прозвищу Матяка, что меня тогда поразило, - у мотоцикла для переключения скоростей был рычаг, как у трактора, а не “лапка” или сцепление на ручке. Мы, с переизбытком адреналина перед первым разом, ни разу ни сомкнув глаз за ночь, были в предвкушении. Мы кой-как впихнули все что подготовили в люльку мотоцикла и ели впихнулись сами. Уже подвыпивший и ненавидящий все, что связанно с немцами, дед орал: “Что мы поедем, как дед Мозай и зайцы на этой фашисткой технике!” и настаивал, чтобы завели его трактор и ехали на нем.

Начался мелкий дождик. Дед, убежденный коммуняка, хоть и еврей, но верящий в приметы, говорил, что дождь - это хорошо. А Матяка, в ответ возражал, что это не лучшая затея, потому что мальцы, то есть мы, сейчас насквозь промокнут и простудятся. Но хлопнув по стопке водки, они сошлись во мнении, что все и так отлично пройдет. Мы отправились на болото, в принципе, это не совсем болото, а заливной луг в два километра, который с началом весны с двух сторон заливает с одной стороны от Оки, а с другой от старого русла Оки - Велье. А ближе к лету, когда вода уходит в берега, в получившихся лужицах остаются тонны карася и линя, на которых позже, дед водил нас рыбачить.

По прибытию на местность нас с Виталей ожидало маленькое разочарование. Мы, представлявшие себя в одиноком единении с природой, прислушивающихся и тихо следящих за дичью, увидели, что мы там будем отнюдь не в единственном числе. На берегах и болоте было полным-полно таких же любителей, как мы, приехавших со всей Рязанской области или даже Московской. Все были уже под подшофэ, и добрыми знакомыми нашего деда. Конечно, они были обязаны хлопнуть за встречу.

Как я понял, уже немного повзрослев, место выбранное дедом для охоты, граничило с зеленой зоной. И в это время года, то есть весной, на тех, так близко расположенных, всего в паре метров, зеленых островках, в наглую толпились десятки диких уток и гусей, которых отстреливать было запрещено. А на территории примыкающей к этим островкам “охотничьего счастья” толпилось такое же количество охотников за птичьем золотом, истекающим слюной перед желанной добычей.

Выпив еще по одной, дед и Матяка, взяли в аренду лодку у местных частников, которые и промышляли изготовлением этих плавающих конструкций, и сдачей их во временное пользование приезжим охотникам, за символическую плату или пузырь(резиновые лодки тогда были не в моде). Мы выплыли на середину водоема, заметив, что у остальных с собой были собаки, которые, как только подстреленная птица падала в воду, спрыгивали с лодки и плыли за тушкой, чтобы отдать благодарному хозяину, тут же вручающему преданному питомцу какое-нибудь из собачьих лакомств.

Дальше началось действо. Со всех сторон производилось немыслимое количество выстрелов по быстро удирающим птицам, нам же с братом, интереснее было пострелять по специально привязанным к палке бутылкам, чем по уткам, мы думали, что дед и так много уток настреляет.

Перед тем, как разрешить нам пострелять по бутылкам, дед устроил нам урок, настоящий урок охоты. Утки, обычно, плавают, как и летают, - стаей, их нужно спугнуть. Сделать это можно или манком( приспособление для извлечения звука, как у дичи), при этом варианте манок подманивает утку близко к лодке, а та замечая тебя пугается и взлетает; или кто-то стреляет, добиваясь того же результата. Он сказал: “Бить нужно под перо!”, - что значило, бить когда ты позади птицы, иначе дробь пройдет вскользь перьев, на тот момент охотничьего жаргона мы не поняли, и, естественно, никого не ранили.

В итоге, подстреленной уткой оказалось всего одна, и то подранок, который упал в кусты рядом с водой, а мы потом доплыли, и дед скрутил ему шею. Остальная же дичь появились у нас после обмена на патроны, которые мы с Виталей честно спустили на бутылки, с разрешения деде конечно. А патроны были на счету у ментов, а так как многие оставались охотиться еще на несколько дней, да еще и с самопальными патронами, то и происходил этот бартер, чтобы не было недочета.

Потом мы выставили палатки и развели костер. Все со всеми общались, бухали, а дед хвастал: “Вот эти двое будут королями - охотниками, и вам всем придется искать другое место для охоты, потому что эти вот два сопляка, вас сюда не пустят!”.

В общем, из этого дня получилось приятное воспоминание, которое частенько подбадривало мня в тяжелые минуты.