Совещание на квартире Веры Фигнер 28 февраля 1881 года накануне убийства Александра II

систему мер, имеющих цель передать в руки рабочих заводы и фабрики.
– Преждевременно, – возразили ей. – Экономические меры как раз и должно обозначить Народное собрание. Здесь могут быть разные подходы, необходима широкая свободная дискуссия, чтобы выбрать оптимальный вариант.
– Можно было бы добавить в воззвание свидетельства плачевного состояния России и, вместе с тем, примеры безобразий, творимых верховной властью, – предложила Вера. – Исаев, играй, не останавливайся…
Исаев заиграл «По улице мостовой…».
– Экономическое положение страны плачевное, – говорила Вера. – Промышленность отстает от ведущих государств Европы, в деревне было несколько случаев массового голода. Внешний долг России составляет почти 6 миллиардов рублей. Между тем, в  верхних этажах власти процветают воровство, хищения, аферы. Повсюду появляются какие-то загадочные акционерные общества, получают государственные субсидии, а затем исчезают неведомо куда. Председатель Государственного банка Ламанский вошёл в качестве учредителя в железнодорожную компанию, которой он сам же выдал кредит от имени того же Государственного банка.
Участие тех или иных представителей правящей клики в деятельности капиталистических предприятий в большинстве случаев носит форму прямого подкупа или проявляется в различных формах использования служебного положения. Аппетиты бюрократии, вызываемые данным видом «деятельности», растут, – несмотря на то, что жалованье чиновников выросло за последние годы в два-три раза, чего в другие периоды не происходило.
При этом царь имеет весьма своеобразное представление о честности: по высочайшей воле раздаются крупные государственные заказы приближенным к его особе персонам прямо для поправления финансового положения последних – для того именно чтобы несколько миллионов досталось в виде барышей тем или другим личностям. Так, царь дал распоряжение министру путей сообщения сделать крупный заказ на подвижной состав заводам Мальцева, чтобы тот обязывался подпиской выдавать ежегодно по столько-то тысяч рублей своей жене, приятельнице императрицы, неразлучной с нею и не живущей с мужем.
Дорого обходится России и морганатический брак царя с княгинею Юрьевскою, урожденною княжной Долгорукой. Она не брезгует крупными подношениями, раздаёт казённые подряды своим приближенным, а те отчисляют деньги в её пользу. Во время недавней войны с турками на Балканах громадный подряд по интендантству был получен компанией «Грегер, Варшавский, Горвиц и Коген», а когда правительство отказалось оплачивать этой компании очередную сумму в несколько миллионов рублей, то «Грегер и К» обратилась к княгине Юрьевской и, благодаря ей, компания эта получила значительную часть тех сумм, на которые претендовала. При этом, если не сама княгиня Юрьевская, то очень близкие ей лица получили соответствующий куш.
– Если всё это внести в воззвание, получится несколько листов, – заметили Вере. – Лучше издать отдельной брошюрой, а в конце сделать вывод, что исправить это положение в рамках существующего строя невозможно: нужно коренное изменение политической и экономической системы России. А дальше прибавить то, о чём сказала Соня, – о социалистическом духе русского народа и социалистических принципах народной жизни.
– Что же, это правильно, – согласилась Вера. – Значит, принимаем первый вариант воззвания, как я его зачитала. Будем голосовать? Есть возражения?
– Нет, все согласны, – ответили ей.
–  Тогда давайте расходиться. Постойте, не все сразу – по одному! – распорядилась Вера.
***
В квартире остались Вера, Исаев, который снимал эту квартиру вместе с ней, Кибальчич, немедленно занявшийся изготовлением корпусов для бомб из найденных на кухне жестянок из-под керосина, и Софья Перовская, которой нельзя было возвращаться домой после провала Желябова.
– Верочка, можно мне остаться у тебя ночевать? — спросила Соня.
Вера посмотрела на нее с удивлением и упрёком:
–  Зачем ты спрашиваешь? Разве можно об этом спрашивать?
– Я спрашиваю, — сказала Соня, – потому что, если в дом придут с обыском и найдут меня, тебя повесят.
Вера показала револьвер, который лежал у неё в кармане юбки. 
– С тобой или без тебя, если придут, я буду стрелять.
– Лишь бы успеть закончить дело, – вздохнула Соня.
– Успеем, – уверенно сказала Вера. – А ты, Исаев, продолжай играть, а то соседи не поверят, что у нас именины так быстро закончились. Сыграй что-нибудь душещипательное.
Исаев заиграл «Нас венчали не в церкви».
– Вера! – крикнул из кухни Кибальчич. – Уложишь Соню, приходи сюда помогать оболочки делать! А мне надо ещё на Тележную сходить за материалом – времени мало остаётся.
– Хорошо, я сейчас приду, – отозвалась Вера.
…Пока она стелила постель, Соня спросила:
– Почему ты не разрешила Николаю снаряжать бомбы на Тележной? Он прав: носить из квартиру в квартиру – двойной риск.
– Мне Гесю жалко. При снаряжении бомб всё может случиться: можно нечаянно подорваться, а она в положении… – ответила Вера.
– Геся? – охнула Соня. – У неё будет ребёнок? От Саблина?
– Да. Она мне только вчера призналась.
