Долгие годы ничего о нём не знала и вот… «Ты помнишь меня?» - был первый его вопрос, когда позвонил, найдя меня через Интернет. А был он журналистом районной газеты и моим поклонником, сделавшим предложение «руки и сердца, но, когда получил отказ, уехал на Дальний Восток. И вот теперь я ответила ему... правда, вначале проверив вопросом: «Когда-то знала парня с такой фамилией, который жил…» и назвала мой город, на что он ответил: «Ну да, это я, я! Василий. Может, вспомнишь, как мы танцевали в парке, а потом я провожал тебя домой и нас всегда встречала ваша белая собачка по имени Ласка?» Да, теперь точно знала: это он. И ответила: «Где ты теперь?» «Живу на берегу Енисея* и так сталось, что ощущаю эти края своей родиной». Ну, а потом - слово-за слово, и выяснилось, что скоро приезжает навестить родственников, так что если я не против, то хотел бы встретиться.
И была встреча. И распахнул Василий передо мной дверь в мир, который был совсем незнаком – мир жизни на берегах далекой реки Енисей.
Мы сидим возле того места, где когда-то была танцплощадка, на которой кружились с ним в вальсе, и он грустит: - Как же всё изменилось! Ничего от прошлого не осталось. А помнишь… И начинает вспоминать те далекие дни, когда этот парк назывался Городским садом, когда каждый вечер здесь играл духовой оркестр, когда вон на том месте был не работающий фонтан в виде круглой чаши, на краях которой сидели маленькие львята и смотрели на предполагаемые струи воды… - Василь, - мягко прерываю его, - можно я тебя так поназываю… как в давние годы? Улыбнулся: - Да, конечно… - Опустил глаза и в лице промелькнуло нечто давнее: - И мне даже это очень приятно… - Так вот, Василь, жизнь идёт, бежит, летит, всё течет, всё изменяется, так зачем же грустить? Я тебе рассказала о себе, а теперь расскажи-ка ты о том, как живёте там, на далёком Енисее? - Да живём… - И помедлил, поводив взглядом пробегающего мальчишку: - А вернее, выживаем. И говорю «выживаем» не для того, чтобы вызвать в тебе жалость, а потому, что… - Он замолкает, смотрит какое-то время на детишек, пытающихся раскачаться на качелях, и я слышу: - Когда уезжал отсюда, то увозил с собой робость в душе: как я там буду?.. в чужих-то краях, в чуждой среде, в суровой сибирской тайге? - Почему непременно в тайге? Там же есть и большие города, а журналисту в них… Он усмехается: - А я туда ехал не как журналист. Я сразу решил, что стану промысловиком охотником. - Ой... Почему же такой крутой поворот? - А вот так… Решил тогда… когда ты не… - И взглянул, улыбнулся, но не продолжил. – Решил сразу и бесповоротно: нет, не хочу быть журналистом. Надоело исхитряться, врать, подчиняться партийным «товарищам»*. Стану-ка человеком, который - сам по себе, чтобы никто не диктовал, не указывал что делать. А как раз в то время вычитал в газете, что на Енисее нужны промысловики-охотники, вот и… - Но ты же… - взглянула вопросительно. И он догадался, о чем - я: - Ну да, охотник из меня был так себе… лишь с батей иногда ходили в лес с ружьем, но на Енисее были инструктора, вот и… Василий помолчал, словно вспоминая что-то, но встрепенулся: - Ничего, выучился. А, вернее, пришлось учиться, когда забросили меня с собакой, консервами и мешком сухарей на несколько месяцев в тайгу. Сразу всё пришлось постигать за четыре месяца охоты. И кулемки делать, и костер из сырых дров разжигать, и с собакой общий язык находить, чтобы кормила, избушки рубить, путики к ним прокладывать… - Подожди, подожди… - замотала я головой, - ты забываешь, с кем говоришь. Я же не знаю, что значит