уроках английского языка. Но через три-четыре месяца после начала учебного года вышла в первые ученицы класса еще по трем предметам. После моего разговора с родителями о поступлении в институт мама быстро нашла репетиторов. И уже в середине сентября я под патронажем опытных преподавателей стала усиленно изучать историю, литературу и русский язык. Ну и, само собой, применяла полученные знания в школе! Постепенно неуверенные одноногие четверки, что я обычно получала по всем «репетиторским» предметам, уступили место пузатым самодовольным пятеркам.
Я вела строгий образ жизни зубрилы-затворницы. Утром и днем — сосредоточенная учеба в школе, после обеда — приготовление домашних заданий. Три раза в неделю я ездила на занятия с репетиторами. Вечерами писала письма к Отари. Перед сном читала учебники английской грамматики: самостоятельно готовилась к сдаче вступительного экзамена в институт.
Размеренное, ровное, терпеливое движение вперед…
Я не переставала себе удивляться. У меня получалось теперь настойчиво и успешно делать то, от чего я шарахалась с первого класса! Более того — мне это понравилось!
Такого поворота дел я никак не ожидала. Учеба всегда была для меня тягостным бременем. Решение повысить успеваемость, получить хороший аттестат и поступить в институт, вообще говоря, противоречило моей натуре. Поэтому выполнение поставленных задач представлялось мучительным. Но я должна была выстроить то, что задумала! В моей любви, в моей новой жизни не было другого пути! Я мужественно готовилась отдать все силы на достижение цели. Но вполне допускала, что однажды свалюсь без сил на обочине дороги, по которой рискнула пойти.
Я плохо себя знала. Непреклонное намерение добиться желаемого неожиданно поставило меня лицом лицу с собственным alter ego, моим вторым «Я». Это была совершенно неизвестная мне Оля Платонова — настолько неизвестная, что я только диву давалась! Хотя...
Было ясно, что мы с ней давно знакомы. Это она все предыдущие годы выручала меня в школе. Я могла начхать на учебу, но ее сообразительность, отличная память и развитое мышление спасали меня от двоек. Это она уверенно изучила английский и грузинский языки. А когда королева Великобритании Елизавета II посетила спецшколу № 20, блестяще выступила переводчиком для почетной гостьи. В конце концов, именно эта Оля Платонова направила все мои усилия на «лучшую самореализацию». Ей было присуще не только развитое, но и конструктивное мышление. К тому же она обладала разумной практичностью и высокой работоспособностью. Ее не пугали трудности пути.
Осознав это, я решительно дала карт-бланш лучшей части своей натуры.
И стала другим человеком.
Время летело незаметно. Моя новая жизнь шла своим чередом. Каждый месяц я получала письма Отари, перечитывала их сотни раз, и на каждое из них отвечала тридцатью посланиями — подробными рассказами о себе. А в остальное время училась, училась, училась. И все было бы хорошо. Но…
Обильное кровотечение, которое я пережила после суда над Отари, не прошло бесследно. Разлука с любимым нанесла моему телу удар, от которого оно оправиться не смогло. Меня стали беспокоить нарушения менструального цикла. Регулы не наступали по два месяца. А потом длительные, по две-три недели, мучительные кровотечения лишали меня сил.
Мне вспоминались времена, когда я двенадцатилетней девчонкой часами каталась на коньках по льду Патриарших прудов. В любой мороз выходила на каток не иначе как в модных, но легких джинсах. И в конце концов заболела воспалением придатков. Доктор, который лечил меня, предупреждал:
— Гинекология — твое слабое место! Не переохлаждайся, береги себя!
Но разве я тогда кого-нибудь слушала? И в ту зиму, и в следующую ходила на каток легко одетой. И простужалась. Всего за год я перенесла воспаление придатков целых три раза!
Слабое место… Теперь оно снова дало о себе знать. Только ведь я не переохлаждалась. Травмирующее воздействие было иным. Но именно «гинекология» ответила на него. Где тонко — там и рвется…
Я не знала, что с этим делать. К врачу идти боялась, стеснялась. У мамы спросить совета не могла: наши отношения этого не допускали. К тому же я помнила: когда мне исполнилось тринадцать лет, наступление месячных оказалось для меня полной неожиданностью. Мама не удосужилась посвятить дочь в тайны женской природы!
До поры я решила терпеть свой недуг. Думала: «Сейчас нет времени на походы к врачу! То уроки, то репетиторы. Вот поступлю в институт — тогда схожу». И терпела. Кровотечения случались всегда неожиданно и были такими обильными, что неизменно меня пугали. Я слабела, становилась рассеянной, с трудом воспринимала объяснения учителей. Занятия дома становились пыткой. Я не давала себе поблажки: болезнь никак не сказывалась на моей успеваемости. И все же в такие дни мне приходилось отказываться от изучения английской грамматики перед сном: не было сил. Но и сон на фоне кровотечений не шел. Хотелось спать, а не спалось.
Тогда я вставала, зажигала свет и листала журнал «Работница», его выписывала мама…
Подумать только! Через десять лет я буду держать в руках номер «Работницы» с моей фотографией на обложке и надписью «Деловая женщина года». Если бы я могла об этом знать в те томительные ночи! Знать, что все мои усилия — не напрасны. Что я выбрала верную дорогу, и поэтому воплотятся в жизнь мои самые смелые мечты! Мне было бы легче переносить слабость, бессонницу, дурноту. Меня не терзал бы страх смерти от потери крови…
В журнале я всегда находила подшитые к нему листы приложения. На них размещались схемы вязания, выкройки, рисунки для вышивки, тексты с комментариями и советами. Я всегда с интересом изучала приложения, в которых шла речь о кройке блузок, юбок, платьев, брюк. Ведь я любила и умела шить. Но вот однажды увидела изображение роскошного букета белых калл…
Рисунок для вышивки был чудесный — пять крупных белоснежных цветов с волнистыми лепестками и широкими стреловидными листьями на стеблях разной длины. Казалось, вереница белокрылых и нежных созданий устремляется ввысь.
