Могильщик и художница

Плачущий могильщик
Встретился я с ним в одном общеизвестном, не веселом месте, куда судьба отправила меня, донести соболезнования свои и друзей, семье погибшего. На кладбище. Сейчас, в нашей стране это самое посещаемое заведение, после  ночных клубов. Так уж выходит, что люди родятся, вырастают, посещают клубы и бары, потом бац... И кладбище. Но туда-то в одиночку не идут.
Ведут с собой кучу народу. Кто поплакать, кто проститься, а кто и пожалев усопшего, и не сберегши своего сердца, укладывается в соседний гроб. Виктор Павлович вам многое расскажет. Он живет на кладбище. Это его работа и восемьдесят процентов всей жизни.  Нет, он не бомж. Квартира у него есть, и жена тоже. Но это все там, за стенкой. Туда он идет поздно вечером.
Кушает. Относит в сарай бутылки с водкой, и ложиться спать.
Я тоже не понял. Какие бутылки и почему в сарай. А когда вечером зашел с ним, то ахнул. Бетонная стена, два двадцать высотой и два пятьдесят шириной, полностью закрыта, лежащими бутылками водки. Бутылки запечатаны, полные!!!
- Прости Витя, (мы уже на «ты») зачем тебе столько?
- А это не мне. Понимаешь, я честно отношусь к работе. Провожу обряд погребения по всем правилам. Люди ведь не ходят каждый день на кладбище. Да и кто, будучи в своем уме, станет узнавать, как похоронить того или  иного родственника. Можно в милицию или дурку загреметь.
А я здесь живу, я точно знаю, как похоронить. Что надо делать и что говорить. Даже когда плакать, а когда причитать. Знаю, как хоронить по вере. Христиан, мусульман, иудеев. Мы ведь все люди, но у всех свои законы. Кладбище, конечно, предлагает распорядителей, но это деньги. Не у каждого они есть. Я же даю советы и подсказки просто, здесь, у могилы. Мне платят. Кто деньгами, а чаще одной или двумя бутылками водки. Сам я не пью. Вот и складываю. У меня  и на работе, в шкафчике, всегда ящик стоит. Это "НЗ". Как-то родители мальчика хоронили. Семья большая, семеро душ. Этот больным уродился. До пяти лет дожил и все. Ну, от государства бесплатные поминки на двадцать человек. Суп, каша и компот. Сидят, все молча, в тарелки смотрят. Ни слезинки. Выставил я на стол пять бутылок. Все прилично, выпили, поели. С этих ста грамм у отца и матери, их железная воля и кончилась. Нарыдались. Сердце облегчили, а то сидят, в себе всю боль держат. Я с ними поплакал. Помянули от души. Теперь друзья навек. Когда у него совсем плохо с деньгами, я его с собой беру, на подработки.  Могилы там подравнять, или гроб опустить. Не каждый  идет свое сердце рвать, а у него дети. Уже девятеро. Ну, любит человек это дело. Вот и расплачивается.
Это как хороший пример. И таких семей, что помянуть не могут, очень много. Вот помню, хоронили  мы троих бездомных. Ну как бомжи. Их фотографируют, пишут номер могилы и закапывают. Родственников нет. Если вдруг найдутся, то будут ухаживать за  могилой. А если исполком выделил деньги на захоронение, а родственники нашлись, то деньги с них уже не требуют. Но этого, же никто не знает. Вот так привезли нам три гроба. Самые дешевые, картонные. Да, есть и такие, для неимущих и бомжей. Поставили мы их возле могил, а сами простыми занимаемся. Похороны одни за другими, а эти стоят. Час другой. Потом я заметил, что у тех гробов мальчонка лет восьми покрутился и побежал в сторону. А там мужчина, женщина и двое детишек. Сидят у могилки, на скамеечке. Ждут. Выбрал я минутку. Подошел. Перекинулся парой слов с мужиком. Оказалось тещу хоронят. Она с детьми в парке гуляла. Села на скамейку и заснула. Дети сами домой пришли, говорят, бабушка спит крепко. Он в парк, а ее уже милиция забирает. Так и привезли сюда, как неизвестную. Дома они уже решили, что когда узнают, где похоронили, то смастерят памятник, а так на похороны денег нет. А мне как раз кулечек дали, родственники с предыдущих похорон.
