Последнее яйцо мягко улеглось в гнездо, и уставшая Зула повернулась, чтобы полюбоваться кладкой. В этот раз все зародыши должны вылупиться: молодая самка диплодока отыскала замечательно подходящее и уютное местечко на опушке густого леса, выкопала когтями ямку: неглубокую, чтобы малышам нетрудно было выбраться из нее под укрытие широких листьев папоротников, но и достаточную, для того, чтобы надежно скрыть несколько десятков беззащитных яиц.
Сверху и со всех остальных сторон гнездо надежно скрывали разлапистые ветки старых араукарий, такие низкие, что Зула с трудом поместилась под ними, обломав несколько веток, но эти неудобства
того стоили. Зато сквозь кружевную хвою сюда прекрасно проникали солнечные лучи, а невдалеке сверкало маленькое болотце — детям понадобится хорошенько прогретая вода со множеством вкусных и питательных личинок насекомых, сочная болотная трава и гладкие камешки, чтобы измельчить пищу в желудке.
Кажется, на этот раз молодая мать учла все свои ошибки и позаботилась о будущем потомстве так, как и должна заботиться хорошая и любящая родительница. Это уже третья кладка за короткий промежуток времени — две первые погибли из-за ее неопытности: в первый раз она выбрала неудачное место и яйца тут же атаковали крылатые существа, камнем слетевшие с неба целой стаей, а во второй раз легкомысленная мать не потрудилась накидать сверху сухих веток и мха — зародыши высохли внутри яиц под палящим солнцем.
Беспокойным взглядом Зула окинула в последний раз свою кладку, осторожно и бережно присыпала ее теплой и влажной землей, вперемешку с мхом и сухими стеблями хвоща и бамбука, помогая себе длинными когтями задних ног. Вековая араукария с готовностью прикрыла гнездо широкой зеленой лапой, а легкий ветерок заиграв в ее ветвях, успокаивающе прошептал Зуле слова ободрения:
«Ступай спокойно, мы приглядим, скроем, замаскируем, не волнуйся за них!»
Обессиленная самка диплодока поверила добрым обещаниям, оглянулась в последний раз на огромное дерево, кивнула, в знак своей благодарности и отправилась догонять основное стадо. Передвигаясь в одиночку, ослабевшая, она была сейчас уязвима для хищников, как никогда, поэтому Зула не тратила драгоценное время на еду, в которой остро нуждалась, а шла, вытянув длинную шею параллельно земле и удерживая равновесие гибким хвостом, который извивался при движении.
Время от времени, над папоротниками раздавались сухие грозные щелчки — это было предупреждение для всех, кто решит полакомиться одинокой самкой. Даже в таком состоянии: голодная и измученная долгой кладкой Зула могла убить одним движением мощного хвоста, распоров заостренным костяным кончиком толстую шкуру нападавшего, но вот сразу с несколькими охотниками она ничего поделать не смогла бы, и поэтому ей надо было поторопиться под защиту стада.
Мерно покачивая головой,Зула успевала срывать попадавшиеся на пути особо сочные стебли молодого бамбука, острые веточки хвощей и широкие веерообразные листики гинко, которых полно разрослось кругом, камешки в ее желудке проворачивали проглоченную пищу, но эти крохи не могли насытить ее — чтобы полностью восстановить силы ей нужно было остановиться и сосредоточиться на еде, а не хватать на ходу.
Немного беспокоил глухой гул в воздухе, словно где-то вдалеке гремела сильная гроза, но никакие разряды не пронзали ясное небо, и Зула перестала обращать внимание на странный шум, на вибрацию земли под ногами — в мире постоянно что-то происходит, наверное, снова какая-нибудь гора выплеснула в небо тучи пепла, а может, в болоте забил подземный источник черной тягучей жидкости, которая отравляла воду и не смывалась с кожи. Попасть в такое место — значит медленно погибнуть от голода или задохнуться. Все это сплошь и рядом происходило вокруг.
Наконец, впереди показались могучие шеи сородичей. Главная самка Аха выбрала для кормежки пышный уголок заболоченного леса, где гинко разрослись особенно буйно, молодые араукарии и высокие саговники создавали приятную прохладу, их мелкая хвоя и нежные листочки легко усваивалась в необъятных желудках диплодоков, а в неглубоких лужицах мелких болот вместе с водой можно было ухватить рачков, поймать зазевавшуюся стрекозу или длинную многоножку, не брезговали и жесткими моллюсками, проглатывая их вместе с раковиной — камешки в желудке перемолотят любую еду, нужно только своевременно пополнять их запас и, как раз, в таких болотцах небольших гладких камней можно найти в любом количестве.
Пропитание —ответственное занятие и к нему стоило подходить со всей серьезностью. Сородичи Зулы разбрелись по щедрым зарослям и деловито набивали себе желудки всем, что попадалось под
руку, то есть под зубы.
Аха неторопливо и с методичным достоинством объедала самое большое дерево гинко, под ее челюстями не могли устоять тонкие стебли, старая самка отрывала их целыми ветками, оголив один ствол, переходила к другому буйно зеленеющему деревцу, отгоняя других сородичей от приглянувшихся мест.
