Благотворительность.
Часть 1)
Вокзал. Перрон. К подошедшему поезду спешили с тележками грузчики. За ними шли таксисты и были немногие люди, желающие кого-то встретить. Когда поезд окончательно остановился из вагонов на перрон вышли проводницы. Одни встали у вагонов в стороне от дверей. Другая отправилась к соседнему вагону, и там две подруги-проводницы встретились, как будто не виделись долгое время, и начали оживленно что-то обсуждать, кивая головами и жестикулируя.
Сквозь шум и гомон вокзала слышались отдельные фразы проходящих людей, только что вышедших из вагонов.
«Надо было сразу деньги на метро приготовить! Стой! Да куда же я кошелек положила?» - это полноватая женщина в синем плаще говорила мужу – лысому полному мужчине с двумя сумками в руках. Они прошли еще немного по перрону в сторону вокзала и остановились, - видимо, уговорившая его, так что он поставил обе сумки на землю, женщина полезла в свою небольшую сумочку, которая висела у нее на плече. Она развернула сумочку перед собой, оставив ремень на плече, и стала в сумочке копаться.
Пожилой узбек, в полосатом халате и тюбетейке, принимал чемоданы и кульки и ставил их на тележку носильщика. С последней спортивной сумкой на перрон вышел молодой, видно сын его, и сразу начал говорить на узбекском языке. Они пошли вслед за тележкой с сумками и чемоданами. К ним подскочил высокий плотный мужчина: «Такси?» На что пожилой узбек, с акцентом ответил, что их уже должны встречать.
Перрон, между тем, заполнялся людьми, выходящими из вагонов. Уже не видно стало проводниц. Люди шли, обгоняя друг друга, кто-то нес тяжелые сумки, а кто-то катил чемоданы на колесах. И тут, запоздалый голос диктора объявил: «Поезд (такой-то) прибыл на (такой-то) путь».
Молодую девушку встретил парень с цветами. Они поцеловались, стоя посередине перрона, чем затормозили движение людей. Люди обходили их с обеих сторон, некоторые с раздражением, другие с улыбкой. А вот, две девушки с легкими сумочками через плечо прошли мимо влюбленной пары. Одна их девушек оглянулась, а другая поддернула её за рукав: она что-то усиленно объясняла, наклонив голову и всем корпусом поддавшись вперед.
Мужчина спешил и перекидывал спортивную сумку с одной руки в другую. Пожилые люди согласились с таксистом, и он повел их за собой к вокзалу, у окончания перрона свернув налево к выходу на улицу. Поток приехавших людей втягивался с перрона на вокзал. «Такси» - «такси» - подходили к последним, не нашедшие пассажиров водители, вертя в руках ключи от машин.
На больших вокзалах легко найтись и легко можно потеряться.
Наша непосредственность – лишь следствие незнания промысла Божьего. Создатель объединил всех людей цепочкой симпатии и любви. Мне так думается, что нет на свете такого человека, который никогда бы не испытывал к другому человеку добрые чувства и сам не пользовался чьей-то добротой, ибо, по Писанию, все мы – единая семья, все мы дети Адама и Евы.
Часть 2)
Старый человек, в серого цвета выцветшей куртке и в извоженных в чем-то, грязного цвета таких же серых спортивных штанах, - сидел около привокзальной площади на бетонной квадратной тумбе-цветочнице давно уже превратившейся в мусорницу, в которую накидали окурки, бумажки, фантики от конфет, поверх земли, насыпанной для когда-то посаженных цветов.
Такие квадратные тумбы стояли и около троллейбусных остановок и возле дверей магазинов, которые занимали весь низ длинного дома, что напротив железнодорожного вокзала.