Вот и отдал семейству, и разрешил подойти проститься. Постояли они, поплакали. Разложили продукты на травке. Помянули. Там и бутылка водки была. Так они сами не пили, нам отдают, просят похоронить, как положено. А что положено? Накрыли картонный гроб, такой же крышкой. Скотчем обмотали и в землю. Там же даже гвоздь забить не во что. Закопали мы их бабушку.
Они постояли, собрали мусор, бумажки и ушли. Бутылку водки не тронули. Так и осталась на земле. Я ее только на могилу поставил. Пусть бомжи помянут. Да! Город мертвых обнажает все ужасы жизни живых. Самое смешное и непонятное в этом городе, так это замок, на оградке по колено.
Люди! Если вам некуда выкинуть двадцать гривен, то отдайте лучше больным детям. В городе мертвых не нужны украшения. Нужны только память и небольшой уход.
 - Витя. А расскажи, как ты попал сюда. Говорят ты здесь уже много лет.
- О, это длинная история. Мы так проговорим всю ночь, у меня завтра много работы. Ну да ладно. Иногда и мне хочется выговориться, да не с кем. Моя история тяжела и банальна. Не герой, не воевал, не и не, и еще много не. Просто все и сложно. Отец бросил нас с матерью,
когда мне было всего три месяца. И мать воспитывала, как могла. Жизнь жестокая штука и часто била нашу семейку и в хвост и в гриву. Я был болезненным ребенком. Ангина, грипп, простуда, как следствие, гланды, полипы. Всем в детстве переболел. Когда пошел в школу, немного окреп. Но физкультура для меня была самым нелюбимым предметом. Да и рос я как девочка.
Мать на работе, один в доме. Научился, глядя на нее шить. Вот и шил на куклу и на мишку плюшевого наряды из лоскутков. Если она меня с собой на работу брала, то сажала в женской  раздевалке, в большом паке от яиц. Накидает кучу тряпок, вот из этого вороха и делал украшения, бантики, рюшики. Женщины, работницы, меня баловали, кто конфеткой, кто пряником. Кто игрушкой.
Так у меня появилось еще три куклы. Мать, видя мои привязанности, купила мне грузовик. Мужиком должен расти, а я стал своих кукол возить. Балы устраивать и наряды им менять.
Я себя уже школьником помню, а все с куклами и тряпочками. Вот поэтому меня мать и определила сразу после школы, в военное училище.
Там для меня начались дни мучений. Спорт, муштра, построения и беготня. А моя тонкая натура? Я уже стишки писал, и не плохие. В газете несколько раз печатался. И деньги заработал.
А тут все по солдафонски и надо все время носить маску на лице. Но доучился. Хоть и не отличник, но грамоты имею. По распределению был отправлен на границу, на Кавказ. Прибыл. Когда вышел из "буханки" на которой нас привезли, по части зазвучал сигнал тревоги: "Застава в ружье". Территорию части накрыло несколькими минами. Одна из них попала в нашу машину. Дальше только госпиталь. Полгода лечения и восстановления. А потом слезы и головные боли. Лечение в психоневрологическом диспансере, в течение трех месяцев.
