походы в Паннонию, стремясь помочь им. Готы же, хозяева ныне Паннонии, выступили против него, наследника меча марсова, садагов и месегутов обескровленных оставив в покое…
Месегуты, которых вследствие малочисленности и ордой уже не назвать, в затишье, наступившем с уходом войск готов на юг, что вызвано было вторжением Дингиз-кагана, провели голодную зиму у камышовых берегов Балатона. Скота было мало, и в охоте часто их преследовали неудачи; и не все дожили до весны. Но и врагов рядом не было, и можно было уже готовиться к отходу на восток, к садагам, братьям своим. И вместе уже затем идти ещё дальше на восток, к широкой реке Узе, во владения Дингиз-кагана, оставляя чужую теперь Паннонию. Но не случилось этого, не успели месегуты уйти…
Страшный день наступил, неся смерть и уничтожение. Было это в самом начале лета.
Пришли враги из лесов севера. Это был отряд воинов разноплемённых, и вождём их был Тоговар, скир, назвавшийся герцогом. Оторвались они от сородичей своих, вследствие войн многолетних, и обрели дикую вольность, в которой черпали яростную отвагу свою, опьяняющую вседозволенностью безумной, заменившей им законы отцов. Вышли они к Балатону, и прознали об обитавших там месегутах.
Солнце было в вершине дневного пути, когда дозорные месегутов сообщили о появлении многочисленного врага, готового к нападению и рыскающего в поиске их становища. Быстро и без шума кибитки колёсные расставлены были в круг, в котором укрылись обитатели кочевья, приготовившиеся к отражению нападения. Знали они, что битва предстоит жестокая, насмерть.
Первыми показались разведчики, пробирающиеся зарослями. А затем.… Налетели враги из леса, трубя в боевые роги, с криками, все на конях взмыленных. Стремительным было нападение, и в числе многократно превосходили напавшие месегутов.
Боевые кличи и крики боли, лязг клинков и треск ломающихся копий, свист стрел, жалящих насмерть, – песнь войны неистовая. Песнь, ужас вселяющая в слабых, отвагу и ярость в сильных. Вздымаются трепещущие языки пламени пожара, и заполняет всё мельтешение чёрных теней – пляска безумная духов смерти, радующихся жестокой битве, воззвавшей их из царства Эрлика. И собираются уже стаи ворон…
Хунку-хан, предводитель орды, сражался в отчаянной ярости. Двоих врагов убил он тяжёлым копьём своим, кинулся на третьего, ударом страшным сбросил его мёртвым оземь, вскочил на коня его, и, занеся над головой меч острый, безжалостно разящий, устремился на вождя нападающих, что был в рогатом шлеме. Но сразили его стрелы во множестве, и пал он, так и не успев схватиться с вождём вражеским в единоборстве. Спешил к нему Исян-батыр, выкрикивая клич орды, сзывающий воинов, и держа высоко синий бунчук с волчьей головой золотой, но и сам пал от стрел вражеских, вслед за ханом своим. Сын его Исян, егет девятилетний, подхватил упавший бунчук и поднял над головой, прокричав боевой клич. И увидел это один из гепидов, и лицо его изуродованное, одноглазое, почернело в ненависти великой: – в битве у Недавы было оно, это синее знамя сакское с волчьей головой. И отряд саков, что с ним в сражение шёл в тот день, нанёс гепидам урон огромный и лишил он тогда одноглазого всех его братьев. Лютой яростью злобной загорелось лицо гепида, вновь увидевшего ненавистное знамя степняков, и кинулся он к мальчику, и увидел вдруг на руке его вытатуированную волчью голову, ту же, что и на знамени…
Быстро закончилась та битва.
Враги, не пощадившие никого, ушли дикой своей ватагой торжествующей, оставив мёртвых своих с месегутами лежать.
Облака чёрного дыма затмили небесный свет и воды озера потемнели, а земля стала красной от крови...
Пришло время воронов, и они заполнили это кровавое место, песнь смерти не прерывая ни на миг. И всё сокрыло под собой чёрное покрывало их крыльев. Но у самого берега, там, где в воды озера стекали красные ручьи, чёрное племя толпилось вокруг одного места с недовольным карканьем: кто-то из людей ещё не умер.
Это был Исян-егет, тропою смерти уходящий. Огонь, то ли пламенем испепеляющий, то ли холодом бесконечным обжигающий, переполнял руку Исяна, правую, ту на которой была изображена голова Волка, и которой он поднял бунчук орды месегутской, приняв его от отца, павшего в битве. И не помнил уже Исян, тьмою окутываемый, что кисти правой у него больше нет. Хотя другой своей рукой, тоже уже оцепеневшей, он в беспамятстве всё ещё крепко сжимал правое запястье, сдерживая кровь истекающую. Исян уходил, но он был молод и не мог принять смерть спокойно. С невероятным усилием открыл егет глаза, с тем, чтобы взглянуть, в последний раз уже, на сияние голубое неба…
И увидел он на прибрежном холме Волчицу, явившуюся из снов, исполненную дивной, волшебной красоты…
Случилось это во времена, когда живым языком ещё говорили тюркские руны…
И от берегов озера Балатон, что на западной окраине Великой Степи, началась легенда…
