На лимане нас ждал катер, чтобы перевести на ту сторону. Капитан нервничал, он спешил. Мы давно погрузили аппарат и теперь ждали Трофимыча, который должен тамадить на свадьбе и играть на баяне. Этот инструмент незаменим в двух случаях: когда жениху и его дру́жкам приходится идти за невестой и в конце вечера, когда расстроенные баян и мама новобрачной стараются попасть в одну ноту.
Вчера Трофимыч сто раз предупреждал, даже пальчиком на нас тряс, чтобы не опоздали. И вот мы здесь. Прошло полчаса. Настроение у нас с Саней стало куражным. Мы вспомнили, как однажды Трофимыч бегал по вагонам, наказывал всем не забыть забрать билет у проводника для отчёта. И только он один недоумённо смотрел вслед уходящему поезду, который скрылся за поворотом вместе с его билетом.
Прошёл час. Мы с Саней почти убедили капитана и друг друга, что наш директор – нормальный человек. И тут же припомнили другую историю.
Было это в Германии. В каком-то городишке в рамках культурной программы потащил он нас в музей. При входе нам выдали старые поношенные тапочки величиной с лыжу – битте. Трофимыч задрал голову, поднял нос, носом – очки повыше и, косясь на сушёную немку на входе, страшно зашипел:
– Это не подарок! Смотрите, не заберите! При выходе отдайте!
– Да знаем мы давно. Очень надо, – отмахнулись от него как от надоевшего гудящего трутня и заскользили на «лыжах» по залу. А Трофимыч вынул свой «Сокол» и давай фотографировать портреты средневековых фрау и рыцарей.
Музейчик маленький, оббежали его быстро, стоим под клёном на той стороне улицы, курим, ждём Трофимыча. Тот выходит – фотоаппарат у глаза. Дубовые двери – щёлк. Перила – щёлк. Что это? – голова оленя? – щёлк. А это кто? А, ребята стоят – щёлк! щёлк!! щёлк!!! И пошёл к нам через дорогу.
– Трофимыч, «лыжи» верни на базу!
– Ой! Дадада, – поворачивает обратно, – дадада!
А навстречу уже выбегает немецкая фрау.
– Битте, – её жесты красноречивы как сурдоперевод, – это (на тапочки)… от всего благодарного немецкого народа (на место для осинового кола)… вам (на красного как рак Трофимыча)… подарок (какой-то подозртельный жест)!
Так в тот день и ходил Трофимыч по городу с тапочками в руках.
Капитан рассказу посмеялся, но сигарету всё-таки попросил. Вид его был обречённым.
Трофимыч – это подарок жизни. Наша притча во языцех. Нет-нет, да что-нибудь учудит. То ляпнет невпопад, то сморозит этакое. Но как ни как – это директор. Он начальник, он дирижирует хором.
А недавно Трофимыч вставил передние зубы на три размера больше, чем надо и стал похож на голодного кролика с залысинами на лбу. Может быть это сходство, а может быть переходный возраст, но бесы прямо-таки атаковали его рёбра. Наша «баба ягодка опять» вдруг стал испытывать непреодолимое влечение к женской груди. Он не замечал прекрасных женских глаз, прелести волос, одежду и сколько лет даме. Он видел только пышное декольте с полосочкой посредине. Вот чья-то грудь приличных размеров мелькнула среди мужских торсов. Вот она приближается, наплывает на него. Ещё ближе, ну, ну! Останавливается?!.. Жаль!
– Здравствуйте, Василь Трофимыч!
– Здравствуйте, ээ, – Трофимыч, не отрывая от неё глаз, лихорадочно пытается вспомнить, как же зовут эту грудь, – э…эт. Наташа!
– Подпишите заявление.
И Трофимыч не в силах отказать. Он пощипывал девичьи попки, прижимался к округлым местам и втирался в коллектив полуобнажённых танцовщиц, когда те, сбившись в кучку, стояли перед выходом на сцену на тесном пятачке за кулисами. Вот видимо тогда тот самый бес, придавленный со всех сторон женской плотью и задыхаясь от парфюма, ткнул изо всей силы Трофимыча в подреберье, и тот организовал у нас в ДК женский вокальный ансамбль под руководством самого себя! Назвал он его «Гармония», но мы, злые языки, тут же его переименовали в «Гормон и я». А как назовёшь…
Наконец-то! Волоча свой баян, прибежал запыхавшийся Трофимыч.
