Глава 6. Линка и Антон
И вот мы снова сидим в её уютненькой кухне и пьём кофе. Правда, не с коньяком, а с ликёром, и он больше ей нравится. Да и по паре стопок уже выпили… за встречу, пососав лимончик, и сейчас она выдавливает его в кофейную чашку, а я советую:
- Не переборщи, Линка. Лишняя кислинка жизнь портит.
Ну да, хочу вот так подтолкнуть её от банальных разговоров, - как доехала?.. как внучка, дочка, впечатления? - к ожидаемой мною «информации»: что у неё с Антоном после ссоры, о которой говорила по мобильнику? И она разгадывает мой нехитрый ход, улыбается:
- А знаешь, как-то успокоилась я после нашего с тобой разговора.
- И почему ж это? – искренне недоумеваю.
- Не знаю. И даже несколько раз порывалась подойти к нему, спросить: «Ну, как тебе... без меня?»
- Порывалась, но не подошла?
- Не подошла. А подойдет ли он?
Какое-то время сидит, попивая кофе, потом включает магнитолу, пристроенную на спинке диванчика, ставит в неё любимый диск… Танго «Кумпарсита». И под эту прекрасную, будоражащую мелодию слышу:
- Но стал спокойней, улыбчивей. Даже иногда с детьми вечерами беседует, интересуется их делами. А почему?
И смотрит на меня, ожидая ответа, на что я лишь плечами пожимаю.
- Нашел себе другую и успокоился? – смотрит на меня уже лукаво-вопросительно.
Но что я могу сказать, Линка?
- А если спрошу и ответит: да, мол, нашел, то обрадуюсь ли, вздохну ли с облегчением?
- А может, и огорчишься, замкнёшься, загорюешь, - предполагаю возможные варианты.
- А я уже и горюю. Искала мужа духовного, умного... Богатого ли, бедного - не важно. Нашла. А разводит нас самая обыкновенная физиология.
А сегодня мы – в роще. И Линка идёт впереди меня, намеренно, при каждом шаге, загребая ногами снег, отчего на тропке остаются сугробики, и рассказывает уже о свеженькой ссоре.
- Вчера сидим у телевизора, смотрим «Новости». Молча. И в разных углах дивана…
А было бы о чём перемолвиться… «Ну да ладно, - думаю, - не хочет о новостях, и не надо, а вот о нас бы…». И вдруг он поднимается… вроде как почувствовал мой настрой!.. и уходит к себе.
- А ты – за ним?
- А я… Пойду, скажу, - не услышала моего вопроса: – Вот прямо сейчас пойду и скажу то, что так мучительно надумалось. И вхожу. Стоит у окна, обернулся. «Антон, - говорю, - может, поговорим? Начнем, так сказать, поэтапный вывод войск?» Усами дернул: «Нет, не надо. Поздно уже».
- Линка, это он испугался, - подсказала на этот раз громче.
- Может, и испугался. Но если я решилась, то…
Это точно. Если она решилась, то…
- Пойми, я не могу приходить к тебе без желания, не могу заставлять себя, хотя ты и считаешь, что можно и без... Вспыхнул: «А ты как думаешь?»
Да уж… на такое можно вспыхнуть.
– Вспыхнул, даже договорить не дал и: да я все эти годы никогда не шла ему навстречу!.. да я и хозяйкой плохой была… и даже духовно не сошлись. И говорил-то всё это раздраженно, зло и даже на лице у него…
- А ты не попросила его успокоиться? – прервала её.
Но она не ответила. Опять не услышала?.. Сделала несколько шагов. Остановилась у оврага под прицепившейся за край сосёнкой, заглянула вниз и… словно отшатнулась:
- И даже лицо у него стало каким-то… Хоть стояли в полутьме… я у порога, он у окна, но видела: каким же неприятным и чужим стало его лицо, а уж когда выкрикнул: «Подумаешь, вообразила себя королевой! Да не королева ты, и не скрипка, а настоящее бревно!» то и совсем…
Я удивлённо взглянула на неё, а она пояснила:
- Да это я как-то полушутя сказала ему: знаешь, какой-то классик написал, что женщина, как скрипка, на ней только надо научиться играть.
Линка снова зашагала впереди меня, но остановилась, обернулась, усмехнулась чему-то: - Ну, я и говорю: «И ты хочешь, чтобы я после такого комплимента...» А он махнул рукой… словно и это наше расстояние – надвое и крикнул: «А-а, хватит комплиментов! Ты всегда хотела, чтобы я только хвалил и превозносил тебя!», а я ухмыльнулась: «Ой, ты только это и делал…»
Линка снова пошла, но остановилась, прижалась спиной к сосне, помолчала, закрыла глаза:
- И зачем я ухмыльнулась? Лучше б… И еще припомнила ему: «Да ты даже цветов на день рождения не дарил!»
И у её губ обозначились морщинки. Сейчас заплачет? Нет, оттолкнулась от сосны, пошла. Сказать ей что-то?.. Нет, не буду. Свернули с тропы, уже идем по дорожке, ведущий в сквер…
- И знаешь, - обернувшись и глядя в сугроб говорит она: - что он ответил? «Твой день рождения зимой!»
Взглянула на меня, ожидая реакции, но не дождавшись, подошла к лавочке, села, расстегнула сумочку и что-то поискала в ней. Нет, не нашла. Жалко улыбнулась, отчего морщинки у рта обозначились нахальнее:
- И не сказал это, а выпалил!
Снова начала рыться в сумочке, почти бормоча себе под нос:
- Да, говорю, зимой. Но Володя Асташов дарил мне розы и зимой.
