– В первый погожий сентябрьский денёк робко входил я под светлые своды…
– Не визжи! – Анна Аркадьевна прервала меня на первой же фразе. – Ну что это за верх, а? Где ты забыла свои чистые высокие ноты?
– Я…
– Да я вижу, что это ты…
Анна Аркадьевна с досадой посмотрела на стену. Сегодня она очень мной недовольна… Да, я занималась дома, да, я разучивала песни, которые она согласилась взять вместо программы на зачёт. Но когда я последний раз была на уроке? Как раз в тот день, когда мы «изобрели» «Времена года». Потом у меня либо были репетиции, либо нужно было «вылезать» из наломанных в школе дров (исправлять весьма нетипичные для меня оценки)… Уже почти две недели я не приходила в музыкальную школу, а на носу – октябрьский, первый в этом учебном году, зачёт!
– Жень, вот что это такое?
– Я занималась…
– Во сне, что ли, занималась? А то на явь, судя по твоему исполнению, эти слова не похожи.
– Нет, правда! Правда занималась… Давайте «Три белых коня» посмотрим. Вдруг у меня лучше получится?
– Белкина, не позорься! – грустно усмехнулась Анна Аркадьевна. – Ты задохнёшься от быстрого темпа. Этого мне ещё не хватало…
– Но…
– Хватит, – отрезала учительница. – Завтра после школы ко мне. Поняла?
– После школы? После школы у меня…
– После школы у тебя уйма свободного времени, которое ты посвятишь музыке…
Анну Аркадьевну сегодня трудно было узнать: всегда спокойная и сдержанная, видя такое отношение к своему делу, она превращалась совершенно в другого человека. Она просто ненавидела, когда в ответ на её учительский труд ученики преподносили ей такие «подарки». На неё становилось больно смотреть, казалось, что она сейчас же заплачет от досады и злости…
– Вот как так можно, Жень? – уже спокойно, ровно, недоумённо глядя мне глаза, спросила Анна Аркадьевна. – Как? Скажи мне…
Я молча пожала плечами и потупила голову.
– Что ты молчишь? – с каким-то грустным любопытством побеспокоилась она. – Скажи мне, объясни. Я не умею так… Как вы это делаете? Почему я не могу так же относиться к своей работе? Почему я не умею так?
Я готова была сквозь землю от стыда провалиться…
– А, Жень? Скажи мне…
Анна Аркадьевна молча села за стол и, написав в дневнике «В среду в 14:00», отдала его мне. Одно предложение. Она написала лишь одно предложение: ни замечаний, ни «двойки», ничего этого она не добавила на страницу дневника…
Мне стало еще более стыдно. Я очень сильно её обидела… Она смотрела на меня, будто на предателя, а мне хотелось спрятаться от этого взгляда…
– Я могу идти? – да, у меня ещё хватило наглости задать такой глупый вопрос.
– Иди, – отрезала Анна Аркадьевна.
– До свидания…
Я понуро побрела в гардероб музыкальной школы. Взяв одежду, я как можно быстрее вышла на улицу.
Вдохнув свежего воздуха, я снова вспомнила урок, хотя… Хотя я и забыть-то его ещё не успела. Как мне было стыдно! Я чувствовала себя полным ничтожеством, посмевшим обидеть того, кто пытается сделать из меня человека… «Скажи мне, объясни!» – эти слова пробирали меня до дрожи…
Анна Аркадьевна никогда не кричала, насколько я знаю. Она даже не ругала никого. Она говорила что-то иносказательное, но так, что её фраза задевала за душу. Она умела сделать больно несколькими словами, а потом замолчать… Лучшего наказания придумать нельзя…
Теперь я не знала, как показаться ей на глаза завтра. Даже если я буду заниматься дома до умопомрачения, я не успею как следует выучить все песни… Анна Аркадьевна позвала меня, чтобы позаниматься побольше, чтобы начать устранять огрехи, которые вернулись к моему вокалу за эти две недели.