Семён, старик лет шестидесяти, с худощавым лицом, но с квадратным телом держал в руках палку. Он давненько уже повредил себе ступню ноги, и она никак не заживала. Сидел Семён напротив закусочной «в три ступеньки вниз», так она называлась промеж людей постоянных её посетителей. Идти было особенно некуда, Семён ждал, надеялся и знал, что знакомые его или просто добрые люди непременно его угостят выпивкой. До середины лета он тут и пил (пьянствовал) и кормился. Так вышло и на этот раз, с утра день обещал быть хорошим. Подошли к нему двое. Сначала подошел помоложе, бомжеватого вида знакомый, у которого не хватало нескольких рублей на 100 грамм. А потом и пожилой худой старик, с перевязанной и согнутой рукой в гипсе, подвешенной за шею на бинте. Разговор был короткий (у всех был похмельный синдром, дрожали, тряслись руки): знакомство и быстрое решение взять фанфурик вместо водки (и дешевле и по количеству больше, на всех хватит). Сложились деньгами, и пошел, по указанному направлению, худощавый «старикашка» Женя. Семен и его знакомый Санька остались его поджидать около тумбы. А Женька зашел в магазин в отдел косметики, где спросил спиртовую настойку. Как ни странно ему там продали «боярышник», маленькие пузырьки по 75 грамм и по 75 градусов содержания спирта. Вскоре все трое сидели за домами, обрамляющими привокзальную площадь, в сквере под деревьями, за кустами. Там было уже готовое местечко: валялись пустые пузырьки, на ветках кустиков висели одноразовые стаканчики. Они принесли с собой пластиковую бутылку воды. Наливали и разбавляли «боярышник», весело пили, закусывали, тут же упавшими яблочками, яблонька росла в скверике и зеленые еще, червивые падалицы валялись на земле, на траве вокруг.
Тут же знакомство выливалось в разговор, в беседу. Так у нас уж ведется, и это в менталитете: выпив, люди начинали философствовать, говорить умные вещи.
Погода обещала желать лучшего: сделалось пасмурным небо. Серым и ветреным обещал быть день. Во дворе от порывов ветра на дорожках закручивались маленькие смерчи. И дождик стал накрапывать мелкими каплями, прибивая скрученную кучками пыль вдоль бордюров. Однако было относительно тепло и морось летнего дождика совершенно не чувствовалась в скверике под деревьями, где разговаривали выпивохи.
Говорили в основном старики: Семён мечтательно и Женя-возражатель. Молодой Санька поначалу вставлял реплики, оставаясь слушателем.
- Хорошо бы жить в теплом доме, полежать на диване, телевизор посмотреть. – Мечтал Семён.
- Это всё ерунда. Нет разницы, где человеку будет хорошо. Покой и довольство человека не во внешнем его окружении, а внутри его самого – философски заключил «умный» Женя.
- То есть, как же это. В доме-то лучше… - вставил реплику молодой Санька.
- Ага. Это понятно. Только вот…: обыкновенный человек ждет хорошего или дурного извне. То есть и от дивана и от дома и квартиры. А мыслящий, умный человек - внутренне настраивает себя… - возражал Женя-старик.
- Ха! Хорошо проповедовать эту философию в Греции, где всегда тепло и растут круглый год маслины и апельсины, и где все философы и появились. А здесь эта философия не по климату, - сказал Семён. – Про Диогена еще вспомни! Диоген вообще не нуждался в доме или в теплом помещении, там и без этого жарко. Лежал себе в бочке, да кушал апельсины и оливки. А вот жил бы он в России, так не то что в декабре, а в мае запросился бы в дом. Небось, скрючило бы от холода. –
- Но не всегда философия только на югах была, - ответствовал ему Женя. – Холод, и всякую боль вообще, можно пережить. Читал. У Марка Аврелия, кажется: «Боль – это живое представление в уме твоем: сделай усилие воли, чтобы изменить это представление, откинь его в уме своем, перестань жаловаться и боль исчезнет». Это может быть верным. Слыхал: монахи Тибетские, в горах, на снегу сидят и переносят минусовые температуры. Мудрец, или попросту мыслящий человек, отличается именно тем, что презирает страдание и смерть; он всегда остается доволен и ничему не удивляется. –
- Ого! Значит я немыслящий, - я идиот, так как страдаю, недоволен и удивляюсь человеческой подлости! – почти воскликнул Семён, якобы обидевшись.
