Луна…Она смотрела на него мутным глазом. В какой-то момент ему показалось, что она ехидно улыбается.
- Сука…И где ты была? - Он пошевелился, снег натужно скрипнул под ним и замер. Хотелось спать. Мысли лениво копошились в его почти трезвой, но окостеневшей голове.
Он не знал сколько времени прошло, ноги уже ничего не чувствовали. Холодно, спать…
Свернулся калачиком, засунув меж худых колен руки в красных вязанных варежках. Попытался повернуть голову.
Деревня совсем рядом, за этой горой…но у него не было сил.
- Встать, встать… Он перевалился на бок, хотел опереться на руку, но она тут же провалилась в рыхлый снег. «Кранты…» - устало подумал он, откинулся на спину и посмотрел на небо.
«Звезды…Они, наверно, колючие…И почему их так рисуют?»
Мысли продолжали копошиться, и были похожи на массу спутавшихся червей.
«Бывшая жена, сын…они далеко. Чечня…контузия…Страшно болит голова…
Катюха… Ёш твой клёш…Завтра приедет Катюха!»
При мысли о Катюхе он ожил, снова попытался встать, перевернулся на живот, и потерял сознание.
Утром, съезжая с горы, ведущей к железнодорожным путям, его обнаружил местный алкоголик Серёга. Похмелье суматошно билось в маленькой, наспех прикрытой неказистой шапчонкой, головке. «До электрички десять минут, надо успеть…» Повинуясь ещё не забытой ментовской привычке, он ткнул Вовку лыжной палкой - тот пошевелился…Взгляд метнулся в сторону путей, остатки совести мягко царапнули где-то под рёбрами и тут же угомонились…
В гору, привычно переваливаясь, поднимался, лихо размахивая лыжными палками, приехавший со встречным поездом, пчеловод.
- Держись, опаздываю, вон Миха идёт…как-нибудь…- пробубнил Серёга очнувшемуся, ничего ещё не соображающему Вовке, и лихо помчался вниз.
- Алкаши…- Пчеловод с брезгливой злостью посмотрел на лежащего в снегу Вовку, убедился, что тот не сможет идти самостоятельно и заковылял к деревне.
«Одному не справиться, да и корыто надо…Алкаши! »
Он вспомнил детство, пьяную мать, благодаря которой получил инвалидность…
«А ведь могли б и вылечить. Если бы вовремя…Но я ж не стал таким. Ээх…»
Обернувшись, он снова со злостью выругался и ускорил шаг.
Узенькая тропка-лыжня змейкой ползла наверх. До деревни, в которой жили три одиноких бабули и три алкоголика, оставалось меньше километра.
Внезапно с неба посыпал мелкий, колючий снег. Это была сороковая Вовкина зима…