А как же бал? Как же репетиции танцев, на которых я должна присутствовать? Придётся пропустить. А домашнее задание? Не хочется терять репутацию «хорошистки, чуть-чуть не дотягивающей до отличницы», тем более, что если я не удержусь на этой позиции, Елена Сергеевна может отстранить меня от подготовки к празднику. А ведь столько всего уже сделано!..
Наша школа была учебным заведением, в котором оценки непосредственно влияли на внеурочную деятельность учеников. По крайней мере, брать на себя ответственность за организацию каких-то масштабных мероприятий могли только те ребята, которым удавалось наладить успеваемость за последний месяц или те, кто вообще не имел проблем с учёбой. а вот играть «второстепенные» роли – участвовать в праздниках, готовить какие-то номера (никогда не понимала, почему это считалось более простыми занятиями) разрешалось абсолютно всем. На классных мероприятиях, естественно, никто не смотрел на оценки, а для праздников на уровне всей школы «хлопотали» только те, кого считали наиболее ответственными…
Я сама никогда не понимала суть этой системы до конца. У неё всегда были какие-то нюансы, исключения и так далее. Но одно я знала точно: за-пускать учёбу сейчас крайне опасно…
Я шла по аллее. Хотя нет, я, скорее, почти летела – сильный ветер неоднократно пытался оторвать мои ноги от земли. «Ещё немного, и я превращусь в леди Совершенство», – подумала я. Жаль, зонтика с собой нет, а то взлетела бы сейчас, как Мэри Поппинс… Эх, а неплохо бы сейчас и вправду стать идеалом. Хотя бы на день! Я бы, наверное, тогда всё успевала, подавала бы всем пример и, при этом, ничуть бы не уставала…
Почему чудес не бывает? Почему я не могу решить все свои проблемы, взмахнув волшебной палочкой? Веришь в волшебство, веришь, а оно всё не случается и не случается… Что я делаю не так? Наверное, верю неправильно. Я верю и жду. А нужно верить и творить, нужно убедить себя в том, что ты можешь «сделать чудо» своими руками, и не сидеть на месте…
Дав себе установку, что у меня всё получится, и что я могу свернуть горы, если захочу, я на секунду остановилась прямо на середине аллеи. Мне захотелось вдохнуть свежего воздуха, подставить лицо ветру, а не прикрывать его постоянно капюшоном пальто. Я остановилась. Я слушала шелест опавших листьев, «бегущих» по тротуару, и песни ветра, закрыв глаза. В какой-то момент я почувствовала, что уже не стою на земле. В испуге я открыла глаза, и это время будто бы плавно опустилась вниз, уверенно встав на асфальт. В глазах был какой-то туман, я почти ничего не видела. Нащупав ближайшее дерево, я облегчённо выдохнула и прижалась к его стволу. Через пару мгновений я поняла, что выгляжу весьма и весьма странно: всё прекрасно вижу и твёрдо стою на земле, крепко вцепившись в несчастную берёзу. Мимо идут люди и удивлённо оглядываются на меня… Так, Евгения Олеговна, идите-ка вы домой, пока окончательно с свои неполные шестнадцать лет из ума не выжили. Послушав свой внутренний голос, я поспешно оставила натерпевшуюся берёзу и, смущённо поправляя капюшон, засеменила в сторону дома.
Как я дошла, не помню. Но, открыв дверь в квартиру, я почувствовала такое облегчение и такое блаженство, о существовании которых я раньше даже не догадывалась. Мне казалось, я никогда не радовалась так чему-либо…
Дома никого не было. Отлично! Можно позаниматься, не мешая род-ственникам и ни на что не отвлекаясь. «Чисто символически» пообедав, я достала ноты (их я, видимо, не знала совсем) и вставила в магнитофон нужный диск. Я разбирала все песни, будто с нуля, будто в первый раз подстраивалась под «минус». Всё, что мне казалось приемлемым раньше, сейчас обратилось в аккуратный, «пустой» ноль. Важно было забыть всё и заново запомнить. Это сложно, но вполне осуществимо, если верить в свой успех.
Неожиданно раздался звонок в дверь. «Наверное, родители пришли», – подумала я. Но на этот раз шестое чувство меня явно подвело: на пороге стоял Миша, а рядом с ним, «повиснув» на его руке, топталась Люська.
