- А я всё ещё малину на розовом блюдечке с голубой каемочкой жду … - закончил свой рассказ Виктор Гаврилович Самохин.
В шесть лет ему почти всегда хотелось есть. Странное и непонятное это хотение - поесть. Оно почему-то в отличие от других желаний не проходит. То ли, дело охота поиграть в войну. Побили всех немцев и точка! Да и кому из ребят по жребию снова захочется быть немцами – фашистами, поджигателями, душителями и убийцами?!
Витька Самохин чего только не ел! Пробовал даже мешанку для кур. Это нечищеная варёная картошка, перемятая с просяной лузгой. Противное корявое варево! Вот если бы подсолить мешанку да маслица коровьего добавить… Но соли часто не было в доме. А маслом мамка рассчитывалась за налог на корову. Десять килограммов топлёного масла в год причиталось с Чернушки.
- Если бы не налоги! – часто сокрушалась мать. – Мы бы с тобой, Витька, настоящий хлеб кирпичиком из магазина кушали – без лузги и без тёртой картошки. Мы бы с тобой, Витька, чай вприкуску с баранками пили…
Налогами облагалось всё – корова, огород, каждая курица и каждая яблоня в саду… А ещё была обязательная страховка дома, построек и скотины; и, конечно же, добровольно-принудительная подписка на заем и на районную газету…
Казалось, напрасно почтальонша приносила каждый месяц пособие за погибшего на войне отца-кормильца. Собиратель налогов, тут же брал деньги у вдовы и ребёнка в свой необъёмный кирзовый портфель.
Насытился в своём детстве Самохин купырями и кислянками, кукушкиными слёзками, щавелём, чернобыльником, анисом и черемшой. До боли в животе в сезон наедался он прямо на корню пшеницей с колхозных полей, викой, чечевицей, горохом, корнеплодами турнепса.
А в тот, запомнившийся день Витька ничего не находил съестного ни в огороде, ни в саду. Он приподнимал ветви крыжовника. Ягодки маленькие и зелёные. Кислющие, лицо перекашивают. Смородина и чёрная, и красная – в рот не возьмёшь. Два яблочка Витька всё же съел. Тоже маленькие, кислые с горчинкой. Им ещё расти да расти… А вот малину можно было повыбирать. Ягоды попадались уже красноватые, сладкие. Жаль, что мамка позвала - «Скорее домой!». Она сегодня не работала на формовке глиняных саманов для строительства коровника. Её освободили по причине обострения боли в груди. А этим и воспользовалась соседка тётя Клава: попросила мамку присмотреть за её тяжело больной бабушкой Фросей.
- Витька, - сказала взволнованная мать, - быстрее беги на саманы, скажи тёте Клаве: бабушка Фрося померла…
Быстрее – это значит изо всех сил. Витька не успел ещё подумать, что у соседей будет много народа, что резко сосновыми досками будет пахнуть белый гроб, как уже прибежал к речке у переезда.
- Померла она! – громко крикнул Витька у спуска к реке
Все люди, копошившиеся в работе с глиной, замерли, как во сне.
- Кто помер?
Работники побросали лопаты, вилы, формы для саманов; оставили лошадей по колени в замесах глины…Окружили Витьку Самохина
- Кто помер, Витька? Мать, что ли померла?!
- Нет. Бабушка Фрося померла
- А-а-а! – громко перевёл дыхание кто-то, будто облегчённо вздохнул весь народ на берегу. – Баба Фрося пожила, Слава Богу. Годков девяносто, однако, пожила. Царство ей Небесное
Домой Витька также бежал изо всех сил. Он ничего не умел делать лениво и вяло. Но тётя Клава опередила его, Значит и мамка – дома. Вспомнив о созревающей малине, Витька пошёл в сад.
В колючих зарослях он увидел ещё больше дозревающих ягод.
- Во!
Витька от радости забыл о предстоящих у соседей похоронах, о запахе белых сосновых досках гроба. Лишь одна мысль не выветривалась из головы. Почему «на саманах» его спросили про мамку. «Неужели, она тоже умрёт? А без неё, как же? Нет, мамка не умрёт. Ей не девяносто «годков». Я ей сейчас малины насбираю… Она поправится, - размышлял он.
Мать особенно торжественно подавала Витьке на розовой тарелочке с голубой каёмочкой и сваренное первое куриное яичко по весне, и первый огурчик с грядки:
- Дождались, сынок!
Вот и он принесёт мамке малину на этой розовой тарелочке с голубой каёмочкой. Витька не знает, как появилась это тарелочка в доме. Она словно, прижилась из сказки. И хорошо, что прижилась. И хорошо, что служила сказкой в семье солдатской вдовы.
Потихоньку Витька юркнул в дом за заветной тарелочкой. Мать была в горнице, не заметила его.
А вскоре он уже нёс матери малину. Ягоды крупные, сладкие, пахучие… Но Витька ни одной ягодины не съёл. Не хотелось вовсе. Лишь бы мамка наелась. Лишь бы она жила всегда.
Мать поливала цветы на кухне, когда Витька подошёл к ней.
- Вот тебе, протянул он малину матери на розовой тарелочке с голубой каёмочкой.
Мать вздрогнула от неожиданности, чуть было не выронила из рук кувшин с водой и вскрикнула:
- Ой!
Но справилась с собой, поставила на подоконник воду, обняла Витьку.
- Почему ты, сынок, сам не съел малину?
- Чтоб ты никогда не умерла, мама…
- Дождалась! – воскликнула мать и вдруг расплакалась навзрыд – не остановить, не утешить.
- Ты чего, мамка? – перепугался и растерялся Витька. – Не плачь, ведь болеешь.
- Это от счастья, Витя. Многие бабы и мужей и детей в войну потеряли. А ты подрастаешь, мой добрый и ласковый. Мои слёзы не убивают, а лечат, сынок.
И действительно через некоторое время мать светло улыбнулась.
- Правда, Витька, слёзы лечат, - сказала она. - У меня уже не болит грудь. Вместо болячки в груди – разливается приятная радость. Спасибо, сынок, за малину. И за радость спасибо…
- Мамка прожила девяносто своих «годков».
А Виктору Гавриловичу Самохину только через десятки прожитых лет открылась вся полнота мудрости её слов. Да, горячие слёзы радости очищают человека и лечат. Так же лечат тяжёлые недуги душевные и физические любовь, доброта и внимание…
- Ох, и досталось вам жизнь, детям войны! – посочувствовал я Виктору Гавриловичу.
- До сих пор голод и лишения всякие помнятся, - вздохнул Самохин. – На наши сиротские налоги и займы ядерную державу выстроили. Вот я и мечтаю о малине на розовой тарелочке с голубой каёмочкой. – любовь, доброту и внимание Родины.
Февраль 2017 г.
|