Сидоров, и так далее, на еврейские переписали. Благо, что у них всегда выбор был. Их родословная линия по матери ведётся, а у других народов только по отцу пишется.
Но нельзя осуждать человека за то, что он просто хочет жить достойно. И уезжали люди целыми семьями, уже, как евреи за рубеж: и русские и не русские. И парадокс уже в том, что там, в Израиле они навсегда останутся русскими: «бывший я русский, но всё не еврей». Тут всё точно сказано, но больно очень всё это понимать, а жить так ещё тяжелей.
Как рассказывали друзья: тех русских, кто воевал за Израиль и погиб там, в их искромётных войнах. То их отдельно хоронят, на другом кладбище. Но в это трудно поверить.
Многие из стариков, что ещё воевали в Великую Отечественную Войну за Советскую страну, и имели боевые награды. Они навзрыд плакали, когда уезжали в Израиль:
Тут могилы многих их родных, и друзей. Они уж навсегда останутся в Биробиджане. Их уже никак не заберёшь с собой в Израиль.
«Они ещё раньше сами определились, где им лучше лежать», в какой стороне. Да и самим героям пришло время к покою готовиться. По крайней мере, думать об этом.
Вот и слёзы из их глаз струятся: «простите нас родные, нам ехать надо. И далее тихо: если сможете».
Получается, что раньше так остро, этот вопрос никогда не стоял? И здесь всем было хорошо. Что же случилось? Но это уже исторический вопрос, и все на него ответят по-разному.
Тяжёлое было расставание на кладбище: и живые тогда омертвели. Стон стоял кругом, и вся природа «плакала навзрыд». Но что-то изменить уже было нельзя, потому что все семьями уезжали. И старики, и дети: вопрос был решённый.
Хотя многие герои России, не переживут всей тяжести душевного испытания. Они умрут там, в Израиле, а душа их навечно в Дальневосточной земле останется. Всё же тут ей спокойней.
Они строили этот красивый город. Со своими чудесными фонтанами. Со своим Арбатом, и Привозом. Они мечтали об этом!
Красиво всё получилось: такая маленькая своеобразная Одесса, с её добрейшими жителями. Жаль, что счастливо прожить всю жизнь, им не удалось, хотя все тут родными стали.
Теперь такого единения душ, в таком масштабе страны, и города, уже вряд ли найдёшь». Может, это и было их счастье? Тогда и в коммунизм можно поверить, хотя говорят, что это утопия. Но это дело историков. Только правду вряд ли кто скажет.
Ирина по отцу тоже русская, возможно, что и по дедушке материнской линии. Но её родословная никогда не волновала Петрова. Никогда он не был националистом.
И у него самого течёт в жилах: и русская кровь, и украинская, и ещё какая-то дикая, казачья. Но тем и сильна всегда была Россия, что никогда здесь не было разделений на нации.
В других странах на этот счёт своё мнение, более жесткое, и законы другие. Хотя с виду они «очень человечные». Но надо там людей спросить: «хорошо ли им живётся не на своей исторической родине?» Вся Европа ощетинилась, не в пример России. Пусть и они почешут «свою репу»
- Ты видишь? – говорит удивлённая Наталья своей маме в аэропорту. – Он меня совсем не узнал!
- Столько лет прошло, чуть не пятнадцать, - оправдывается Иван. - Пора и нам к выходу пробираться, там нас машина ждёт. И все двинулись вперёд.
Летит машина в родную столицу ЕАО. Вокруг совсем другая природа. И гости из Израиля не перестают удивляться, особенно Светлана: «здесь всё, так интересно!»
- Дедушка, а это что за чудо такое, - глаза девочки крайне удивлены, «целые блюдца» восторга.
- Да это «наши коровки» пасутся», зелёную травку кушают: молочка много дадут.
- Ты ведь молоко любишь? – Светлана всего не понимает, пожимает острыми плечиками.
Зато с Натальей разговор никак не получается. Как бы он ни начинался, всегда заходит в тупик. И у Ивана, уже складывалось такое мнение, что она заранее себя так настроила. Или это от переутомления у неё, после тяжёлого, многочасового перелёта.
