Тимура вдохновил Павич (по крайней мере, так утверждал сам Тимур). Не думаю, что он лукавил, не похоже, особенно если брать во внимание его собственное признание в том, что вдохновение давно оставило его и вот уже как полгода он ничего не писал. Не в силах писать – Тимур обратился к чтению, хотя уже не раз зарекался не делать этого. Был период, когда он питал такое отвращение к чужим текстам, что снес на помойку все имеющиеся в доме книги... И вот теперь, когда единственным спасением казалось чтение, он с тоской смотрел на пустые полки и ругал себя за собственную импульсивность и легкомысленность...
От неожиданного звонка в дверь Тимур вздрогнул и не сразу понял, что происходит. Выйдя из оцепенения, он заставил себя подойти к двери и посмотреть в глазок. Никого. Постояв в нерешительности какое-то время, словно ожидая чего-то, Тимур вернулся к полкам и продолжил смотреть на них, вспоминая, какие книги где стояли... Благодаря отменной памяти, он уже почти восстановил былой порядок их расположения, как вдруг снова раздался звонок.
Тимура сто лет никто не навещал, он жил уединенно, если не сказать одиноко. Поэтому в последний раз в его квартире звонок раздавался года три назад, когда кто-то ошибся адресом.
А тут сразу два звонка подряд... Пересилив себя, Тимур снова подошел к двери и посмотрел в глазок. Снова никого. К своему удивлению Тимур решился открыть... На коврике перед самой дверью лежала книга. Он аккуратно поднял ее и прочитал название «Ловцы снов». Так Тимур познакомился с Милорадом Павичем.
Несколько дней Тимур буквально жил этой книгой, всюду таскал ее с собой. Пришлось даже купить большую сумку, чтобы помимо необходимого для работы туда непременно помещалась и книга. Когда Тимур ложился спать, то использовал ее вместо подушки, иногда пил на ней кофе или просто складывал на нее руки и держал спинку прямо, как примерный школьник в какой-нибудь авторитарной стране.
Неудивительно, что когда Тимур закончил читать, книга находилась в непотребном состоянии. Но главное – глаза... Они у него буквально светились… Он загорелся идеей поймать сон.
Сделав дело, изрядно потрепанный Павич благополучно занял свое место на книжной полке в полном одиночестве без всякого переплетного соседства, а Тимур вышел на охоту. Перво-наперво он постригся наголо и повязал на шею воздушный синий платок, поспешил купить толстую тетрадь в кожаном переплете и шариковую ручку, которой зарекся записывать исключительно сновидения.
И вот вечером, когда все было готово, Тимур аккуратно подошел к своей постели. Наклонившись, он медленно провел рукой по наглаженной простыне, затем – по лысой голове в память о черных вьющихся волосах, положил под подушку тетрадь и, закрыв глаза, приготовился видеть сны. Со стены на него с усмешкой взирал известный японский писатель Рюноскэ Акутагава...
Сон долго не шел, и Тимур недовольно ворочался в кровати, переворачиваясь с бока на бок... Чего он только ни делал: считал овец и волков, вспоминал лица своих одноклассников, застегивал-расстегивал пуговицы на пижаме – ничего не помогало, и только томик Маркса как последняя надежда усыпил его ближе к полуночи....
Снились ему в ту ночь сплошные мануфактуры да отчужденные рабочие, один из которых настойчиво пытался с ним заговорить, а Тимур застенчиво убегал от него, предлагая взамен разговора чаю... Рабочий был совсем лысый, в кожаной таксисткой куртке, с книгой Павича под мышкой, а мышка была белой как снег и толстая, как томик Маркса. Откуда ни возьмись взявшийся серый кот начал отчаянно мяукать, отчего рабочему пришлось срочно ретироваться, а Тимур проснулся с кошачьим мяуканьем в ушах…
Придя в себя, он тут же, схватив тетрадь и ручку, записал следующее: «Моя кошка начала распознавать во мне человека... Не сразу, конечно, но постепенно внюхиваясь, всматриваясь, втираясь ко мне в доверие, начала понимать, что я не стол и не ящик для постельного белья и не замшевый черный костюм, висящий в коридоре, и не дверь, отделяющая царство домашнего уюта от хаоса улицы, и не диван, в который так приятно запустить когти, и не гобелен, красующийся с Бог знает каких пор на стене, после обеда освещаемой солнцем, и не тот самый предмет, издающий забавные звуки, стоит лишь ударить по клавишам, и не... Одним словом, поняла, кто Я...
Пожалуй, она была единственным существом, кто это понял. Ведь многие домочадцы решительно не хотели признавать во мне человека. Одни считали меня посудомоечной машиной, другие – бесплатным приложением к кухонной плите, третьи были уверены, что рядом с ними забавный и смешной зверек, днем послушный и покладистый, как собака, а ночью ласковый и мурлыкающий, как кошка... Роль кошки мне нравилась особо: исполняя ее, я чувствовал, что священнодействую, прикасаюсь к великому, воплощаю в жизнь дух древних индусов, испокон веков боготворивших это животное.
Я мягко и бесшумно крался по паркету, иногда останавливаясь и прислушиваясь к своему телу, которое наливалось силой и могуществом. Во мне просыпались истинно природные языческие силы и словно говорили через меня с Богами давно ушедших культур. Мне нравилось это дьявольское сочетание внешнего спокойствия и внутреннего напряжения рвущихся на свободу инстинктов и страстей».