– П-привет… – удивлённо протянула я и улыбнулась.
– Чего на звонки не отвечаешь? – спросил Мишка.
– На звонки?.. Я не слышала, наверное… – я кинулась в свою комнату и через несколько секунд вернулась с телефоном в руках. – точно, не слышала… Прости! Я просто занималась…
– С тобой всё в порядке? – насторожился друг.
– Конечно! – обиженно ответила я. – Я что, только когда мне плохо, занимаюсь?
Андреев хитро улыбнулся.
– Давай, выкладывай.
– Проходи…те, – пригласила я Мишу и Люсю.
На кухне за чашечкой чая я рассказала, как «замечательно» прошёл урок у Анны Аркадьевны.
– В общем, завтра я, скорее всего, проточу в музыкалке весь день…
– Мы, наверное, помешали, да? – забеспокоился Мишка. – Тебе же заниматься надо…
– Ничего страшного! – уверила его я. – Отдохну. И так уже три часа связки «рву». Добереглась!
– Жень, а как же…
– Да никак! – буркнула я. – «день музыки» в кабинете Анны Аркадьевны и больше никаких планов.
– понятно… Мы пойдём, наверное?
– Нет! Оставайтесь!
– Тогда спой нам, – подмигнул мне Миша.
– Да! – закричала Люся, допив свой чай. – Спой!
Мы вернулись в мою комнату. Я включила музыку и запела, из всех сил стараясь не наделать ошибок. Мишка внимательно слушал, а Люся с улыбкой на лице кружилась по комнате, воображая себя великой танцовщицей.
Когда мой «репертуар» просто-напросто кончился (я перепела всё, что успела разобрать, как следует, и всё, до чего руки ещё не дошли), Андреев сделал серьёзное лицо и с видом знатока заявил:
– Не понимаю, что не нравится твоей Анне Аркадьевне! По-моему, всё просто великолепно. Единственный недостаток: ты поёшь слишком хорошо для наших танцев…
– Да! – запрягала Люся. – Я тоже не понимаю! Она просто завидует, – девочка звонко засмеялась.
– Люся! – одёрнул её Миша.
– А что? Тебе можно, а мне нельзя, что ли? Или тебе не нравится, что я делаю эти…как их…комплименты лучше тебя?
– Лю-юсь, – процедил Мишка, покраснев.
Девочка довольно улыбнулась и своим видом дала понять, что больше не будет шутить на эту тему.
– Не отвлекайся, – Андреев хитро прищурился и посмотрел на меня. – Спой ещё что-нибудь.
– неужели вам нравятся песни, прерывающиеся, как только я ошибусь, и начинающиеся снова?
- Нравятся.
– Он длиннее, – улыбнулась Люся.
Я послушно включила магнитофон:
– Когда уйдём со школьного двора под звуки нестареющего вальса…
Люська закружилась по комнате, по-детски грациозно склонив голову. Она не умела танцевать вальс, но её движения удивительным образом его напоминали. Я смотрела на Люську и начинала подстраиваться под неё. Про ошибки я забыла давно: в такие моменты всё получается само собой. Это вовсе не значит, что мне удалось так быстро выучить партию, совсем нет. В следующий раз я могу спеть из рук вон плохо. И это случится потому, что не будет этой гармонии, не будет исполнительского вдохновения, которое ведёт меня за собой, приводя к блестящему результату.
Я смотрела на Люсю, и в моей голове крутилась одна-единственная мысль (а точнее, некоторое её подобие). Я знала, что хочу подумать, но всё же была погружена в музыку, а потому слова песни мешали мне «сформулировать» мысль. Но эта «недоидея» не хотела меня покидать. Такое бывает, когда что-то резко понимаешь или узнаёшь и пытаешься свыкнуться с этим. Я смотрела на Мишкину сестру и понимала: Люся должна танцевать. Её обязательно нужно отвести к какому-нибудь педагогу, она ведь прекрасно двигается…
– Танцы? – удивился Мишка, когда я рассказала ему о своей идее. – Ты думаешь, у неё