- А что ты Наташа такая бледная? Даже не скажешь, что в тропиках живёшь. У вас там уже за сорок градусов жары. По-нашему, так грех не загореть.
- У нас все стараются оставаться белыми. Бережём свою кожу, разными кремами мажемся.
- А где ты там работаешь? – спрашивает её Иван. – Он не ищет подвоха.
- Наталья явно не хочет отвечать, и говорит что-то непонятное. Петров и не настаивает.
- Не хочешь, и не говори.
- Когда ты маленькой была, то ты «башковитая была». Мозги у тебя всегда хорошо работали.
Иван не любил кривить душой. Если бы Наталья училась дальше, то толк с неё был бы большой, это точно!
- Я правду говорю?
Ирина не вмешивалась в их разговор. Между ней и Иваном полоса отчуждения. На его сердце много льда, и она это чувствует. И понимает, что растопить его, вряд ли уже сможет. Но это отец её детей…..
Когда уезжала, и не думала она, «что земля круглая». А тут сама убедилась: снова свела их судьба, но уже в другой ипостаси. И грязь между ними такая, что руками её не разведёшь в стороны. А кто виноват?
Не думала Ирина, что это у них последний шанс: извиниться друг перед другом. Наверно для того и свела их сейчас судьба. Но и тут, опять за неё всё решала Наталья. Трудно всё это понять:
Только они зашли в подъезд своего дома, как Наталья начала смеяться. Да так, громко, что соседи беспокоиться начали. И даже Света не выдержала: «мама, да, что ты - успокойся?!»
А та всё хохочет: «да, как вы здесь живёте, в такой грязи?!»
И наверно, ей скоро надо будет воду подавать, чтобы она не зашлась от своего «идиотского смеха». И всё равно, Иван всячески старается оправдать её:
Тёмная покраска подъездов была характерна для домов того времени. Естественно было, что и грязи на таких стенах меньше заметно.
Всё точно было подмечено. И «разумно» делалось так, всевозможными начальниками ЖКХ. Как говорится в народе: «дёшево и сердито».
Им надо было что-то «себе взять на карман»…… Когда другие брали, все кто могли.
Мало того, что подъезды мрачные, так плюс «демократы», свои следы там оставили. Это молодёжь, что раньше здесь часто собиралась по вечерам. Наркоманы «на волне демократии». Их тогда, как «саранчи в поле» в стране, и городе развелось.
Конечно, им не то надо было: какая там чистота? Это росло ельцинское поколение иждивенцев. Они никогда не работали и работать уже не будут.
У них свои «фантики» в голове крутятся, и ещё «пивасик» варится». А с ними такие же «красавицы «трутятся», что им самим под стать.
И хоть их сейчас меньше стало, многих уже пересадили, но следы их «первобытных стоянок» трудно скрыть, даже под толстым слоем краски.
Очень задел этот смех самолюбие Петрова, хотя и горькая правда, безусловно есть.
- И ремонт здесь делался лет шесть назад. И приборку здесь не часто делают. И дверь плохо закрывается. Но это не причина так себя вести, - «терпение» Ивана уже «зашкаливает». – Он на пределе.
- Ты сама в ту пору в России жила, и помнишь всё прекрасно. У нас это, самые тяжёлые годы были…… Тебе ли всего этого не знать?……Ты только в 96 году уехала в Израиль.
- При тебе Наташа всё в сто раз хуже было чем сейчас. И ты это прекрасно знаешь: вспомни свой подъезд!
И закончил совсем не весело: «так что, давай красавица свои фокусы прекращай». Не нравится мне это!»
Но Наталья нисколько не обиделась, не тот у неё настрой был. А только «чуть-чуть перевела дыхание».
- Не скучать она сюда приехала, и это явно видно: ей надо себя показать. – И это Ивану не нравится. – Лучше ты девочка не стала. И мама всё так же молчит.
На пороге квартиры их Татьяна встречает:
- Проходите гости дорогие!
Она уже переборола себя, и даже обнялись с Ириной. Та даже растерялась от неожиданности. Такого доброго приёма она никак не ожидала.
