Родителей своих Валент побаивалась. Не то чтобы в семье процветало насилие — как раз наоборот: дисциплину старались наводить не оплеухами, а уговорами и объяснениями. Конечно, случалось, что детей и наказывали, но это было редко. На памяти Валент, отец один единственный раз выпорол братьев Лигора и Ускора, когда они (еще маленькие: Лигору было лет десять, а Ускору, значит, девять) сбежали из дома за бродячим цирком, твердо решив стать знаменитыми акробатами.
Валент, которой тогда стукнуло целых шесть лет чуть не увязалась за ними: ей ужасно понравился юркий ручной хорек, который так здорово играл в мяч, дрессировщик даже дал ей погладить пушистого артиста и согласился взять Валент своей асте… систени..., в общем, помощницей.
Забирая у нее хорька и сажая его в клетку, веселый толстый дрессировщик так и заявил ей:
— У тебя талант! Пожалуй, я тебя возьму своей (тут-то он и произнес это загадочное неуловимое слово). Завтра, как только встанет солнце приходи и поедем с тобой прямо в Азранн, во дворец к Императору, он страсть как любит представления с Ушастым (так звали хорька)! Только смотри не проспи! Правителей нельзя заставлять ждать, да и Ушастый тебя уже полюбил — будет скучать.
Валент с вечера приготовила себе на дорогу еды — стащила у Кармиссии просяную лепешку и решила не спать, чтобы цирк не уехал без нее случайно, и она ни за что бы не уснула, если бы Алесса не погнала ее пинками в постель, пообещав надрать уши, если снова перебудит всех.
Иногда Валент снились тяжелые сны, она пугалась их и плакала по ночам. В этот раз, лежа между своими братом и сестрой, она долго-долго таращила глаза в темноту, трясла головой, часто моргала, но все-таки заснула, а когда проснулась в окна вовсю светило солнце и постель была уже пуста — все давно встали.
Проспала.
В один момент Валент натянула на себя платье, сунула ноги в чьи-то ботинки и помчалась, не разбирая дороги, за калитку в воротах, плюя на крики Фодия и оставляя, где-то далеко за спиной, вопли Альмары. Разочарованию Валент не было предела, когда она увидела пустую лужайку под двумя ивами. Где вчера еще возвышался веселый круглый купол, сегодня была лишь вытоптанная трава, да небольшие кучки прелой прошлогодней соломы из клеток.
Толстый дрессировщик уехал без нее и увез Ушастика!
От такого предательства Валент разрыдалась прямо на всю улицу, ни Фодий, ни Альмара не могли ее успокоить — уходить с притоптанной лужайки она не хотела: вдруг дрессировщик просто забыл про нее и вернется с минуты на минуту! Еле-еле Валар уговорил ее зайти домой умыться, как следует одеться и обуть свои башмаки, не пойдет же она в ботинках Ускора — они ей велики, да и брату будет не в чем ходить.
Дома она попала в теплые объятия матери, и та твердо пообещала выделить лично ей, Валент, маленького ягненка для дрессировки, как только тот родится, и тогда обманутая дочь успокоилась.
К обеду хватились двух братьев: ни сапог, ни заплечных мешков, а от целого противня лепешек на кухне осталось только две. Отец с Фодием верхами поскакали куда-то, вернулись только к вечеру, Лигор и Ускор были с ними, хмурые и насупленные, потому что знали, что ждет. После того страшного вечера Валент целую неделю шарахалась от отца: боялась его, старалась не попадаться ему лишний раз на глаза, хотя ей и не досталось на орехи. Отец смотрел на нее, как на таракана: надо бы раздавить, да лень поднять ногу, зато провинившихся братьев на следующий же день взял с собой перегонять лошадей в другой загон, от чего они ходили гордые и счастливые, несмотря на поротые задницы.
Как же Валент хотела, чтобы отец, хоть раз улыбнулся ей, как братьям и сказал бы:
— Ну что, доченька, когда же ты вышьешь мне воротник на рубашке?
За такие его слова она расшибилась бы в лепешку, исколола бы все пальцы, сидела бы с иголкой весь день, только бы заслужить его одобрительный кивок и увидеть веселые морщинки в уголках глаз. Вот только никогда он ей не улыбнется. За что-то — Валент не знала, за что — отец ее не любил: не привозил подарки, как остальным своим детям, не улыбался ей, не хвалил и не наказывал, словно она здесь чужая.
Девочка вздохнула, вытерла глаза и прилипла лбом к окну, которое как раз выходило в сад, где шумела и гуляла свадьба ее брата, столы стояли прямо под окнами ее заточения, и маленькая Валент пыталась разглядеть, хоть что-нибудь.
Через все стекло пробегала тонкая змейка-трещинка, почти незаметная, небось, Ускор попал каким-нибудь камешком — от него вечно одни неприятности. Валент передвинула нос поближе к раме. Прочные двойные стекла на окнах пропускали только слабые отголоски пьяных криков гостей, музыки и не смолкающих песен, а так хотелось потанцевать в круге с Валаром, попробовать вкусных праздничных блюд, над которыми трудилась два дня Кармиссия, попить любимого вишневого киселя, а еще там будет много сладостей — все это, видно, пройдет мимо нее. И как же она не заметила этот ржавый гвоздь в скамейке?! Посмотреть бы еще разок на брата и Мариссу, полюбоваться на ее красивое платье. Как ей повезло: Валар добрый и не станет ее обижать.