кулёмки, путики и зачем избушки надо было рубить? Засмеялся: - Ой, прости, и впрямь… Ты если что, спрашивай, а то я… Да кулёмки – ловушки для соболя, которые делаем через каждые сто, сто пятьдесят метров, а путики – тропы к лобазам… избушкам, утеплённым мхом и землёй и на высоких столбах… - На курьих ножках? – усмехнулась. - Ага, от медведей. А то заберутся, переломают всё, повыбросят… Ведь завозим в эти лобазы по девяносто буханок хлеба, другие продукты, а они разбросаны по территории охотника в восемьсот квадратных километров через каждые сто километров. - Неужто у одного охотника такие огромные пространства? - наивно удивилась. - Так и есть, - усмехнулся. – Тебе, жителю скученности, трудно поверить, но… - Василь встал и жестом предложив пройтись по парку, зашагал рядом: - А потом возвратился в станок… в село, на вырученные за мех деньги купил домик и зажил. - Сразу решил там остаться или?.. - спросила, тут же поняв неуместность своего вопроса. - А вообще-то «зажил» - не то слово. Точнее - начал пробовать жить. Знаешь, попасть из относительной цивилизации в такой быт, как там… - Остановился, усмехнулся: - Станок человек в триста, врач и милиционер за сто пятьдесят километров, один магазинчик, в который продукты завозят вертолётом раз в неделю, а муку – в навигацию, с мая по сентябрь… В общем, условия еще те… Но простор, красота! Широченный Енисей с восходами над высоким берегом, бескрайние леса с высоченными кедрами и воздух обалденный! А главное, не покидающее ощущение, что я наконец-то выпрямился, стою перед этой красотой и дышу всей грудью. Я усмехнулась, и он заметив это, взглянул: - Что, литературщиной пахнуло? – И, не получив ответа, добавил: - Но то, о чем говорю, правда, а что не могу как-то иначе… так в том моя вина и неумелость. - Ладно, - тронула его за рукав куртки: - Дело не в том, Василь. Главное, что я столько нового узнала от ткея! Станок, кулёмки, путики, восход над высоким восточным берегом Енисея… - И улыбнулась как можно ласковее, пошла: - Ты давай, рассказывай. И впрямь для меня всё это ново и очень интересно. И как ты вживался в эти просторы? – подтолкнула вопросом. - А вот так и вживался... Прежде всего научился топором не только кулёмки строить, избы рубить, но и всё остальное, ведь топор самый необходимый инструмент в тех краях. Знаешь, там говорят: если б не клин да мох, то плотник сдох. - Ну, мох… вроде понятно для чего, а вот при чем тут клин? - Да не тут… - рассмеялся, - а там. А там клин, вырубленный топором, нужен для того, чтобы расщеплять ель на дерёво, из которого потом делают лыжи, ведь на купленных далеко не уедешь, только на своих... И не сразу я научился их делать, только на четвертый раз и получились, а то начну нос загибать в бале… в приспособлении, и - трещина, трещина. Для этого нужен опыт, сноровка… - Помолчал, приостановился, взглянул: - Знаешь, нам постоянно надо думать о своей работе, иначе не выживешь, а вы… Сходил на работу, пришел домой и всё, отдыхай. - Да нет… ну как же… я тоже… - залепетала, а Василь усмехнулся: - «Тоже», да не тоже… Если ты сделаешь что-то не так, то тебя начальники поправят, а у нас… Не наловил рыбы, не настрелял во время перелёта гусей, уток, вот и… - Жалко птичек, - вырвалось: – Ведь так нечаянно можно и лебедя… - Можно… но охотники их гонят с выв… - Взглянул: - Ну, с небольших озёр, остающихся после половодья. Т гонят потому, что если лебеди сели, то гуси уже не опустятся. На эти вывы потом садятся утки, гоголи, кряквы, чернецы, которых... - Которых вы тоже убиваете? – взглянула с упрёком. Василий