А Светлану, Татьяна заботливо поцеловала: «наверно устала с дороги». И конфет ей в руки суёт, «отдохни пока в кресле». И та там съёжилась в уголочке, что мышка притаилась.
- Не надо ей конфеты! – громко кричит Наталья. – Оставь их!
И девочка ещё больше ёжится на своём месте. Она явно боится ослушаться свою маму.
А дальше ещё хуже было, хотя и так уже «всё у них «наперекосяк идёт».
- Я борщ вкусный сварила, пока вы из Хабаровска ехали, - это Татьяна хочет угостить гостей из Израиля, нашим фирменным блюдом.
Татьяна очень старается: этого нельзя не заметить. И лицо у неё сейчас, как никогда доброе.
- И она ведь может, если захочет, - изумляется своей женой Петров. – А то, сколько нервов мне вымотала. Буд-то я их сюда в гости звал. Тем более уже столько лет прошло, и между ними целая пропасть.
Все прошли на кухню, и тут началось:
- Стул старый, и грязный он, - это Наталья своё недовольство высказывает. И на её лице явная брезгливость.
Татьяна полотенцем протирает стул, но она уже не улыбается: от такой «борзости» египетской красавицы, и похоже онемела.
- Мы там борщи не варим! – это опять Наталья своё недовольство высказывает. И всё это на полном серьёзе говорится. Нет у неё никакой наигранности.
Татьяна опять растерялась, и уже не знает, что и делать. Да и Иван растерян:
- Ну, ешьте там колбасу, или что другое, что на столе стоит.
- Я знаю, что вы рыбу любите, так её полный холодильник у нас. Как разморозится она, так и нажарим рыбу.
- Да и грибы есть у нас.
Взяла Наталья вилку, и опять своё говорит: «почему вилка грязная?» - не нравится ей алюминиевая вилка. Таких вилок, точно в Израиле нет. – Как вы здесь живете?
Подала ей Татьяна ложку: «и та грязная»!
Молчит Ирина. И Светлана молчит. Но видно, что ребёнку очень неприятно всё это наблюдать. Ей действительно стыдно за свою маму. Но, что она может сделать, в такой непонятной ситуации?
Хочется и Ивану «урезонить», свою «приемную дочку» Наталью. Пятнадцать лет они вместе прожили, в одной семье. Но тут маленькая девочка, её дочка, она-то здесь причём? Ей больше всех достанется, и обиды будет через край.
- Похоже, что только у неё совесть и имеется, - замечает хозяин квартиры. - Про маму и бабушку говорить не приходится.
Кое-как гости перекусили и перешли все в зал. А там места, всего ничего: одна комната. Та, что после раздела квартиры Ивану досталась. Хотя, могло и такой не быть.
Как ни старались тогда, теперешние гости, последнее забрать. Ничего у них не получилось, суд не принял их сторону.
- Конечно, можно было нам, и у бабушки остановиться. Та никогда бы нас не выгнала, давно заждалась нас, - продолжает Наталья. – Но, как я себе представлю, что там надо в туалет на улицу ходить. Так у меня мороз по коже гуляет: «как тут люди живут?»
- Сейчас лето на дворе, а зимой что бы ты делала? – это Иван смеётся.
- Ужас какой-то! – это опять Наталья.
- И что ты стоишь здесь, как столб!? Нам надо отдохнуть с дороги. - Это уже к Ивану относится.
Кипит у Ивана всё в душе. Знал он, что его бывшая жена Ирина наглая от природы. Это врождённое у неё качество. Та так и говорила ему всегда, что наглость это второе счастье. Но, похоже, что Наталья, уже давно, свою маму в этом дела «переплюнула». «Это какой-то монстр вырос».
Никто, и никогда в жизни с ним так не обращался. Ясно видит Иван, что у Натальи, «борзометр» сильно зашкаливает. – «Откуда у неё такая наглость?»
Но опять же, как глянет на Светлану. Так и жалость к ребёнку в душе возникает. Уж она-то хорошо знает свою маму. «Достаётся ей, от неё
