День отдыха

 
Сегодня выдался такой день. Для меня, наверное, день особый: день отдыха. Муж встал в 5 утра и, пока не началась жара,  уехал в наш собственный дом домащивать дорожку во дворе. Я осталась в доме своих родителей.
Мама вторую неделю лечится в больнице. Папа второй год лежит на кладбище. Два раза в день я езжу за рулем на своём авто по трём маршрутам: наш с мужем дом, родительский дом, больница.
В больницу я еду мимо кладбища, она находится на одной улице только  дальше. И каждый раз, когда я еду к маме  я проезжаю мимо папы.
Вот такой у меня период…Раньше были дороги в парки, горы, на дачу. Теперь на кладбище и в больницу. Вторую неделю езжу между трёх сосен: дом, дом, больница. Однажды заблудилась в этих соснах.
Выехала из родительского дома в больницу, а поехала в свой дом. Сделала почётный круг по городскому кольцу и развернулась в больницу. Из больницы вместо своего дома поехала в родительский дом. Опять круг и  –  к себе домой. Закружилась.
Сегодня я не еду никуда, лежу в кровати.  Муж сам отвёзет маме еду и уедет в наш общий дом. Я не поехала с ним потому, что вчера  приготовила обед.  В холодильнике окрошка, каша.  Я всегда за мужа переживаю, когда он один. Он не  ест, пока его не начнёт качать от  голода.  Глушит  голод своей соской-сигаретой. А с его больным желудком, царствующий там дым,  нужно разбавлять едой. И  когда я рядом,  всегда заставлю его поесть,  хоть чуть-чуть.
Сегодня я позволила себе роскошь: отоспаться, распределить овощи, которые всю ночь лежали на кухонном столе,  поиграть в браузерную игру танки онлайн,  почитать рассказ подруги, моей коллеги по перу, дочитать книгу «Голодные игры».  
6 утра. Я всё успею. Закрываю глаза и моё тело начинает падать вниз…вниз…вниз…, а может вверх. Открываю глаза от телефонного звонка. Звонит мама. 10 утра. Я говорю, что Володя к ней приедет, а я отдыхаю. Мама рада. А я-то как рада! Так рада, что нет сил разговаривать. Хочу молчать. Тело или наполнено тяжестью или невесомостью. И ощущение, что оно бесконечно падает вниз. Нет желания или возможности пошевелиться.
Снова закрываю глаза и сквозь свет, проходящий через ресницы и бегающие блики солнца,  вижу геометрические фигуры, завитушки, узоры. Опять падаю вниз…вниз..вниз…, а может вверх и …моя спина качается на упругой волне, а голова, ноги и руки беспомощно болтаются, свесившись по её краям.
Волна опускается и отходящие от меня в разные стороны  части моего тела поднимаются до уровня спины. Волна поднимается и  прилепленные ко мне отростки тянет вниз. Сейчас они оторвутся.  Но я даже не думаю сопротивляться.  Туда, сюда, всплеск, погружение, вдох, выдох.  Когда же закончится эта качка?  Толща воды перекручивает мои конечности между собой и толчок в поясницу  выносит меня в 2-х часовой день! Надо вставать.
На кухне в аквариуме щелкают рыбки. Они просят есть. И мой желудок вторит им в унисон. В холодильнике вчерашний омлет, холодный, но очень вкусный. И Володя нарезал мне колбасу, сыр. Завтрак, а точнее обед обещает быть завкусающим! Я переваливаюсь на бок, вдавливаю тяжестью матрас и падаю вниз. Летя, хватаюсь рукой за что-то, чтоб остановить падение и вздрагиваю, вцепившись в  лежащую рядом со мной книгу. Листаю белые страницы, читаю черные строчки, которые вдруг превращаются в черные ступеньки, бегущие вниз
                                                                           _
                                                                                     _
                                                                                              _
                                                                                                       _      
Легко бегу по винтовой лестнице, отодвигая на ходу черно-желтые тяжелые шторы,  и за последней преградой ударяюсь о белую стену 4-х часового дня.
Ни одной мысли и чувства. Позвонить бы маме, но нет желания говорить. Я за неё спокойна: она под присмотром врачей. Мужу  тоже не звоню. На улице пекло. Он собирался в это время отсидеться в доме. Скорее всего спит.  Не буду будить.
Рыбки щелкают. В животе урчит. Надо встать, достать сковороду, поставить  чайник. Какое же это всё тяжелое, железное!  Я лучше представлю еду, подумаю о ней и  воображением материализую в желудок. Но не сдвинусь.
Переваливаюсь на другой бок, обнимаю подушку и скачу на бешеном быке. Меня подбрасывает вверх и вниз и вниз и вверх. Сейчас вытошнит. На голову опускается тяжелая каска, от которой голова сгибается  к ногам. Зато каска защитит от падения с быка. А при такой тряске я слечу с него однозначно. Бык фыркает и оглушает меня. Фырканье усиливается,  сжимает меня звуковой волной со всех сторон и начинает расплющивать. Хорошо, что есть каска, хоть голова останется! Не сразу соображаю, что фыркает и шипит в  огороде: соседи работают сенокосилкой.
6 вечера. Я пролежала, не поднимаясь и не двигаясь, почти сутки. Это было впервые за всю мою жизнь. Но всё когда-то бывает впервые.  В какой-то мере я смакую этот  день. Но только потому, что он единственный в череде суматошных, спешащих, наполненных дней.
День, в котором даже с плохо соображающей головой я делаю какие-то выводы.  Я довольна своей жизнью. Я добилась всего, чего хотела, а чего я не добилась, значит, я этого не хотела. Счастлива ли?
Счастье для меня – это когда ничего не хочешь менять в  своей жизни. И у меня было очень много таких периодов, когда я ничего не хотела менять.
Но теперь ушел мой папа. И я отчаянно хочу изменить этот факт и не могу, а значит, никогда уже не буду полностью счастлива.
Если б у меня были все дни, в которых неизвестно чем заняться, то этот  день  стал бы для меня наказанием, а так я его впитываю!
Но надо подниматься и тащить свои кости и сколько-то там кило жира на кухню.  Накормлю рыбок, себя, наведу порядок, поставлю ужин для мужа.
Доползаю до кухни, шлёпаюсь на стул и вместе с приземлением вылетают все мои благие намерения.  Смотрю на рыбок. Они уже не просят есть.  Они требуют жрать! Золотая и гурами плюются водой, другая золотая уставилась на меня и широко разевает рот:  «Дай пожрать, дай пожрать!»  Лабио гоняет скалярию. Другая лабио активно объедает стекла. Кто-то съел куст растений и не признается. Петушок завалился на бок, смирившись с голодовкой. Видимо сохраняет остаток сил!
Мой желудок тоже уже не просит есть, а требует жрать. Но моё бессилие показывает фигу всему голодающему и я продолжаю сидеть.
Звоню мужу: «Ты скоро приедешь? (жизнь моя – продолжаю про себя)  Он приезжает быстро. Ругается, что я ничего не ела. Кормит рыбок, поливает цветы, кормит меня и оттаскивает обратно в кровать и сам падает рядом.
Моя жизнь… У меня было три жизни. Одной жизни не стало: мой папа. Я умерла на одну жизнь.
Сейчас у меня осталось две жизни. Одна храпит рядом со мной, уткнувшись лбом в подушку, другая лежит под капельницей в больнице.
Завтра я встану ради этих жизней и продолжу жить.