Сыновья Марии

Не знаю, быль это или небылица… Правда или вымысел… Но хочется верить,  что такие счастливые совпадения действительно были в жизни. Во всяком  случае, я услышала именно так, как сейчас и расскажу.

...В одном селе, что за Уралом, жила женщина. Марией звали. Мужа ещё до  войны схоронила. Под лёд по ранней весне провалился, но выбрался. И  заболел. Страшная горячка была, не выжил.

Сыновья у неё были, три сына. Старшему двадцать два, среднему  девятнадцать, ну, и младший ещё на годок моложе. Старший уж жениться  надумал, младшие ещё с девушками хороводились, про женитьбу не  заговаривали. А тут война… Ну, и ушли все. На фронт ушли.  Старший и  средний почти сразу, а младший только в сорок втором.

От среднего было одно письмо, мол, бьём фашистских гадов, берегите себя,  мама… Больше-то ничего и писать нельзя было. Ну, она и этому рада была.  Всё ж весточка… А вот от старшего – ничего. Ушёл, как сгинул… Ждала  она. Да только – ничего, ни строчки…

Младший, правда, писал. Редко, как война позволяла. Но писал.
А потом на среднего, Алексея, бумажка пришла, извещение. Мол пропал без  вести в боях. И от старшего, Александра – ничего. Закаменела она.

Соседки говорили – у тебя ещё Андрюшка есть, живой, даст Бог, вернётся… А нам уж и надеяться не на что…

И вот, в конце уже войны, Андрей написал, что ранен, легко ранен в ногу,  вы, мол, мама, не волнуйтесь. Скоро демобилизуюсь, дома буду. Ждите!  Вот она и ждала. А вскоре и война кончилась.

Она к каждому эшелону на станцию бегала. А не близко… А Андрюшка всё не  едет и не едет. И вот как-то эшелон пришёл, и видит она – идёт по  перрону её сын! На палочку опирается.  Видно, не сильно лёгкое-то  ранение.  Кинулась к нему, обнимает, плачет… Андрюшенька, Андрюшенька,  сыночек родимый… А он вдруг говорит – мама, а почему вы меня Андреем  называете? Я – Алёша…

Ей плохо стало… Алёша! Она уже и ждать перестала, молилась за упокой.  Грех-то какой на душу взяла… Стоят оба, плачут. 
Говорит, контузило его сильно в  бою, а его, видимо, за мёртвого  посчитали. Очнулся, пополз. До окраины села какого-то добрался. Хорошо,  на него женщина наша наткнулась, спрятала. Рисковала, в селе немцы уже  стояли. Потом к партизанам переправить его удалось. Память как отшибло…  Помнит, что мать есть, братья есть, а имён вспомнить не может. И где жил  не может вспомнить. Только говорил – помощником тракториста я был, поле  помню… Ну, у партизан дурака не валял. Проверяли его, конечно – ну-ка  ты, человек ничего не помнит! А, может, фриц переодетый?

А потом и на операции ходил, и железную дорогу минировал – всё было. Уж  потом, когда территория нашей стала, он в часть попросился. Многие из  отряда тогда в регулярную Армию ушли. Ну, определили его в танковую  часть. Раз трактор знает. Сначала механиком был, потом  стрелком-водителем. До Берлина дошёл. Опять ранен был, в ногу. А память  полегоньку возвращалась. Кусочками. Сначала имена братьев вспомнил,  потом мать. А уж потом и село своё. Только война уж кончилась. Письмо-то  написал, только где оно, то письмо? Затерялось, видимо, по пути…

До села своего Мария подводу нашла, возницу упросила. Трудно Алексею  такую дорогу длинную одолеть. Ну, тот не до самого села ехал, ему  свернуть нужно было в соседнюю деревню. Так что часть пути они всё равно  пешком шли. Потихоньку шли, у Алексея нога ещё болела. Уж к вечеру  пришли, темнело. Присмотрелась она – ходит кто-то во дворе! Чужой…  Папироску курит, видно, как попыхивает. А собака не лает… Хорошая у неё  собака была, хотя и староватая уже, довоенная.

Испугалась Мария.
- Леша, - говорит, - стой, там чужой кто-то…
А Алёшка (вот что значит глаза молодые!) присмотрелся, и вдруг   быстро-быстро к дому пошёл, потом палку отбросил и, сильно хромая, почти  побежал.
А от дома к нему, цигарку отбросив, бежал тот «чужак», калитку чуть не свернул…
Обнялись они накрепко, тогда и она узнала…. Ахнула: «Андрюша!», а идти уж не смогла, ноги сомлели. Так и опустилась, где стояла.

Андрей полуторкой приехал, не эшелоном. Кто-то посоветовал ему выйти на  одной из станций, мол, быстрее будет. Он-то приехал, а мать ушла, на  станцию ушла. Разминулись.

