Борины назидания

алкоголиков не выгоняли годами. Это в нормальном не разлагающемся обществе было бы, естественным  избавляться от алкоголиков и пропойцев горьких – в таких гипотетических обществах алкоголиков и пропойцев горьких нет, так же, как самих таких обществ, тоже, нет. Но злой умысел начальствующих аферистов, создаёт такой порочный механизм, встроенный в производственный процесс. Поэтому, пропойцы и алкоголики в бригадах, это необходимый элемент в их мошенническом механизме, без которого этот механизм будет не работоспособным. На что тогда было бы, им  пить, почти каждый день самим, не пропивать же свою зарплату, в конце концов! Они  умело, и успешно пользовались хорошим знанием психологии алкоголиков и пропойцев, поставили его себе на службу, чтобы удовлетворять свои порочные, извращённые потребности, сложившиеся и укрепившиеся у них, из-за отсутствия преследования их законом. Они  совсем не хуже заправских психологов  знали психологию алкоголиков.

      Скорее  всего, это исходило из осиных гнёзд, находящихся гораздо выше, там, где  партийные аферисты, это сидящие в руководящих креслах аморальные кретины, жаждущие наживы, плетут свои коррупционные сети, позволяющие им  безнаказанно обогащаться за счёт тёмного, инфантильного общества; в данном случае, это аферисты треста или ещё выше (в министерствах). Так устроена  их иерархическая воровская каста. Ими  создаётся конструкция, ловко встроенная в производственный процесс, работающая при отсутствии законности в обществе. Примерно также вирус встраивает свой ядерный геном в ядерный геном клетки, обращая его в свой геном, а клетка, лишённая возможности воспроизводства своего генома погибает. Подобные  и ещё более сложные мошеннические конструкции были встроены в производственный процесс, к этому времени повсеместно во всей стране. Они  оплели всю страну коррупционной сетью, в которой задыхалась и издыхала та самая социалистическая экономика страны,  лишенная правовой защиты государства, потому что была коррумпирована. Это  позволяло коррупционерам, выкачивать денежные средства с самых разных, практически со всех экономических объектов страны. Так  вурдалаки подгрызали экономические устои страны. В результате страна к этому времени, повсеместно покрылась недостроями и долгостроями. Так эти партийные вурдалаки строили коммунизм в  стране.

    Иваныч под руководством (прикрытием) прораба и начальника участка, весьма ловко орудовал (управлялся) с  алкоголиками и злостными пьяницами в своей комплексной бригаде. В  хорошо продуманной схеме  ему отводилась  роль  охотника на пропойцев и алкоголиков, необходимо было в течение дня изобличить их в том, что они находятся в состоянии алкогольного опьянения и объявить им, что будут наказаны лишением премиальных – двадцатки. Иваныч без особого труда справлялся с этой ролью. Так добывали денежные средства эти начальствующие пройдохи на свою сладкую, пьяную жизнь.  Для  её обеспечения, в состав бригады подбирались ими пропойцы  и алкоголики.  А  таких бригад на участке четыре, или пять, с имеющимися там Иванычами да Семёнычами, исполнителями тех же ролей, что и  Иваныч. Укомплектовав эти бригады таким нужным им, продуктивным для них, но малопригодным для производства, «гнилым» материалом, позволяющим иметь им такой прибыток. Поэтому их не увольняли за пьянство. Злостные пьяницы и алкоголики  были для них более  ценным и очень нужным материалом, гораздо  нужнее и ценнее, каких-то добросовестных, многим более способных и непьющих на работе работников. Конечно, тем аферистам было всё же, очень далеко до афер  теперешних лжереформаторов – аферистов на вроде  всяких чубайсов. 

    Однако, нашёлся тогда, как  в известной песне: «…Бывший зек, большого риска человек…», ему было нечего терять, и он своими, хотя и ничтожными выходками, но, всё же, бросил вызов не только лживому и изворотливому змею Горынычу – Иванычу, но и всей той лживой эпохе в лице от Иванычей и выше.

        Им был, отмеченный за хорошее, и может быть примерное поведение в зоне, один из расконвоированных, ранее осужденный и мотавший срок за разбой и хищения социалистической собственности, уже упомянутый выше, Боря. Он был  средних лет,  – не более сорока, был чуть выше среднего роста и внушительных размеров, его всегда красная, видимо, от хороших харчей в зоне, морда. Грудь и живот были так же, больших, да что там больших, огромных размеров, – был,  как хряк колхозный выкормленный на племя. Главным делом и главной его заботой на работе, было достать водки, или сварить чифирь. С согласия всех остальных расконвоированных, он так и определил меру своих обязанностей. – До обеда, пока все остальные члены бригады выполняют спущенные бригадиром, утверждённые на прорабской планёрке производственные задания, ему не спеша, было необходимо сходить в магазин за водкой. Чтобы каждому из них на трапезе в обеденный перерыв, приходилось грамм по двести, двести пятьдесят «на рыло», как они весьма «культурно» выражались, или, приготовить им крепкого, хорошо настоянного чифиря к обеду. Без этого, они как-то никогда и не обедали. И наш Иваныч их не отлавливал за выпивкой или после выпивки.

С наступлением времени обеденного перерыва, когда все собирались на трапезу в вагончике. С  улыбкой, расплывшейся на его большущем, и ещё больше раскрасневшемся лице, видимо, от хорошего, благодушного его настроения. И  с различными шутками и прибаутками на устах, с  всякими цитатами и поговорками из их тюремного лексикона, Боря заботливой рукой разливал всем своим, вместе с ним расконвоированными, добытую им, якобы, с огромным трудом, водку. Или, иной раз, приготовленный им крепкий, настоявшийся к этому времени чифирь. Гораздо чаще ими употреблялась водка. Процессом трапезы он частенько церемониально, шуточно  управлял, что-то вроде,  небольшого самодеятельного представления устраивал, – скорее для того, чтоб не скушно было им на трапезе, попутно повеселить их, подуставших на работе, и повеселиться самому, быть в центре их внимания.