помолчал, сделал несколько шагов и только потом услышала: - У нас не говорят «убить». У нас говорят «добыть». И пойми, ведь зарплату в нашем станке получает немногие, а остальные живут тем, что добывают на охоте, в реке, на своих огородах за короткое лето, когда и в июне может выпасть снег. Правда, выручают белые ночи, за которые овощи успевают вырасти, а основное дает охота, вот весной и плывут каждый - в свой балок… ну, сарайчик на озерцах, в котором живут во время весновки… - И снова взглянул: - Поясняю, поясняю. Весновка – весенняя охота и ловля рыбы на озерцах. Мы вышли из парка и пошли по улице, спускающейся к реке. Когда-то шли мы с ним этой дорогой вот так же… но держась за руки. Господи, как же давно то было! Интересно, а помнит ли он об этом? Спросить? Нет, не буду, а спрошу вот о чем: - Василь, а как ты?.. Женился ли, есть ли дети? Но он ответил не сразу: - А ведь по этой дорожке когда-то мы с тобой... - улыбнулся и, махнув рукой, продолжил: - Женился… Но когда дети… - И кто да кто? – перебила. - Дочь почти взрослая и сын… Так вот, когда они подросли и жена упорно стала проситься в Красноярск, то я и купил им там квартиру, но сам... - И поддал ногой попавшуюся на дороге палку: - А я туда не поехал. Ну не мог я снова отдать себя в рабство после того, как почувствовал свободу! Но частенько наезжаю к ним, ведь я же кое-что пишу для краевой газеты, да и по детям скучаю. И замолчал... Наверное, эта тема для него и теперь больная, надо уйти от неё. И спросила первое попавшееся: - Скажи, - а не надоедает ли есть… всё рабу, рыбу, рыбу? Засмеялся: - Не-а, не надоедает. Ведь её столько!.. Мукша, чир, нельма, харица, окунь, вязь, ленок, щука… правда, щуку больше для собак запасаем, ведь во время зимы килограмм двести на каждую надо. А еще таймень, осетровые, тогун… ме-елкая такая рыбёшка, жирная, но до чего ж копчёная хороша! Да и вообще, рыбу по-разному запасают: засаливают, коптят, вялят, сугуду готовят… - И взглянул: - Да зимой ловят её в прорубях, режут на куски, со снегом и солью перемешивают, а когда едят, то каждый кусочек обмывают и в рот, обмывают и в рот. Вкусно. - Так вкусно, что у меня слюнки потекли. А еще орешки кедровые… - Да, и орешки кедровые. - Кстати, а как их собирают? - А собирать их начинаем тогда, когда бурундуки начинают шелушить. Подойдёшь к кедру, ударишь деревянным молотом по стволу и-и полетели шишки, только собирай! Принесёшь домой, перемелешь, вынесешь во двор на наш енисейский ветерок, подсушишь и лакомишься всю зиму. – Вдохнул всей грудью и словно подытожил: - Всего в Сибири полно, только не ленись. Улица вывела нас к речке, на берегу лежала опрокинутая лодка, я присела на неё, а Василь отошел на несколько шагов и окинул её взглядом: - Прочное сооружение, но… - И что значит «но»? - А то, что тяжёлое, неповоротливое. Наши то ветки лёгкие, подвижные… правда стрелять из них можно только вперед, а то перевернётся. - И заметив в моих глазах вопрос, пояснил: - Мы же выдалбливаем их из стволов осины. Ох, и кропотливая ж это работа! Три дня долбишь, долбишь, а когда стенки тонкими станут, тогда и будь на чеку, чтобы не промахнуться, не продырявить. Эти ветки-деревяшки раньше делали местные кеты, а потом… - И замолчал. - А что потом? – заинтриговал. - А потом спились. У них же иммунитет против спиртного низкий, а тут русские пришли, магазины с водкой пооткрывали, они и начали пушнину на водку выменивать. И стали спиваться, осталось не больше тысячи. Да и обычай у них странный: огородами не занимаются, скот не разводят, а как без всего этого? Не