Закончив, Тимур с интересом и недоумением прочел только, что написанное... «Как все это могло прийти мне на ум, ведь видел я совершенно иное... откуда все это взялось и что со всем этим делать?» – пронеслось в его голове.
Кот перестал орать и внимательно смотрел на Тимура, словно действительно увидел в нем человека... человека спрашивающего. Ответа ждать было неоткуда, и Тимур, одевшись, сунул кота за пазуху и поспешил на улицу, где его подхватил бурный поток неизвестно куда спешащих людей... На какое-то время Тимур сделался частью этого потока и даже почувствовал облегчение, растворившись в анонимности и движении.
Его несло в сторону центра... От безволия и бессилия Тимур равнодушно оглядывался по сторонам, стараясь хотя бы взглядом зацепиться за что-то привлекательное или, по крайней мере, необычное, но тщетно... Все было до боли знакомо и сотни раз видано, чтобы возбудить в нем хоть какой-то призрачный интерес.
Оглушенный городским шумом кот совсем притих и лишь иногда очень робко выглядывал из своего убежища, чтобы в ту же секунду спрятаться обратно...
Туман рассеивался, и Тимур вдруг ощутил жгучее желание спуститься в подземку. Через минуту это желание стало непреодолимым, а уже через пять он легко и уверенно спускался по лестнице, ведущей в царство ожидания и грохота...
На перроне было немноголюдно... Дождавшись первой попавшейся электрички, Тимур сел и поехал куда глаза глядят. Он сидел, тихо уставившись в окно, и думал. Думал о том, как же сложно обойтись без имен... как же сложно. Последнее время имена стали для него чуть ли не главной творческой проблемой, навязчивой идеей, настойчиво требующей ответа. И чего он только с ними ни делал... как только ни экспериментировал....
В самом начале своей писательской карьеры, хотя скорее даже и не карьеры, а опыта (назовем то, что он делал именно этим, более подходящим, словом), Тимур использовал вместо имен числа... Поначалу это было довольно забавно и необычно, когда персонаж обозначался неким числом, ну, скажем, шесть… или десять.
Бывали рассказы, напоминающие скорее математические уравнения, нежели литературные сюжеты... Тимур вошел во вкус и стал использовать всю палитру математических действий для обозначения взаимоотношений персонажей. То, что поддавалось сложению, – складывалось, то, что вычитанию, – вычиталось... Не обходил стороной Тимур и деление, прибегал к умножению, когда того требовали обстоятельства, извлекал корни, не обошлось и без системы координат, за что отдельное спасибо Тимур воздавал Декарту. Числовой период для Тимура завершился прочтением романа Евгения Замятина «Мы»...
За окном стремительно мелькали фигурки людей. Поезд замедлил ход и вскоре остановился на очередной станции... Тимур не знал, куда идти, но, повинуясь потребности в движении, вышел...
Постояв еще какое-то время на перроне и проводив взглядом удаляющуюся электричку, Тимур достал из-за пазухи кота и внимательно посмотрел на него. Они обменялись взглядами... «Сменять бы его на пиво и пачку сигарет», – подумал Тимур и, сунув кота за пазуху, поплелся к эскалатору.
Выбравшись наружу, Тимур первым делом отправился в кабак. Район был незнакомый, и нужное заведение он нашел далеко не сразу. Кабак располагался в небольшом подвальчике, и, если бы не броская вывеска, Тимур точно прошел бы мимо. Внутри было довольно уютно и что, пожалуй, самое главное – немноголюдно. Забившись в самый дальний угол, Тимур заказал пива и в ожидании задремал…
К нему подсел парень и рассказал свою историю любви. Парня звали Слива.
На дворе стояла осень, а на душе у Сливы было легко и весело, словно весной. Пели птицы, и сердце билось часто-часто. Чувство глубокой радости и счастья не давало уснуть ночью, а днем он ходил, будто пьяный от недосыпа и эйфории.
«Такое со мной впервые, – подумал Слива, отхлебнув из бутылки… – впервые»...
В первые дни своего знакомства с городом Слива был оглушен и подавлен. Прошел ровно месяц, как он начал учиться в институте, куда успешно поступил на истфил. Поступил в общем-то куда хотел.
Слива был человеком не то чтобы замкнутым, скорее закрытым, хотя окружающие считали его весьма общительным. Он умел вести себя на людях, не был скучен и легко поддерживал компанию, так что, если появлялись планы зависнуть в какой-нибудь кафешке или попить пива, на него всегда можно было рассчитывать.
Вот только близко к себе Слива никого не подпускал, всегда держал дистанцию, предпочитая ни с кем не сближаться и ни к кому не привыкать. Именно поэтому Слива легко сходился со всеми, но ни с кем не дружил.
Но вот однажды со Сливой произошел, ну прямо-таки романный казус... «Удар молнии» сразил его наповал.
Он увидел его – и все понял, вернее ничего не понял, а просто стоял и смотрел, не в силах отвезти глаз. Стоял и не чувствовал времени, оно будто остановилось, перестало существовать. Он не слышал, как прервалась музыка, игравшая на переменах, и воцарилась тишина, возвещающая о начале пары. И только через какое-то время Слива очнулся и, понемногу приходя в себя, поплелся на занятия.
Теперь ему было не до лекций и семинаров. Он думал только об одном: о том, как бы
Оно ýже по семантике.
Уточнения относительно национальности и степени известности писателя излишни.
(Вы же не начали повествование с фразы, содержащей информацию о происхождении, профессии и уровне мирового признания Милорада Павича).
Ликбез читателя - это вообще-то моветон.
Достаточно написать: взирал Акутагава.