На другой день, в субботу, прямо с утра, Линка - у меня на кухне, и сидит в уголке кухонного диванчика, раскладывая какие-то листки на столе. Красивая сегодня! Не помирилась ли со своим отвергнутым? Но уже берет листок, и я слышу:
- Аннуш, послушай-ка, что я ему нацарапала. - А-а, так вот что за листки! А я думала, что опять с письмом Антона будет спорить. - «Наверное, я могла бы написать тебе бесконечно длинное письмо, но лучше отвечу на твоё, абзац за абзацем. Итак...»
- Линка, а почему ты ему – письмом? Может, поговорите сегодня?
- Не получится. Когда вчера пришла, то сразу, как ты советовала, проглотила снотворное и нырнула в постель, а проснулась… его уже нет. Ушел квартиру себе искать? – Нет, не у меня спросила, ибо тут же и ответила на свой вопрос. - Ну и ладно, пусть ищет. Если придёт, я ему – тоже послание, на холодильник, как и он… - почти весело рассмеялась.
- Молодец, Линка, не поддавайся унынию, держи хвост пистолетом! Уныние - большой грех, если верить религиям.
- Но слушай дальше моё послание: «Да, есть ситуация. Есть, если хочешь, кризис в наших отношениях. Есть и горечь, «очень много горечи…». Это его слова. Ой, - спохватывается, - хотела отвечать после каждого его… ну, после каждого его обвинения или жалобы, но не получается, сбиваюсь.
- А ты так и напиши: сбиваюсь, мол…
- Ага, мерси, так и напишу, - берет ручку и, диктуя себе, пишет: - «Вот видишь, хотела отвечать абзацем на абзац, но не получается, сбиваюсь. А горечь моя не только в том, что разлилась по нашей жизни, а думаю…
- Линка, что-то в обобщения ты подалась, - ухмыльнулась я: - Конкретнее бы надо, ближе к проблеме, так сказать…
- Ага, и правда. Вычеркну на хрен эти общие книжные рассуждения, а то… словно от него заразилась. Слушай конкретное, из его письма: «Ты никогда не сомневалась и не сомневаешься в своем пути...» Господи! Прожить с человеком столько лет, любить его, как утверждает, и сказать такое?! – Нет, не напишет Линка письма, вижу и знаю. Слшком эмоциональна и втиснуть свои эмоции в слова, фразы никогда у нее не получалось, вот и сейчас… - Да не только в пути, а в каждом своем поступке и даже выборе какой-либо тряпки сомневаюсь! - И разгорячённо-растерянно взглянула на меня: - Аннуш, написать ему и это?.. или как?
- Напиши, - пожала плечами: - Ведь так оно и есть. - И снова подумала: нет, не стоит ей писать письмо. Сказать об этом? Но, может, сама поймёт, что… Но она уже опять диктует себе и пишет, цитируя из Антона:
- «Ты еще упорно настаиваешь, что в главных своих чертах повторяю путь своей матери. Хорошо, если допустить это… - И снова – ко мне: - Но Аннуш, ведь не вбивала я себе такого, не вбивала! – и уставилась на меня, будто ища защиты: – А, впрочем, если это и было… ну как может он жалеть о том, что не удалось переломить меня? Ведь он – писатель и должен, должен понимать, что переломить человека, когда ему за тридцать уже не-воз-можно! В таком возрасте надо принимать таким, каков он есть! Кстати, всегда это и делал, так зачем же…
- Линка, вот и пиши ему всё это, а не только - мне, - улыбнулась ободряюще.
И она усекла иронию ситуации, кивнула:
- Ага, напишу. «Антон, пишу тебе, и все кажется: не то, не то! Ты как-то недавно сказал, что, мол, Фрейд* утверждает...» Нет, не могу.
Она вдруг отбрасывает ручку, сгребает листки со стола, а я ахаю: «Ой, не собирается больше писать! А как же я узнаю, что будет дальше?» Но слышу:
- Вот приду вечером с работы и поговорим… устно, если вернётся.
