(Фантазия на тему картины Франсуа Гризона "Балагур")
У Бернарда Дюпре было, по последним подсчётам, шестьдесят четыре несносные привычки. Его другу Огюсту Дюжарден-Журдену более всего досаждала семнадцатая: что-либо рассказывая (при этом перебив рассказ Огюста - несносная привычка № 1!), Бернард начинал размахивать руками и обязательно переворачивал бокал с вином; да так ловко, что ещё ни разу не перевернул на свои брюки, а исключительно всегда на брюки соседа.
Вот и сейчас всё произошло, как обычно.
Друзья сидели в кафе на улочке Рабле (они всегда заходили только сюда, потому что это было единственное место, куда Бернарда пускали с ружьём, а он, когда его ни встреть, всегда шёл с охоты)), взяли бутылочку вина, и уже первый бокал свёл тесное знакомство с новыми брюками Огюста.
- Тысяча извинений, дружище! – ничуть не конфузясь, воскликнул Дюпре. – Так вот, слушай дальше. Зарядил я дробью оба ствола, взвёл курки и жду… Прости, а ты разве не заметил, что мой бокал пуст? Ага, благодарю, твоё здоровье!
На сей раз он осушил бокал одним махом, что не могло не обрадовать собеседника.
Была у Дюпре ещё одна привычка, которую Огюст затруднялся классифицировать: то ли это 65-я несносная, то ли первая положительная. Отвлекаясь во время рассказа на то, чтобы выпить вина, Бернард всегда терял тему, и его последующий рассказ не имел никакой связи с предыдущим. С одной стороны, это несколько напрягало и озадачивало, а с другой обеспечивало хоть какое-то разнообразие и даже вносило интригу, так как давало возможность некоторое время гадать, о чём это он сейчас.
- Так на чём я остановился?
- Ты ждёшь, - покорно напомнил Огюст.
- А, ну да… Так вот, ты не поверишь, дружище, ждал я целых четыре года!
- Сколько? – воскликнул поражённый друг. – Как это так может быть: четыре года?
- А я тебе говорю – четыре, и ни днём меньше! Она за это время успела выйти замуж и развестись, но я…
- Кто замуж? Утка?
- Какая ещё утка? Я об этой чертовке Агнессе!
- Прости, - решился возразить Огюст, но ты начал рассказывать, как охотился на утку: зарядил дробью стволы, взвёл курки…
Но Дюпре невозможно было смутить такой мелочью, как потерянная мысль.
- Так это же я в фигуральном смысле! Ты же знаешь, я охотник. И с женщинами я всегда, как на охоте. Ого, попробуй-ка передо мной устоять! Моё ружьё – ха-ха-ха, дружище, ты понял, я о чём? – всегда заряжено!
Тут, наконец, рассмеялся и Дюжарден-Журден, да ещё как! В горле у него что-то всхлипывало, из глаз потекли слёзы, он махал руками, не в силах произнести ни слова.
- Д-д-дробью… - выдавил он, кукарекая на каждом звуке.
- Именно! Именно дробью, друг мой! Да ты посмотри на моих детей: красавцы! И все похожи друг на друга: дробиночка к дробиночке!
Огюст вытер слёзы и решительно взял меню. Вообще-то, он не собирался шиковать: Огюст был человеком зажимистым. Когда они сюда пришли, уступая прозрачным намёкам своего друга, заказал небольшой графинчик вина, выбрав самое дешёвое – Кюве де Па – и чашечку кофе, намекнув, тем самым, что долго засиживаться не намерен. Но последовавший разговор развеселил его настолько, что он решил немного гульнуть – в разумных пределах, конечно. За первым графинчиком последовал второй, более удачливый, чем первый: только третий бокал, налитый из него, попал под размашистую руку Дюпре да и то уже, когда был абсолютно пуст.
Дюжарден-Журдена неожиданно заинтересовала последняя тема их разговора: будучи старым убеждённым холостяком, он любил рассказы о том, как завоёвывают женщин. Они и действительно в таких случаях представлялись ему в виде дичи и… Словом, он жаждал продолжения.
- Так ты начал об Агнессе, Бернард. Что же было дальше?
- А что Агнесса? Агнесса в полном порядке. Стройна, красива… Многие на неё заглядываются! Старина Леметр сколотил целое состояние на её случках. Ты не поверишь, Амадоер Шерези-Шико отвалил ему сотню франков за то, что взял её всего-то на одну ночь!
Огюст был просто шокирован. Нет, ему, конечно, нравилось слушать о том, что эти вертихвостки на поверку гроша ломаного не стоят. Но не до такой же степени!
Впрочем, тут ему в голову закралось некое подозрение.
- Это ты сейчас о какой Агнессе, Бернард?
- Как это - о какой? Агнесса, дружище, одна: кобыла Леметра. Вот выпало счастье этому недоумку! И ведь купил-то он её почти задаром! А сколько заработал! Она вдесятеро окупилась! И уж потомство она приносит на славу!
Огюст ощутил разочарование: нет, не о том он хотел услышать. Но тут его мысли неожиданно приняли новое направление, и он снова захлебнулся в пароксизме смеха.
- Что с тобой? Что случилось? – тревожно спросил Бернард. – А-а! Ты смеёшься! А мне показалось – плачешь!
- Ты мне рассказывал, что ты её четыре года ждал! А она замуж вышла, потом развелась! К-к-кобыла? З-з-замуж? – Огюст даже повизгивал.
Настало время девятой несносной привычки: Бернард насмерть разобиделся. С оскорблённым видом он отодвинул от себя бокал и бросил многозначительный взгляд на выход из кафе. Впрочем, с этим бороться было проще всего: Огюст сделал знак гарсону, чтобы принёс ещё графинчик, и Дюпре незамедлительно вернулся в самое хорошее расположение духа.