И со второй попытки не найдя того, что искала, закрыла её, а улыбка из жалкой стала странной… не живой.
- А он словно не услышал. Ты, мол, всю жизнь изнуряла себя работой, а обо мне не думала, поэтому и…
- А ты стояла и вот так улыбалась? – прервала её, надеясь вопросом согнать с её лица эту безжизненную улыбку, но она не услышала меня.
- «А что лишнего я делала-то?» - отвечаю, а он… А он: «Консервации разные, булки!» Булки! – почти выкрикнула и фальшиво рассмеялась:
- Дались ему мои консервации, булки…
- А, кстати, твои булочки прелесть какие вкусные! – снова попыталась комплиментом и интонацией отвлечь её и от этого смеха.
Но она опять не заметила ни того, ни другого:
- А я тихо так сказала: «Антон, если бы ты хотел, чтобы у меня оставалось время для настраивания, как ты выражаешься, мог бы и побольше помогать». Но получилось не совсем тихо, потому что добавила: «Или нанял бы домработницу, вот тогда я только б тем и занималась, что настраивалась, а то приходится всё самой да самой...» «А-а, ну тебя в болото!» опять взмахнув рукой… словно отрезал меня и стал разворачивать диван. Так что, не получилось у нас примиряющего разговора на этот раз. Не получилось.
- Но будешь снова пытаться, да?..
- Не знаю.
Линка встала, решительно пошла вдоль аллеи и сказала словно только себе:
- А, впрочем… Буду просто ждать.
Буду ждать и я, Линка.
И до самой осени слышала я от Линки рассказы-жалобы на Антона. И до самой осени то затухая, то снова вспыхивая, вился их разлад, из которого ни он, ни она не могли найти выхода. Ну, а я… Мне было жаль их, но посоветовать что-либо не могла, - как вмешиваться в чужие семейные отношения? Да, честно, говоря, и не хотела, чтобы по её рассказам, а иногда и по небрежным запискам на отдельных листках, - так и не стала вести дневник! – писать хронику их противостояния, которая подталкивала меня постоянно возвращаться и к своим дневникам, чтобы додумать, понять то, что когда-то ускользнуло.
«Мы только что позавтракали, но молча. Уже наливаю чай и вдруг слышу голос Стаса:
- Наверное, уеду от вас в ближайшее время.
Не сказал, буркнул. Буркнул, но его тут же понесло: он, де, не может больше жить со мной потому, что я никогда в нём не нуждалась, а только требовала машину, виллу...
- Стас, побойся Бога! Какую машину, какую виллу?
И наш «снежный ком» покатился… и начнёт обрастать упрёками. Как его остановить, да и когда? Ведь мне на работу.
И каким же тяжким был этот день! И самое плохое, что не хотелось идти домой.
Проехала свою остановку, еще несколько, вышла. Незастроенные многоэтажками и почти сельские улочки…
А вечер-то какой теплый, ярко-солнечный, трава у дорожек после дождей лохматится не по-осеннему ярко и еще зеленая-зеленая! Над заборами с веток улыбаются пёстрые яблоки, а я… Как же не вписываюсь я в это увядающее, но еще благоухающее великолепие!..
Собственно, человек не смерти боится, а просто страшно ему переступить этот неизвестный порог.
Прошла один переулок, другой, третий… Но всё же - домой.
Стас уже «Время» смотрит. Но, когда вошла, нырнул в свою комнату, закрылся. И теперь он - у себя, я - в своем уголке дивана».
«Томно, тяжко… и грудь сдавливает. Опять – к сельским домикам, а вдруг подлечат?
Моя любимая осенняя пора, - прохладная благодать и прозрачность во всём, будто отшумела природа, отгуляла, успокоилась, а я...
Перешагнуть бы в небытие сразу, запросто, сейчас! И чтобы маме и дочке не было больно. И что б - без похорон, без могилы…
Тропинка вдоль покосившегося забора...
Всё, всё бессмысленно. И я, и эти сады в яблоках, и это солнце, и вот эта грушица, прицепившаяся за край оврага. Плоды-то её какие мелкие, никому не нужные и – слоем, в траве…
Жалко и себя, и Стаса. Если бы можно было сейчас поговорить с ним! Но что сказала бы? Люблю, буду послушна? Нет, не сказала бы.
А груши падают, падают, теряются в траве…
А, может, - так? Давай, мол, еще раз попробуем понять друг друга! Нет, опять - не то.
По деревянным ступенькам - к ручью. А в овраге серо, прохладно, сыростью пахнет и
черные грачи на желтом склоне, как у Ван Гога.
Но был ли он счастлив со мною последние годы, говорила ли ему «люблю»? Нет, не говорила. И не ласкала, не целовала, забыв обо всем... лишь позволяла.
Ветхий мосток, под ним вода воркует…
Тогда нужно ли делать попытку удержать?
Листок зацепился за ветку… Зацепился, а вода треплет его, треплет… сорвала, уносит.
А была ли я счастлива с ним эти годы? Если верить, что любит, то это значит, что жил рядом с любимой, а я…
Исхоженные, покосившиеся ступени…
Нет, не останутся здесь, в сырости оврага, терзающие мысли, а снова полетят за мной в яркую пестроту осеннего дня».
Сон Линки:
Ты - в какой-то хате. И лежишь на некрашеных досках пола, а над тобой стоит с закрытыми глазами Антон... и лицо у него распухшее, синее…
| Помогли сайту Праздники |
При цитировании ссылка на сайт обязательна. Exsodius 2008 - 2025
18+