Вышел. Медкомиссию не прошел и был комиссован. Вернулся домой. Тут новое горе. Мать всю жизнь отдала мне и моему воспитанию, а когда я попал в госпиталь и долго лежал, то заболела и она. Я-то вот, хоть и калека-пенсионер, но выжил, а она не пережила. Через месяц после моего возвращения ушла. Пришел я хоронить ее на кладбище, благо мне помогли женщины со швейной фабрики, где она всю жизнь проработала. Все сделали, как положено. Похороны, поминки. Фабрика денег выделила. Спасибо всем. На нервах я опять на месяц в больницу попал. Когда вышел, пришлось побегать. Квартиру как наследство оформил. Пенсию тоже. Хоть и не большую, но платят. Мне даже медаль в военкомате выдали, но я ее не ношу. Не считаю ее заслуженной. Хоть и сказали что раны и травма головы получены на военном посту, но для меня это пустое. Вот и лежит в кармане лейтенантского кителя в шифоньере. Пошел я после больницы на кладбище, могилу матери проведать. Посмотрел на горе людей, на слезы и понял, не будет лучшей работы для меня. Так вот и работаю. Меня здесь все зовут "Плачущий могильщик".  Нет, я не обижаюсь. Это же, правда. Я могилу закапываю, а у меня слезы текут. Я гроб заколачиваю или в могилу опускаю, а слезы текут. Людям такое мое сочувствие очень по душе приходится. Вот какой у них родственник. По нему или ей, даже могильщик плачет. Когда же я просто памятник заливаю или оградки устанавливаю, то никто не видит, что слезы текут. А у меня болезнь такая. Если тихо сижу или хожу то все нормально, Если же работаю или делаю что-то тяжелое или сосредоточенно, то слезы сами текут. Для кладбища это нормально, когда мужик плачет, а вот в обыденной жизни - нонсенс. Я же молодой был. Познакомился с девушкой, пока гуляли нормально, а на танцах всем весело, а я плачу. До автобуса бежали, а у меня вся рубаха в слезах. Кому я такой нужен? Такое раз, другой получилось, и я забил на это дело. Самому спокойнее. Вот теперь почти все время на работе. Мои слезы здесь к месту.
   Правда случилась со мной одна история.....

Художница Милена.
С женщиной мне повезло. Своей любовью и заботой я вытащил ее с того света. Конечно же, я  хвастаюсь, а все, потому что она мне это часто повторяет. Мы вместе уже много лет. Но детей у нас нет, и не будет. Даже приемных. Мы попытались собрать документы на усыновление, но прочитав все о нас, сразу отказывают. Нет, мы не в обиде. Мы их понимаем. Кто же таким как мы, доверит ребенка. Но мы горды тем, что мы попытались. Познакомились мы в психоневрологическом диспансере. У меня сезонное обострение, слезы текут, не переставая и очень сильные головные боли. Неделю мне ставят капельницы и делают уколы. Еще два дня, контроль и все, я продолжаю обычную жизнь у себя на кладбище.
Но в этот раз, получилось не так. После процедур, когда перестает болеть голова, я не могу сидеть без дела. Иду помогать туда, куда просят. Могу на кухне чистить картофель, заметьте, мне доверяют нож. Могу заметать двор. В эти дни шел ремонт в женском отделении. Меня попросили помочь  отнести плитку вовнутрь, а оттуда вынести мешки с мусором. Этим я до обеда и занимался. Уже начинались боли, и для себя решил; - отнесу коробку и на уколы. Передо мной санитары с носилками. Зашли, поставили на пол. С простыней подняли тело и  переложили на кровать, прямо в коридоре. Весна, мест не хватает. Я стоял с коробкой плитки в руках, ждал, что они отойдут. Санитары подняли носилки, и вышли, а я остался.
Я стоял и смотрел. Плитка оттягивала мне руки, но я не мог сделать, ни единого движения. Замер. Подошел строитель. Помахал перед лицом руками. Что-то сказал санитарке, взял у меня из рук коробку с плиткой  и ушел. Я сел на край кровати.
- Замаялся бедненький. Посиди, посиди. Я сейчас позвоню, за тобой из твоего отделения придут. Заберут, помогут. Не плачь. Санитарка погладила меня по плечу и ушла, вслед за строителем. Слезы текли по моим щекам. Но это были слезы блаженства. Я такого счастья раньше никогда не испытывал. Оказывается можно, и плакать по-разному. Люди плачут от горя и от обиды. От радости и от счастья. От усталости и просто так. Передо мной лежала она. Мертвенно, бледное лицо, почти умершей. Мне ли не разбираться в трупах. Но тут нет. Маленькая жилка пульсировала в веках. Девочка по раскраске, была - Готт. Есть такое движение у молодежи. Красятся в черные тона, носят все черное и вообще причисляют себя к мертвым. Вот она была из этих. Огромные, черные ресницы.  Две наколотых, черных слезы. Черные губы. И бледная матовая кожа. Мне объяснять не надо, видел я таких. Она без кровка. Наверняка вскрыты