Музей Десяти Источников Глава 4 Бычий и Сурло

насмешки и издевательств для всего полка! Шагом марш к своим товарищам!

- Есть, - уныло ответствовал Сурло и, с сожалением глянув на третий уже по счёту, наполовину заполненный мешок, поплёлся к ненавистной картошке. Дежурный офицер, тем временем, направился к хлеборезке, с твёрдым намерением учинить разнос старослужащим юмористам.

      Илья, по давней своей, ещё доармейской, привычке, что бы хоть как-то скрасить унылую обстановку и наполнить вялотекущие минуты нудной работы чем-то интересным, предложил сослуживцам рассказать что-нибудь занятное. Но, поскольку особым разнообразием и увлекательностью их истории не отличались, Илья, по памяти, стал пересказывать им одно из многочисленных повествований Джека Лондона. Курсанты, поначалу слушавшие просто от нечего делать, по ходу раскрытия сюжета, всё более вовлекались в мастерски излагавшийся Ильёй рассказ и через некоторое время слушали его с разинутыми ртами.

- Ребят, вы только работу не забрасывайте. Слушайте и орудуйте ножами. Вон ещё гора какая!

- Илюха, ты рассказывай, не останавливайся, - сказал один из курсантов с соседней роты,

- Ты даже сам можешь не чистить, главное – рассказывай!

- Нет, я буду работать наравне с вами, но давайте ускорим темп…

      Работа двинулась дальше намного веселее, чем прежде. Волшебная сила искусства действительно оказывалась силой волшебной, творящей чудеса. К концу третьего рассказа Ильи вся картошка была вычищена, обе ванны, с налитой предусмотрительно, что б картошка не почернела, водой, были заполнены доверху.

- Слушай, Илья, а много ты рассказов знаешь? – наперебой спрашивали счастливые от завершённой работы новобранцы.

- Много, - улыбался Илья,

- На сотню таких нарядов хватит…

- Так ты это, предупреди, когда в следующий раз посылать будут. Специально попросимся. Классно, ты, зёма, рассказываешь!

      Сурло, приход которого все, поглощённые очередным рассказом, встретили молча, вернее, даже никто и не заметил его прихода, облегчённо вздохнул. Он боялся неминуемых насмешек, но, благодаря Илье, был от них избавлен. Тихо пристроился с ножом в руке на одном из перевёрнутых ящиков, и уже через несколько минут совершенно забыл и о картошке, которую чистил отнюдь не плохо, и о злополучных макаронах, и о поздней ночи, и вообще обо всём на свете. Он так же, как остальные, слушал Илью и ясно, словно в кино, видел рассказываемую им историю.

      Пора было возвращаться в расположение своих рот. Куда-то запропастился Быковский. Оказалось, что он поджидал их на свежем воздухе, за пределами столовой. Глаза Быковского суетливо бегали по сторонам, но в темноте этого никто не заметил.

      Добравшись до коек, парни с непередаваемым блаженством вытягивались под своими солдатскими суконными одеялами и тут же проваливались в крепкий, густой и здоровый сон. После наряда им полагалось спать до семи часов, но после привычной команды дневального «Рота, подъём!», все были на ногах, и никто даже и не вспомнил о полагавшемся дополнительном часе отдыха.
      Неожиданно громко и матерно заорал Быковский. Выстраивающиеся в центральном проходе курсанты видели, как он, подпрыгивая на одной ноге и громко и смачно матерясь, держал в вытянутой руке правый сапог. С правой же его ноги, кое-как обмотанной портянкой, стекала вода. Илья проспал оставшиеся до утра часы мертвецким сном, поэтому он не был в курсе событий, развернувшихся глубокой ночью.

      А ночью приключилось следующее. Пропажа Быковского перед возвращением из столовой объяснялась просто. Он пообещал хлеборезу, давно мечтающему сделать на плече татуировку в виде танка, в ближайшее же время помочь с этой затеей. В ответ ефрейтор Федюков, в качестве аванса, сунул Бычему с полбуханки хлеба и несколько кусков сахара. Заботливо припрятав неожиданно свалившийся на него паёк под шинелью, Быковский выскочил наружу и с невинным видом стал поджидать своих товарищей. Ни словом не обмолвившись о своём приобретении. Уже в постели, отчаянно борясь со сном и, дождавшись ровного дыхания вернувшихся с ним из наряда, он достал хлеб с сахаром, залез под одеяло с головой и принялся жадно уничтожать доставшийся ему паёк. Но, когда ты, пусть даже под одеялом, среди ночи, в окружении вечно голодных сослуживцев, пытаешься разгрызть каменную твёрдость сахарного куска, громоподобный и аппетитный хруст при этом разносится по всей казарме. Несколько человек проснулись.

- Бычий, гад, ты чё там лопаешь?

- Эй, поделись с товарищами!

- Бычий, дай кусочек!

Кто-то даже слез со своей койки и подошёл к Быковскому.

- Да нет уже ничего, один всего кусочек сахару стибрил со столовой, - отвечал раздосадованный сочинитель писем к Машке. Он зажал между ног оставшийся кусок хлеба, а сахар заложил за спину, решив съесть это всё завтра, без свидетелей, хоть по дороге в туалет.

- Ну ты и сволочь, Бычий!

- Врёт, как всегда!

Все вновь улеглись по местам.

- Запить, небось, нечем, - раздался чей-то голос.

      Сейчас, прыгая на одной ноге, Быковский никак не мог вспомнить, кто же сказал последнюю фразу. Дело было в том, что, когда он сам заснул, кто-то из сослуживцев щедро помочился в его правый сапог. А когда дневальный объявил подъём, ничего не подозревающий Быковский резко сунул туда обмотанную портянкой ногу. Со всеми вытекающими отсюда, вернее, из сапога, последствиями.

- Равняйсь, третий взвод! – Как всегда, с некоторой угрозой в голосе, командовал Григорьев,

- Смир-р-на!

- Напра-во! Не в ногу на выход шагом марш!

- Что, Луис Корвалан, - доносился до удаляющихся курсантов насмешливый голос сержанта,

- Разминаешься уже перед гарнизонным туалетом?

- Да товарищ сержант, кто-то в сапог ….

- Видать, достал ты, Бычий, не одного меня! Так, тридцать секунд, споласкивай сапог и бегом на плац! Ну!

И Быковский, стараясь не расплескать содержимое своего сапога, со всей скоростью, которую позволяли обстоятельства, зажав в левой руке размотавшуюся мокрую портянку, заспешил к ротному туалету.