Опустила голову, посидела с минуту. Знаю её такой… сейчас скажет еще что-то.
И услышала:
- Да, Аннуш, вчера не нашла нужных слов, и только сейчас… Надо было ему сказать так: если тебе станет очень плохо без нас, то всегда можешь вернуться.
Я ничего не ответила, а она, словно убеждая себя, почти прошептала:
- Да, только это.
В воскресенье Линка пришла ко мне прямо с утра и вот её сбивчивый рассказ.
Когда обиженный муж всё же возвратился домой, она спросила: ужинать, мол, будешь? «А сама стою над раковиной, мою посуду и улыбаюсь, как дура... но хочу, хочу стереть эту прилипшую улыбку.» Ну да, нелепо же улыбаться после всего, что у них… Но, сладив с улыбкой, поставила перед ним тарелку, чашку, спросила: «Тебе как отвечать на письмо? Письменно или устно?» И рассмеялась: «Аннуш, и опять я расплылась в улыбке! А он задергал усами и тоже сдерживаясь, скривил вот так рот, - состроила забавную рожицу: - и говорит: «Как хочешь». Вот и стала Линка «устно» излагать ему то, что пробовала письмом: только, мол, и хотела объяснить, что не должна жена исполнять функции неотложки… а он ел салат и молчал… что нет, не настраивает против него детей и не думает выгонять из дома… а он ел котлету с макаронами и молчал… что надо, мол, искать какой-то выход… а он уже пил чай и только «мягко отбрыкивался». А в конце Линка грустно улыбнулась: «Нет, в этот раз Антон не наступал, не переходил на свою занудную интонацию и кажется был рад разговору». В общем, перемирие между ними вроде бы состоялось. Но что дальше?
Когда Стас ушел, и я осталась с Настей… Да, была, была растерянность: «А как же теперь без него?», но уже довольно скоро поняла: а, собственно, что изменилось-то? Жизнь потекла почти в обычном ритме, - проводить дочку в школу, самой на работу, с работы, вечером уроки с Настей, домашние хлопоты. В общем, было то же и даже проще, - не надо было готовить завтраки-обеды-ужины Стасу, - но с его уходом сразу же растаяло это раздваивающее чувство вины-не-вины из-за того, что не могла покориться ему. И это придавало силы и даже радовало. Нет, не страдала я без Стаса. И не хотелось, чтобы вернулся, - знала, что жить с ним так, как в последний год, не смогла бы, а он… Он сразу уехал и вскоре я стала получать алименты из Новгорода, а потом от знакомого журналиста узнала: живёт там, работает редактором в каком-то техническом отделе (почему техническом?) женился, и она - простенькая, но молодая «сочная бабёшка», как определил её рассказчик. Так что верными оказались слова философа Платона*: «В телесном и духовном смыслах Эрос - демон, одухотворяющий людей в их влечении к истине, добру и красоте, залог могучего стремления мужчины к самозавершению и бессмертию, которое он реализует в продуктах человеческой деятельности и потомках». Но когда мужчина утрачивает способность или желание идти «к истине, добру и красоте», то остаётся последнее: утверждение себя в продолжении рода, - в потомках… или просто в эротических играх, а для этого ему, как дон Жуану*, необходима рядом та, которая помогала бы поддерживать его второе мужское предназначение. И поняв это, я теперь ни в коей мере не осуждаю Стаса: раз бросил писать стихи, то…. Но для дочки наш разрыв с мужем стал раной, - видела это и чувствовала. Нет, не говорила Настенька о своей боли, но когда что-либо напоминало об отце, то обычно замолкала, замыкалась и это было… Нет, не было, а и до сих пор остаётся для меня самым тяжким чувством потому, что так и не решила: правильный ли сделала выбор, лишив дочку отца из-за своей неспособности покориться рутине эротических отношений?
И вот теперь судьба свела меня с Линкой, почти двойником, ибо у нас есть нечто общее: мы – очарованные души. И очарованы на всю жизнь тем самым светом, который пробуждает в мужчине нечто, привлекающие женщин, как бабочек – цветы. Но если это «нечто», освещающее эротическую близость, гаснет, то...