– Да я вовремя… Почти дошёл, – вытирает под носом директор, – смотрю, а чего-то мне не хватает.
– Мозгов тебе не хватает! – выносит своё резюме капитан.
– Я это…баян забыл. Пришлось возвращаться.
– Баян он забыл…, – продолжает ругаться капитан, пересыпая, словно солью, свою речь профессиональными словами морского волка, – это ж инструмент твой рабочий! Соль. Как его можно забыть?! Соль, соль, соль! Это ж как дровосек без топора, соль, как уборщица, соль, без тряпки! Как учителька без мела! Как проститутка без…
Так мы и не узнали, без чего не выходит на работу проститутка, потому что Трофимыч, возбуждённый словами капитана, растянул меха и надавил на первый аккорд. Я взял барабанные палочки и рассыпал мелкую дробь. Поехали! Весёлая «Дулче винул*» рассекла утренний воздух и взбудоражила рыбаков, очумевшую рыбу и птиц, которые в испуге вздымали ввысь и роняли в камыши своё добро.
Мы ехали на свадьбу. Мы ещё не знали, что именно сегодня Трофимыч выдаст свой лучший перл.
А пока песни – одна за одной – поднимали не только птиц, но и настроение. Так мы добрались до другого берега широченного лимана, где картина с рыбаками, рыбой и некультурными птицами повторилась.
Свадьба гуляла. Как на грех, в зале было много женщин в открытых соблазнительных нарядах. Трофимыч был в ударе. Он заводил гостей, дру́жек, молодых и их родителей. Шутки были плоскими, сравнения неудачными, от большого количества женских бюстов голос сипел фальцетом, словно его диапазон сузился до щели в гландах, но весёлые подвыпившие гости как малые дети велись на его игры и развлечения. Мы с Сашей знали эту программу наизусть, поэтому с интересом наблюдали за Трофимычем и его руками вблизи дам.
Уже прозвучали поздравления родителей, уже выпили за самих родителей. Тут к нам подходит Трофимыч:
– Сказали, что подъехала сестра невесты. Надо дать ей слово. Сыграйте коротенько что-нибудь.
– Хорошо.
Играем туш, и Трофимыч приглашает сестру невесты на сцену. После мы узнали, что она по совместительству работает женой крутого авторитета. Гости аплодируют, и сестра начинает телодвижение в сторону микрофона.
Она шла свободной походкой профессиональной манекенщицы. Красное платье плотно облегало великолепную фигуру. Бесконечный разрез то и дело обнажал длинную белую ногу. Крепкие бёдра волнами вливались в тонкую талию. Но роскошнее всего была её грудь. Грудь! В глубоком декольте. Шикарная пышная белая сладкая мягкая! Такое великолепие Трофимыч видел впервые. Как две горы сливок! Идут. Надвигаются! К нему! На него! Так бы в них и зарылся носом, с головой! Трофимыч до хруста сжал микрофон.
– А сейчас…, – получилось очень высоко. Наш тамада, щёлкнув вставной челюстью, откашлялся, и заблеял –… бээ-э…– вылетели из Трофимыча все приличные слова. С каждым шагом девушки глаза его разгорались, челюсть падала всё ниже, язык деревенел и мок. Он забыл про всё на свете. Но тут сознание сверкнуло последней здравой мыслью, что про сестру невесты надо что-то сказать. Хорошее!
И он сказал! В микрофон. На весь зал.
– Такую сестру…, – Трофимыч сглотнул, –…НАДО ИМЕТЬ!
Я заржал в голос и не мог остановиться; давясь от смеха и вытирая слёзы, я полез под клавишу и там заржал ещё громче. Саня беззвучно зашёлся и сполз под стойку.
Гости в ауте.
У Трофимыча проблемы с авторитетом.
Занавес.
________________________
«Дулче винул*» – «Сладкое вино» – молдавская песня.
Цикл "Байки лабуха"
Звучит песня "Дулче винул"
Сказать С У П Е Р, это почти ничего не сказать. Великолепная зарисовка и Великолепная подача...