Он выглядел заботливым благодетелем, хотел казаться услужливым и любезным,  заботящимся о каждом из них. Как бы кто, не приведи господь, не поперхнулся водкой или чифирем, и не зашёлся, чтоб кашлем, он  плавным, иной раз резче, движением своей огромной руки, как бы помогал благополучно завершать им все эти приёмы. Он  будто знал, кому, каким движением можно больше помочь глотать водку или чифирь, и к какой закуске кому обратиться, точно так, как талантливый и актёр, и дирижёр знает, как движением рук управлять оркестром, какому музыкальному инструменту, когда и сколько звучать. Замешкавшемуся если в своих неуверенных действиях, своему расконвоированному сокамернику, какому-нибудь, уже почерневшему с лица и сильно исхудавшему, нутро  которого, уже  плохо принимало эту дрянь, готовое извергнуть её обратно, из тех, кто страдал уже какими-то желудочными расстройствами, и пить, как прежде залпом, большими глотками уже не мог. Он, движением руки, изобразив на своём  раскрасневшемся лице доброе, сочувствующее выражение, подавал ободряющие знаки, мол, чуть, чуть быстрее пей, будто говорил ему – не растягивай свои муки. Тем, кто, напротив, был моложе, и пил залпом, ещё не успевшие подорвать своего здоровья, он уже, изобразив на своём лице немного строгости и тревоги, подавал предостерегающие знаки.  Мол, чуть  помедленнее, не следует торопиться, не то, это в будущем повредит ему, его желудку.  Сам же, он отдавал предпочтенье водке, нежели чифирю. В несколько глотков, быстро опорожнял свой стакан. К тому времени, вот уже несколько лет и месяцев продолжалась, объявленная с высокой трибуны перестройка и поэтому, с её началом, ознаменовавшимся тотальной борьбой с пьянством и алкоголизмом, с водкой действительно, какое-то время, была напряжёнка. Но Боря, ответственный за её приобретение, как-то с этой проблемой успешно справлялся. Не то, что теперь в постперестроечное, теперешнее время, когда, кажется, что всё и вся хотят утопить в этом дерьме, щадя, пока, ну разве, что младенцев.

        Собравшиеся на трапезу работяги, в большинстве своём расконвоированные, шумно балагурили и благодарили Борю за его хлопоты и старания. За  его умелую организацию такого увеселительного обеденного перерыва, доверившие ему такое ответственное дело, как раздобыть к обеду водку или сварить чифирь, чего-то более важного, способного так одухотворить их, поднять им жизненный тонус,  на свете, для них ничего не было, исполняя такое поручение, он сполна оправдывал их доверие к себе. Их хмурые лица на какое-то время оживали тогда.  Боря, сам полный жизненных сил и оптимизма, своим старанием и хлопотами, будто  жизнь в них самих вдыхал. Делился будто с ними своей неистощимой жизненной энергией, оптимизмом и ухарством. Видимо на зоне, он имел какой-то не малый авторитет и все расконвоированные относились к нему с заметным уважением. По окончании обеденного перерыва, каждый из расконвоированных получал свою головокружительную порцию водки или чифиря, вселявшей в него бодрость и оптимизм, и уверенность в завтрашнем дне. Послеобеденная    охота  Иваныча на пьяниц и выпивох своей бригады, уже давно ставшая его  обычным делом, на расконвоированных никак не распространялась, была заповедана.

  Иваныч, имевший глубокую ненависть и презрение расконвоированных, никогда не присутствовал на их трапезе,  появись он там просто так, случайно, был бы немедленно осмеян,  в первую очередь Борей, люто ненавидевшим его, понимал, чтобы не давать такого повода, никогда в такое время не появляться там. Трапезничал обычно в помещении прорабской, находящемся в другом вагончике, где всегда заглатывал свои, отпущенные ему двести – двести пятьдесят грамм,  чаще водки, иногда коньяку. Он  был  там лицом приближённым и необходимым, был в доле, был глаза и уши прораба и начальника участка, в особенности, когда разрабатывались, обсуждались и вершились у них дела, куда более серьёзные, чем у каких-то там работяг. Обычно, в их разработке было то, что необходимо было незаконно списать и приписать, сбыть и приобрести, пригнать и отогнать. Чтобы, затем, им это уворовать и пропить  –  цемент, плитку, доски, краску, да мало ли что ещё, что имелось на стройке. Ну, а то, что потом везде трещит, лопается и отваливается, им уже, нет никакого дела до этого.  Эти воры в законе, уже на волне той пресловутой перестройки, чувствовали себя нагло, уверенно и безнаказанно, нисколько не боялись уже, мотать срок за хищения социалистической собственности подобно расконвоированному Боре и другим расконвоированным, присланным к ним на трудовое перевоспитание. Всё  было коррумпировано, морально разложилось, что они уже, ничего не боялись.  Вольготно  и свободно себя чувствовали коррупционеры, хозяевами жизни были уже тогда в своей стране. Нисколько не боялись они оказаться за все свои проделки на месте Бори и других расконвоированных,  на зоне, точно так, как во времена «кровавого» И.В. Сталина. А  пока, Боря, и его расконвоированные сокамерники, прежде чем, выйти на волю, проходят у них, курс трудотерапии –