– Бедная! – вздохнула Соня. – Что же с ней будет?
– Они знают, каков их удел. Саблин говорит, что он в руки полиции живым не отдастся, – и это не пустая фраза, – грустно сказала Вера. – А если арестуют Гесю, ей придётся рожать в тюрьме – безо всякой помощи, без надлежащего надзора и санитарных условий. Какая помощь может быть оказана преступнице, врагу Отечества? Девять десятых рожениц умирают в тюрьмах от осложнений, которые никто не лечит;  надзиратели будут только глумиться над её страданиями. А детей отдают в воспитательный дом, и там они тоже недолго живут: к ним относятся как к преступному отродью и рады от них избавиться.
Соня упала на подушку и зарыдала.
– Прости, Верочка, прости! Это нервы! – плакала она. – Накопилось за последние дни… Андрея взяли, он обречён, – как мне жить без него?.. Прости, я не должна об этом рассказывать.
– Я понимаю, Сонечка. Что же делать, мы сами выбрали себе такую жизнь. – Вера погладила его по голове. – Но должен же кто-нибудь выступить против всей этой мерзости, которая творится у нас, – выступить за новый, справедливый мир… Достоевский писал, что отказался бы от царствия небесного на земле, если бы для этого надо было пролить хотя бы одну слезу ребёнка. Но сейчас проливаются моря детских слёз: тысячи и тысячи детей страдают и гибнут в этом жестоком несправедливом мире. Почему же об их слезах не позаботился господин Достоевский? Его проповеди христианского смирения и всеобщей любви безнравственны при нынешнем состоянии общества – они на руку тем, из-за кого льются детские слёзы.
– Он ещё писал, что если отринуть Бога, всё будет дозволено, – сквозь слёзы прибавила Соня. – Как это пошло и глупо!
– И неверно, к тому же, – отрезала Вера. – Разве с Богом человечество прожило высокодуховную нравственную жизнь?  Вот уже две тысячи лет под властью религии и с именем божьем творятся на земле преступления; кому до сих пор из людей подлых, лживых и злых мешала творить гнусности вера в Бога? Но мы видим новой поколение людей, которые не верят в Бога, однако чисты, благородны, жертвуют собой во имя счастья других.
Посмотри, какие люди нас окружают. Тимофей Михайлов – «Тимоха», как зовут его рабочие, – апостол рабочего люда. Сам выходец из этой среды, сколько раз он выступал за интересы рабочих, борясь с грубой и несправедливой заводской администрацией. Рабочие его боготворят за честность, ум, знания, преданность рабочему делу, чувство товарищества.
Коля Рысаков из крестьян, но сумел поступить в Горный институт. Был бы, наверное, отличным инженером, но пришёл к нам, потому что убедился в том, «что вся масса страданий низшего класса, деление народа на два весьма не похожих друг на друга лагеря – имущих и неимущих, происходит от существующего строя». Это я повторяю его собственные слова.
Игнатий Гриневицкий. Был вожаком студенческого движения в Технологическом институте, пользовался огромным авторитетом и любовью среди студентов; ходил в народ, занимался пропагандой в деревне, затем стал нашим революционным издателем и печатником, – сколько своей литературы мы отпечатали в его нелегальной типографии! Теперь вот, зная, что у нас не хватает метальщиков, вызвался бросить бомбу в царя… 
– Вчера Игнатий передал мне своё завещание – вздохнула Соня. – Оно очень короткое, там сказано: «Мне не придётся участвовать в последней борьбе. Судьба обрекла меня на раннюю гибель, и я не увижу победы, не буду жить ни одного дня, ни часа в светлое время торжества, но считаю, что своей смертью сделаю всё, что должен был сделать, и большего от меня никто, никто на свете требовать не может».
– И это светлое время обязательно настанет! – Вера крепко сжала руку Сони. – Оно придёт, жизнь станет чистой и яркой, уйдут в прошлое пороки прежнего времени. Мы вступим на иной путь, на путь ограничения похоти жизни; духовное будет преобладать над материальным. Человек станет тем высшим духовным существом, которым ему предназначено стать самой природой…
– Вера, ты скоро? – послышался голос Кибальчича. – Мне уже помогает Гриша Исаев, но нам нужны ещё рабочие руки.
– Иду, иду! – откликнулась она.
– А знаешь, Коля изобрёл летательный аппарат, на котором можно будет полететь к другим планетам, и мечтает построить завод по его производству, – сказала Соня и впервые за день улыбнулась.
– И это будет, – улыбнулась в ответ Вера. – У нового общества будут великие цели; всем вместе трудиться над их осуществлением – разве это не прекрасно?.. Ну, отдыхай, а я пойду помогать мужчинам.
– Последнее, меркантильная просьба, – робко сказала Соня. – Дай мне, пожалуйста,  рублей пятнадцать взаймы. Я истратила свои последние деньги на лекарства – это не должно входить в общественные расходы. Мать прислала мне шелковое платье sortie de bal, – она думает, что я хожу здесь по балам, – я продам его и уплачу долг.
– Сонечка, ты – большая аскетка! – Вера поцеловала её в лоб. – Отдыхай и не беспокойся об этом.
– Вера, где ты? – снова раздался голос Кибальчича.
– Иду! – ответила она, поправила Соне одеяло и пошла на кухню.