Тишина окутала Валент, словно ее накрыли подушкой, сидеть одной в большой комнате, где под полом кто-то шуршал становилось жутко, может быть, это мыши, а может, и нет — уже темнеет, еще немного и изо всех углов полезут мелкие злобные духи, от которых одно спасение — хороший амулет и дубовая ветка, ею нужно обмахнуть все стены, чтобы отпугнуть и обмануть нечисть, направить их в другую сторону, но у Валент не было ветки. Зато ей пришла в голову отличная мысль открыть окно, тогда будет не так страшно и можно послушать песни, а может, и увидеть Валара. Точно!
Девочка забралась на широкий подоконник, встав коленками на порванный подол своего платья, и подергала железную скобку, удерживающую запор. Совсем несильно и дернула, но тяжелое стекло из внутренней рамы вдруг с со звоном посыпалось на пол, а с внешней стороны рухнуло разноцветным мелким дождиком вниз, прямо на праздничные столы. Было отчетливо слышно, как вскрикивали и ругались гости, выскакивая из-под опасного окна.
Валент похолодела. Боже-Защитник, что она натворила! Но ведь это же вышло случайно! Разве она хотела испортить праздник?! Всего-то хотела музыку и песни послушать, да спастись от злых духов, которые уже лезли из всех щелей, из-под пола. А вот Ускор разбил стекло и никому не сказал, даже Фодию, чтобы тот заменил на новое! Это все он виноват! А скажут на нее и попробуй теперь докажи, что это не она схулиганила!
Быстро соскочив с подоконника, девочка кинулась собирать с пола осколки стекла и складывать их в кучку под окном. Сердце билось в страхе, как птица, пойманная в силок.
Отчего-то стало невыносимо жарко, воздух вокруг Валент приобрел густую вязкость, в нем вспыхнули резкие запахи, от которых захотелось закрыться руками. К комнате подходил отец и он был не один — Валент ясно чувствовала присутствие других мужчин, трех чужих, судя по запахам. В животе снова запрыгал желудок, и девочку снова затошнило.
Шаги и запахи приближались. Валент застыла возле окна — ждала, забыв положить на подоконник осколок и держала его в руках, маленькое сердечко билось, пропуская удар за ударом, и, когда щелкнул снаружи железный засов, оно беспомощно трепыхнулось и замерло вместе со своей хозяйкой.
Широко раскрытые глаза девочки, не моргая, смотрели на приближающихся мужчин, в нос ударило зловоние: смесь неприятных запахов пота, немытых ног, забродившего в желудках вина и пива. Отец вырос над ней, как огромная черная гора.
— Это не я, — пискнула Валент, все еще сжимая в руке осколок стекла. — Это, наверное, Ускор разбил.
Она не двинулась с места, пока отец к ней подходил, только глубоко дышала и старалась справиться с подступающей тошнотой. Черная гора, окутанная душным винным запахом, приблизилась вплотную.
— Ускор разбил? — переспросил отец и голова девочки чуть не оторвалась от хлесткой оплеухи.
Щека Валент вспыхнула, что-то подскочило к самому горлу, и на новые штаны Тормилия выплеснулась дурно пахнущая жидкость из желудка его дочери.
Нелюбимой дочери, которая одним фактом своего существования ставила под сомнение у всего поселка добродетель его жены; дочери, вызывающей обидные насмешки соседей, которые ему приходилось пропускать мимо ушей или превращать в шутку. Конечно, вслух никто из них ничего не высказывал — посмели бы только, уж он нашел бы способы воткнуть их слова обратно им в глотки, но разве можно запретить всем желающим перемыть кости ему и его жене возбужденно шептаться и осуждать его, Тормилия, который плохо присматривал за своей женщиной. Его нежная Вербения неверна ему! И пусть полоумная тетка Ирения пропилила всем все уши о какой-то там прабабке, такой же белобрысой, как это вот отродье, стоящее перед ним, Тормилий был уверен — Валентсия не его крови и никто не заставил бы его думать иначе!
Увидев желтоватое пятно на коленке, он словно взбесился.
— Приблудная тварь!
Голова девочки мотнулась в другую сторону, остатки содержимого желудка вылились ей на лиф нового платья. Валент кашляла и рыдала, вытирая рот рукавом платья той руки, в которой было зажато стекло. Увернуться или убежать она не догадывалась: стояла, принимая удары пьяного отца.
— Змея в моем собственном доме! Я вырву твои кишки и выброшу собакам! Скормлю свиньям твои потроха!
— Эй, эй! Сват, сват! — волновались позади новые родственники. — Ты бы полегче с девчонкой!
— Нет, все правильно, Тормилий! — орал еще кто-то от дверей. — Воспитывай дитя, пока оно лежит поперек колена! Потом будет поздно! Большие детки —большие бедки, вот локоток-то и не откусишь! — сыпали там народными мудростями.
— Это не я! Не я! — твердила Валент. От боли и страха она начала икать, но почему-то никак не могла сдвинуть себя с места, словно ее гвоздями прибили.
— Еще и перед родней меня позорить! Отродье!
Вот здесь немного смутило, если позволите: "вытирая рот рукавом руки, в которой было зажато стекло", - "рукавом руки". Но это так, придирки.
Насчет анахронизмов, вам писали ниже, на мой взгляд, они не особо режут глаз и не выбиваются из общего стиля.