И всё же! Ведь Линка во многом другая, и детей у нее двое, так какой выбор сделает?
День её не было, а на другой забежала на чашку кофе перед «поздней» работой, как называет ту, которая случается после двух:
- Вчера-то утром мой… - И светилась той самой, всенаполняющей радостью: - Подмёл пол в коридоре, вынес мусор, а потом сел вычитывать статью из журнала, вчера ему прислали.
- Вроде бы жизнь ваша покатилась как когда-то? – обрадовалась я.
- Вроде бы… А когда заскочила домой лишь на полчаса, то консультирую его: поджарь, пожалуйста, яичницу себе, а то я не успеваю. Масло уже на сковородке, разогрей его хорошенько, тогда яичница будет пы-ышная. Ну, он и пошел на кухню, а я стою в коридоре у зеркала, подкрашиваю брови и думаю: зачем это он дверь-то за собой прикрыл? И вдруг… - Линка смеется искренне, задорно: - Ой, вдруг распахивается дверь, и он кричит панически: «Лина! Оно не кипит!» «Что не кипит?» «Масло не кипит!» Господи, напугал! Бросилась на кухню, а там дыму!.. «Ну, зачем тебе, чтоб оно кипело? Разогрел бы, да и всё. Форточку скорей открой и разбивай яйца». А он берёт одно яйцо и с вечной своей медлительностью ищет чем бы разбить, потом осторожненько кладёт его на стол, идёт к полке за ножом, чтобы им… – И снова смеется: - Хватаю яйцо, разбиваю о край сковородки… - И уже хохочет: - Аннуш, ну разве это не смешно?
Но я лишь плечами пожала, улыбнулась. Что было ответить? Ведь тот свет, который исходил от неё, был только её, до меня доходили лишь окраинные лучи его и почувствовать, принять в себя не могла, чтобы вот так же, вместе с ней радоваться медлительности и неумению мужа.
- Ну а ночью…
Линка допила кофе, зачем-то перевернула чашку вверх дном, постучала по её фарфоровому донышку и сказала почти себе:
- Когда дети уснули, пришла к нему, легла рядом, а он прошептал: «А я думал… никогда уже не придёшь».
Послесловие
Вскоре мы с Линкой расстались. Я снова уехала к дочке в Питер, ибо в их семье родился сын и надо было сидеть с ним, и связь с моей героиней повести оборвалась. Почему? А потому, что она из тех людей, которым надо общение с глазу-на-глаз, а писать письма такие не хотят… или не умеют. Правда, месяца два мы еще перебрасывались короткими репликами по компьютеру, иногда и переговаривались, а потом… Потом всё чаще начала она пропускать мои короткие сообщения, а вскоре и вовсе перестала на них отвечать.
И встретились мы только через три года. За это время я написала свою повесть, издала на деньги, заработанные по Интернету за редактирование текстов и подарила книгу Линке с надписью: «Дорогому соавтору - с любовью». Казалось, должна была она удивиться на «соавтору», но ничего не сказала и, молча, сунула её в сумку. Но прочитала… правда, не сразу, не взахлёб, как мне думалось, и я услышала:
- Интересно, конечно, ты всё это… - И взглянула с тайным извинением: - Но Аннуш, в повести - не я.
- Линка, так ведь там всё…
- Ну и что? – И снова взглянула, но уже с искоркой упрямства: - Все равно...
Вот так. Она, мой герой и соавтор, не узнала себя. И не узнала не из-за того, что не хотела, а скорее потому, что изменилась. И, надо сказать, в лучшую сторону, - стала спокойней, уверенней и уже не было в ней той натянутой нервозности и скованности, которую пришлось наблюдать в пору нашего жития рядом. В чём причина?
А из наших возобновившихся «кофейных» бесед с ликёом или коньяком, выяснилось: компромиссные отношения между Антоном и Линкой тянулись еще около двух лет, - он старался приспособиться к ней, она к нему, - и тянулись лишь потому, что она не хотела терять мужа из-за