Я замерла над рисунком. Однажды мы с Отари гуляли по Манежной площади и увидели свадебную процессию. Многолюдное, шумное и веселое шествие возглавляли молодожены. Счастливая новобрачная держала в руках большой букет белых калл. Это было так красиво, что я не могла отвести от них глаз.
— Каллы — свадебные цветы, — тихо произнесла я. — Символ семейного счастья…
Отари внимательно посмотрел на меня и прижал к себе. А на следующий день подарил точно такой же букет.
— Увезу тебя! — прошептал он, обнимая меня вместе с охапкой цветов.
Рисунок в журнале «Работница» был символом моего счастья с Отари.
Глядя на него, я поняла, что обязательно сделаю эту вышивку. И не как придется, а так, чтобы получилась большая картина в раме. Изображение букета было разлиновано на клетки. Поэтому его можно было без труда воспроизвести на ткани в большем размере. Журнал предлагал исполнить вышивку гладью.
Я прочла все, что было написано в приложении. Узнала, какую иглу нужно использовать, какой ширины должны быть стежки, как их наносить на ткань полотна. Меня озадачило то, что журнал рекомендовал использовать для работы блестящие нитки самых разных цветов: белого, желтого, зеленого, бежевого, коричневого. Но в советские времена текстильная промышленность не радовала граждан богатством и яркостью красок. Вряд ли удастся купить то, что требуется, думалось мне.
На следующий день я отправилась в ближайший магазин «Ткани», в отдел товаров для рукоделия. Мои опасения подтвердились. Широкой цветовой гаммой могли похвастать только пряжа «Ирис» и мулине. Для моей вышивки вполне годились нити, из которых они были скручены. Я подумала и решилась: буду сидеть и распускать пряжу! Все равно полночи не сплю! И купила «Ирис»: он отличался от мулине уверенным блеском.
Теперь надо было подумать о полотне-основе для вышивки. Я поговорила с отцом. Он разрешил мне отрезать от своего старого форменного плаща цвета хаки кусок ткани. В результате от него остались только воротник, рукава и передняя часть.
— Да ты всю спину вырезала! — изумился отец. — Настенное панно собираешься вышивать?
— Ну, что-то вроде этого, пап! — бодро ответила я. — Мне еще нужна деревянная рама из багета, приблизительно полметра на полтора. Сделаешь?
Отец засмеялся и развел руками:
— Ну, у тебя и масштабы!.. Сделаю, конечно, и багеты, и раму! Я же тебя знаю! Если не сделать, ты же сама возьмешься! А позволить тебе работать пилой и рубанком мне совесть не позволяет!
Через пару дней я сделала первый стежок на туго натянутой на деревянную раму плащевке. Работа началась.
Она продолжалась семь лет. Все годы, что я ждала Отари. Вышивка гладью занимала меня в часы бессонницы и одинокого досуга. Она уводила от тоскливых мыслей, гнала прочь тревогу и страхи. Каждый новый стежок был для меня крошечным шагом к Отари, к счастливой жизни вдвоем. Я представляла, как повешу мою рукотворную «картину» на стену в нашем доме и буду рассказывать о ней любимому. О том, как я ее делала, о чем думала, как мне без него жилось.
Сегодня эта работа — вышитое изображение пяти белых калл, обрамленное паспарту и классической багетной рамой, — украшает одну из зал моего дома…
Я окончила школу. Выпускные экзамены сдавала, обливаясь кровью. Может быть, поэтому в моем аттестате зрелости оказалось меньше пятерок, чем я хотела. Зато совсем не было троек. Я была довольна. И стала срочно искать работу. К вступительным экзаменам на вечерний факультет Института иностранных языков имени Мориса Тореза абитуриентов без справки о трудоустройстве не допускали.
И здесь я столкнулась с трудностями. Мне было семнадцать лет. Я имела, вообще говоря, специальное образование, но знание английского языка без институтского диплома в поиске работы помочь не могло. Еще у меня была рабочая специальность. Я получила ее в старших классах на производственной практике в школе. Все мои одноклассницы осваивали профессию продавца. А я вместе с мальчишками выбрала обучение вождению грузовика! Да… Теперь у меня были юношеские водительские права ДОСААФ. Но они дела не решали. Я могла сесть за руль только в восемнадцать лет. Да и не собиралась я работать шофером! А водить грузовик училась потому, что это было намного интереснее, чем изучать кассовый аппарат и товарные накладные.
В общем, получалось, что у меня в действительности не было ни специального образования, ни профессии. Я могла идти в любую организацию, на любое предприятие — везде меня ждала низкоквалифицированная, тяжелая работа. Нет, я не боялась ее! Но хотела найти дело по душе.
В этом поиске рассчитывать можно было только на удачу.
***
Государственный Дом радиовещания и звукозаписи (ГДРЗ) стоял совсем недалеко от моего дома, в конце улицы Качалова. По дороге в школу я всегда проходила мимо него. Он представлял собой монументальное здание в стиле «сталинский ампир» — этакая семиэтажная серая громада без всяких архитектурных излишеств.
Когда-то, в середине 30-х годов, советское правительство задумало возвести в Москве самую крупную в Европе фабрику звукозаписи. Грандиозное по тем