- Так ты меня спрашиваешь, не боюсь ли я охотиться на медведей, - сказал он, наливая себе и Огюсту. – Нет, друг мой. Конечно, не каждому по зубам такое дело! Здесь нужна немалая храбрость, твёрдость духа и твёрдость руки. Не хвастаясь скажу, что всё это у меня есть. Вот, к примеру, был такой случай.
Огюст понял, что про Агнессу больше не услышит. Ни про женщину, ни, слава Богу, про кобылу. Пришлось смириться.
- Есть в Альпах небольшая деревушка… не помню названия… неважно. И вот повадился к ним ходить медведь - всякую скотину драть. Здоровущий! Жители прямо как в осаде оказались: даже днём из домов выходить боятся. Просили они охотников разных им помочь, да только всё без толку: те поначалу-то храбрятся - сейчас, мол, мы его! - а как в глаза увидят, сразу же бежать. Наконец, кто-то надоумил жителей ко мне обратиться: есть, мол, такой Бернард Дюпре, уж если он не поможет, так и никто не справится. Приехали они ко мне, и давай уговаривать. Я сразу же в их положение вошёл и помочь согласился. Сели мы в повозку и поехали. По пути крестьяне мне рассказали, как и где меня устроят; мол, сегодня отдохну, а завтра могу и за дело приниматься. Да только медведь-то нас всех чуть не перехитрил. Умный оказался! Достойный противник для Бернарда Дюпре… Давай-ка, пожалуй, за него выпьем…
У Огюста, когда наливал вино, слегка дрожали от смеха руки: он не сомневался, что этот рассказ окончен. Поэтому, когда Бернард продолжил с того места, на котором остановился, был так изумлён, что едва сам не перевернул бокал в лучших традициях своего друга.
- Словом, ехали мы и ничего такого не думали, как вдруг на самом въезде в деревню лошади стали на дыбы! Оказывается, он тут нас поджидал. Я-то, конечно, сразу всё понял, схватил ружьё, быстренько зарядил и выпрыгнул из телеги. А медведь, как увидел, что это я, тоже не растерялся и давай от меня за лошадей прятаться. Стал я его ловить на мушку, да тут хозяин лошадей взмолился: миленький, в лошадь не попади! И то сказать, задача не из простых, и стрелок, не такой умелый, как я, конечно, бы не справился. Начал бы суетиться и обязательно какой-нибудь из лошадей что-нибудь отстрелил. А я спокойно жду своего момента и ружьём за медведем вожу: знаю, рано или поздно он мне подставится. Так и получилось: всего на секунду он из-за лошади высунулся, как я тут же всадил оба заряда…
Дюпре вдруг замолчал, выпил из бокала остаток вина, не делая никаких попыток что-либо перевернуть, и некоторое время сидел, глубоко задумавшись.
- Нет, - сказал он, наконец, покачивая головой, - не-е-т, так нельзя! Ты можешь подумать, что я привираю. Ты ведь не видел, как я стреляю, значит, можешь так подумать. Идём, - сказал он, вставая и ухватив за руку Дюжарден-Журдена.
- Куда? – изумился тот, пытаясь высвободиться.
Было заметно, что Дюпре весьма ощутимо пьян.
- Тут недалеко. За углом есть тир. Сейчас ты всё увидишь своими глазами.
- Дорогой друг, это абсолютно лишнее! Я верю тебе безусловно! Не нужно никуда идти!
- Правильно, - неожиданно согласился великий охотник. – Зачем куда-то идти, если моё ружьё здесь? Так прямо здесь я всё и покажу.
И он полез снимать со стены ружьё.
- Бернард, ты прав! – воскликнул Огюст, вскакивая. – Действительно, пойдём в тир! Ни разу там не был, мне очень интересно посмотреть! Там, наверное, всякие фигурки, по которым стреляют… Пойдём туда!
- Как скажешь, дружище, - снова согласился тот. – В тир – так в тир. Бернарду Дюпре всё равно, где стрелять и из какого оружия.
В тире никого не было, кроме хозяина, старого еврея Аарона Шляйхера. Увидев посетителей, он засуетился и бросился выкладывать на прилавок пневматические винтовки.
- Вторая лишняя, - жестом остановил его Дюпре, - мой друг не умеет стрелять, так что достаточно одной. Скажи, хозяин, у тебя достаточно призов за меткую стрельбу?
- Не извольте беспокоиться, месье! Призов хватит, даже если вы по два раза выбьете все мои мишени!
- Именно это я и собираюсь сделать… Огюст, выбирай, какую тебе выбить для начала: кабана, зайца или ветряную мельницу?
- Пожалуй, мельницу, - хохотнул Огюст, совсем успокоившийся после того, как они ушли подальше от ружья, - ты мне сейчас очень напоминаешь Дон-Кихота!
Дюпре вогнал в ствол пульку, долго целился, наконец, выстрелил. Мишень не шелохнулась. Он нахмурил брови и стал пристально рассматривать винтовку.
- В чём дело? – суровым тоном произнёс он, обращаясь к хозяину тира. – У тебя винтовки не пристреляны?
- Что вы, месье! – ужаснулся тот. – Я бы не позволил себе обманывать посетителей! Все винтовки пристреляны самым тщательным образом! Просто вы немножко промахнулись… Попробуйте ещё.
- Я никак не мог промахнуться. Я просто этого не умею.
Пока Дюпре препирался с владельцем тира, Огюст молча стоял. Затем на его лице появилась какая-то загадочная улыбка, он взял с прилавка винтовку, зарядил её, снова положил на прилавок, потом чуть приподнял и нажал на спуск. Завертелись крылья мельницы.
- Ну, что теперь