Заслышав резкий окрик главной самки, остальные диплодоки поспешно освобождали для нее облюбованный участок зарослей и перемещались в другое место, обрывая более низкие ветки, а иногда и выворачивая из влажной податливой почвы целые деревца. Чего там церемониться? День слишком короток, чтобы успеть насытить огромный организм, поэтому диплодоки особенно не привередничали.
Зула остановилась поодаль от основного стада и вытянула длинную шею: на самой верхушке дерева всегда самые вкусные и сочные листья, мягкая хвоя и тонкие ветки — для того диплодокам и дана такая шея, чтобы захватывать лучшую еду, а нижние жесткие ветки пусть обгладывают более мелкие животные, которые вечно путаются под ногами.
Назойливым насекомым, которые целыми тучами носились над стадом, диплодоки благосклонно оставляли большие дымящиеся лепешки своего помета — многочисленным навозным жукам, мухам, муравьям, многоножкам, термитам, а также и летающим падальщикам было чем поживиться рядом с их выпасом.
Молодая самка торопилась,заглатывая еду — такая уж у нее нелегкая судьба — если не поспешить более старшие тетки запросто могут прогнать ее, а получить хвостом по боку никак не хотелось. С возрастом Зула становилась умнее, а после того, как зажил ее последний шрам, оставленный одной из родственниц, молодая самка отходила в сторону при одном только приближении другого сородича.
В стаде царила жесткая дисциплина: вожаком считался старый и бывалый самец Фарго, хотя все прекрасно знали, что это лишь видимость — на самом деле всем заправляла Аха, и каждое ее движение головой или хвостом имело неоспоримое значение, именно она выбирала места, где все стадо паслось сутки напролет, прежде чем отправиться на отдых к воде, а Фарго лишь следил за приближением хищников; именно Аха принимала решение оставить или прогнать молодняк, прибивающийся из леса, тогда как Фарго лениво и равнодушно отворачивался от маленьких диплодоков к пышным веткам араукарий, но зато приближение хищников Фарго замечал издалека и немедленно издавал самый свирепый трубный крик, отгоняя непрошеных гостей. На его крутых боках постоянно заживали глубокие шрамы, оставленные когтями противников, а под ударами могучего хвоста погиб не один десяток наглых любителей свежего мяса.
В свое время именно старая самка решила оставить Зулу в стаде, но прежде чем та постигла все тонкости поведения подростков ее возраста в большой семье, была неоднократно бита и самой Ахой, и другими диплодоками — такова жизнь у тех, кто стоит на самой низшей ступеньке иерархической лестницы.
Стоило ей приблизиться к какому-нибудь кустику гинко попышней, как неласковые тетушки, насмешливо фыркая, отгоняли ее прочь. Нашлась тут!
До сих пор Зула оставалась самой бесправной самкой в стаде, и то, что в этом году Фарго внезапно проявил к ней интерес только ухудшило ее и без того незавидное положение. От ударов могучей шеей Ахи у молодой самки долго болели все ребра — главная предупреждала не разевать рот на ее самца — свое положение матриарха она не намерена была уступать никому, а уж тем более самой молодой самке в стаде, всего несколько лет назад прибившейся из леса.
Многочисленные родичи старались показать Ахе свою преданность и при каждой встрече с Зулой нарочно задевали ее необъятными боками или схлестывались шеями, а стоило ей приблизиться к деревьям — пронзительно кричали, прогоняя, хотя сами паслись у более высоких и питательных ветвей. Молодая самка покорно отходила, вырывала более жесткие, хотя и молодые стебли бамбука, ощипывала мох под ногами, находила мелких ползучих насекомых и старалась не попадаться Ахе на глаза. Фарго ее не прогонял, но Зула сама от него шарахалась в сторону, знала, что старая самка не оставит такие вещи безнаказанными — ее бесили постоянные измены и соперницам доставалось по первое число. Лучше всего было находиться в некотором отдалении от стада, видеть сородичей, а самой оставаться незамеченной, так было спокойней, но не безопасней — по пятам за стадом следовали хищники и нужно было проявлять всяческую осторожность и бдительность.
Зула оторвалась от еды:что-то вокруг нее было не так. Машинально оторвав большую ветку от араукарии, она осмотрелась и замерла, не понимая увиденное: прямо на нее по ярко-синему небу катился огромный сверкающий сгусток.
Обеспокоившись происходящим, любопытная самка диплодока выронила изо рта еду, но тут же, спохватившись, оторвала еще одну ветку и снова подняла голову — ослепительный шар, зловеще пульсируя черно-красным цветом, испуская яркие желтые клочья во все стороны, промчался высоко над головой Зулы, оставив за собой широкую белую полосу . Вслед за ним по всему лесу, по небу, по земле и болотцам прокатился страшный раскат грома.
Глупой молодой самке, видевшей в своей короткой жизни не одну грозу, показалось, что мир вокруг нее раскололся, рассыпался в мелкие брызги, как будто она оказалась возле огромного водопада, где от грохота падающей воды ничего не слышно, а в воздухе висит постоянный туман, оседающий на коже крупными каплями.
Инстинкт велел ей замереть, пока не ушла опасность, так она поступала в далеком детстве — хищники видели только движение жертвы, и Зула выжила, потому что была осторожной — так поступила она и сейчас: замерла огромной серой глыбой рядом с недоеденной араукарией. Инстинкт никогда ее не подводил: из всех безвыходных