Все понимали, однако, что разговор этот был некоей игрой, спектаклем, который они разыгрывали для себя.
- Эт…, ты напрасно. Если почаще будешь вдумываться, то поймешь, как ничтожно всё то внешнее, что иногда волнует. Нужно стремится к Уразумению (подчеркнуто сказал Женя) жизни. В понимании и познании, в мудрости – заключается благо для человека.
- Вот уж! Мудрость-уразумение… надо же. Внешнее там, внутреннее…. Извиняюсь, я это мало понимаю – сказал Семён, наливая оставшуюся выпивку по стаканам, поставленным тут же на земле.
Когда разбавили водой и выпили, разговор продолжали уже на ходу. А прошли они в близкий парк с фонтаном, где стояли лавочки, где можно было посидеть. На лавочке в парке закурили, и продолжая разговор Семен начал говорить обращаясь к Жене. Вскоре, он остались вдвоем. Молодой Санька отправился за еще одной партией «боярышника». Деньги нашлись у Жени, - он отдал последние. «Хотел было оставить на вечер, но раз пошло…» - прокомментировал он, передавая молодому деньги – «на два должно хватить». И Санька пошел, без обид: понимая, что одному и тому же «мелькать» в магазине не стоит, так не принято. А на лавочке продолжали говорить «умные вещи».
- Я знаю мало, но… - начал разговор Семён, - Я знаю, что человек создан из теплой крови и нервов. А органическая ткань, живая, должна реагировать на всякие раздражения. И я реагирую! На боль я отвечаю криком и даже слезами, на подлость – негодованием, на всякую мерзость – отвращением. По-моему это и называется жизнью. Чем ниже организм по развитию, тем он менее чувствителен и тем слабее отвечает на раздражения. А человек – «высокоорганизованная материя» - и он восприимчив не только на физические раздражители. Это очевидно. Чтобы презирать страдания, быть всегда довольным и не удивляться, нужно дойти до состояния безумства и жить в дурдоме в виде растения. Или же закалить себя страданием до такой степени, чтобы потерять всякую чувствительность к ним, перестать быть человеком с большой буквы. Таких я встречал среди отпетых уголовников: им никакая мораль не подходила, убийства и издевательства для них само собой разумеющееся дело. Конечно, может быть, я ничего в этом не понимаю, я не мудрец и не философ. И во многом и о многом я не в состоянии рассуждать. –
- Нет. Наоборот, ты прекрасно рассуждаешь, - вставил Женя, но Семён и так продолжал говорить.
- Да, эти стоики – греки, которых ты вспоминаешь. Они были замечательные люди, но учение их застыло там, в глубине веков, еще две тысячи лет назад и ни капли не продвинулось, и не будет двигаться, так как оно не практично и не жизненно. Оно и тогда имело успех у меньшинства, у тех, кто проводит свою жизнь в учениях и в смаковании всяких учений. Большинство людей не понимали этого учения, надсмехалось над тем же Диогеном. Ведь, учение, проповедующее равнодушие к богатству, к удобствам жизни, презрение к страданиям – совсем непонятно для громадного большинства. Так как большинство никогда не знало ни богатства, ни удобств в жизни. Люди живут в ощущении голода, холода, обид, потерь и страха перед смертью. В этих ощущениях вся жизнь: ею можно тяготиться, можно ненавидеть свою жизнь, но не презирать её – тогда уж самоубийство! Вот почему учение отрицания не может иметь успеха в будущем. У нас, как мы видим, от начала веков до сегодня, борьба проповедуется. Чуткость к боли и борьба со всеми превратностями жизни! – Семён, вдруг, потерял нить мыслей, остановился в своем монологе и досадливо потер лоб.
- Да. Хотел