А от старшего так и ничего не было. Уж годы прошли….  Сыновья женились  давно, Алексей отдельно построился, Андрей к родительскому дому  пристройку поставил. Уж внуки по двору бегали, подрастали…

Девятого мая, в праздник, все за столом собирались. Хотя праздник в  календаре ещё праздником не был, а всё равно все праздновали. Как же!  Такой день! Одно место не занимали – там рюмка с водкой стояла, хлебом  прикрытая, мать огурчик рядом клала на тарелочке.  Конечно, все эти годы  искали, узнавали – ничего.   Вроде и смирились все.  Кроме матери. Та  каждый вечер у икон лампадку зажигала, шептала что-то, просила Бога…

Девушка Сашина, на которой он жениться собирался до войны,  замуж так и не вышла. Ждала его,  верила.  Девятого мая тоже к ним приходила. За упокой не выпивали, за  надежду пили. А надежда таяла с каждым днём, с каждым годом…

Однажды Алексея на соседнюю ферму попросили корма завезти. Он же  трактористом был. Ну, завёз, разгрузили… Разгружать один мужик помогал,  бирюк-бирюком. Бородой заросший, слова не скажет. Что-то показалось  Алексею… Что – и сам не знал. Ну, порасспрашивал кое-кого, что за мужик?  Не видел раньше… Сказали, не так давно на ферме работает. Скотником. А  живёт в соседней деревушке, у старухи одинокой угол снял. О себе не  рассказывает, говорит мало и только по делу. Как зовут, никто толком не  знает. Не спрашивали, а сам не говорил. Просто говорят – у скотника  спроси, «деду» скажи… Бороды-то в селе не носили.

Мать тревожить Алексей не стал. А Андрею рассказал. Решили вместе на  мужика этого посмотреть. Однажды на ферму оба и заявились, вроде как по  делу.   Сначала Алексей издалека показал мужика этого. Он как раз навоз  убирал, не оглядывался.

Не выдержал Андрей, подошёл. Тот даже не оглянулся... Постоял Андрей у него за спиной и вдруг говорит:
- Санька… Брат…
Только чуть дернулся мужик, но не повернулся. Голову наклонил, через плечо проговорил:
- Ошибся ты…Ступай, мил человек…
Но не ушёл Андрей. Говорит:
- Что ж ты делаешь… Мать ведь ждёт. Все глаза выплакала, Бога просит. Чтоб живой ты оказался…
Согнулся мужик ещё больше. Вдруг вилы воткнул резко, всем корпусом повернулся:
- Ждёт? ... Зэка ждёт? ...

Здесь и Алексей вступил:
- Сашка! ... Я ж тебя сразу узнал, ещё тогда, когда корма разгружали…  Любого она ждёт! Без рук, без ног, любого! А ты с руками-ногами, что ж  ты прячешься? Ты ж нас учил, брат – не бойтесь ничего и никого! Может,  мы потому и выжили,  что твою науку помнили!
И Таня ждёт, тебя ждёт! А ведь сватались уже другие к ней!

Опустил голову Александр, а по лицу слёзы…  Шагнул к ним.
Обнялись братья, все втроём обнялись и слёзы их смешались…

Рассказал Саша, что в бою ранили его, в плен попал. В Польше в  концлагере был. Номер на руке так и остался… Всё пережил - голод, холод,  побои, издевательства, работу непосильную… Бежать пытались, собаками их  рвали, ноги все в шрамах.  Били потом так, что лучше бы совсем убили… А  как освободили их наши войска, в другой лагерь попал – в наш.   Проверяли.  Но отпустили. И ничего у него нет – ни паспорта, никакого  другого документа, кроме справки об освобождении.  Домой тянуло так, что  сил не было! Издали, исподтишка видел всех – братьев, мать, Татьяну.  Ночами подушку грыз.  А признаться духу не хватало. Стыдно… Другие  героями с войны пришли, а он…Если бы не подошли, не узнали - уехал бы  куда подальше, чтобы душу себе не рвать…

…Мать решили потихоньку готовить. Сначала сказали, что вроде сведения  есть, но неточно пока. Встрепенулась мать, ожила.  Всё спрашивала, ну,  когда точно-то известно будет? Жён подготовили, чтоб те Татьяне сказали и  сами готовы были.  А девятое мая приближалось.  Мать стол накрыла, как  всегда, рюмку поставила с водкой.  Печальная была.  Вот и опять  праздник, а сына так и нет…

Собрались все, Андрей только задерживался. Ждали его.
И тут Алексей и говорит:
- Мама, а вы рюмку-то хлебом не накрывайте. И на тарелку не только огурец положите, а и капустки, картошечки… Гостя ждём...
Только хотела спросить - что за гость-то? Праздник семейный вроде...

И в эту минуту входит Андрей, а за ним - "гость"...  Выбритый, в чистой  одежде. Мария только Андрею выговорить хотела за опоздание, но  вгляделась в "гостя"...
И ноги у неё подкосились...
- Са-аша! Сынок! 
Сердце зашлось, плохо ей стало… Только невестки уж наготове были – и  нашатырь приготовили, и капли сердечные. Татьяну-то тоже нужно  отхаживать было…

… Не знаю, быль это или небылица. Правда или вымысел.  Но я рассказала  так, как услышала эту историю от немолодого уже человека,сына Александра  и Татьяны. Который считает, что его отец – тоже герой, хотя и без  орденов…

И мне очень хочется верить, что всё это -  правда.