Не прошло и получаса после первой атаки. И, как воспоминание о ней, на поле остались остовы сгоревших бронемашин, да пара десятков навсегда успокоившихся гитлеровцев в серых шинелях. Но сейчас, похоже, удача отвернулась от красноармейцев. Пятнадцать угловатых гигантов, скрежеща гусеницами и по-звериному ревя моторами, надвигались на позиции бригады.
Немцы больше не хотели терять свою знаменитую, закаленную еще в летней кампании, пехоту. И не сумев взять позиции бригады с ходу, они проутюжили траншею стапяти-миллиметровыми гаубицами, а потом двинули на нее танковую роту. Машины с крестами растянулись широкой дугой, охватывая позиции русских с флангов. И тут уже исход боя стал всем понятен. И красноармейцам, уцелевшим после артналета, а теперь с угрюмой сосредоточенностью готовившим связки гранат в своей траншее, и гитлеровцам, внимательно наблюдавшим за полоской русских укреплений через покачивающиеся на кочках триплексы своих панцеров. И бегущим за танками пехотинцам, уже не первый раз участвующим в таких верных атаках. Сейчас танки с приличной дистанции расстреляют траншею из орудий и пулеметов, а потом раздавят ее гусеницами. Пехота же, прикрываясь броней, подойдет вплотную и не оставит «Иванам» ни единого шанса.
Этот исход прекрасно понимал и Сомов, не молодой уже по фронтовым меркам капитан, всё-таки двадцать восемь лет, да и на фронте не первый месяц. Но Сомов давно научился не думать о смерти, не замечать ее постоянное близкое присутствие, ее посвист над ухом, ее внезапные вспышки и ее мучительное ожидание перед атакой. Он был из породы тех упертых, молчаливых русских мужиков, о которых еще король Фридрих говорил, что их нужно вначале дважды застрелить, а потом еще и толкнуть, чтобы они упали.
Холодная, суровая злость наполняла всю его душу. И, глядя сейчас на неумолимо приближающуюся к нему смерть, капитан хладнокровно планировал последние минуты своей жизни.
Да, шансов не было, против пятнадцати танков две оставшиеся в строю сорокапятки не вызывали у капитана и тени надежды. Против легких немцев Сомов еще питал бы иллюзии, но против четверок — нет. А в строю наползавших на их позиции фашистов шло не меньше десяти четверок — лучших немецких танков того времени. Сценарий виделся капитану до мельчайших деталей. Хотя нет, слабая надежда еще мерцала где-то в самой глубине его сознания. Капитан гнал ее, она отвлекала, мешала сосредоточиться на главной, основной задаче — как можно дороже продать свою жизнь и жизни своих артиллеристов в эти последние полчаса.
Его орудие хорошо замаскировано, и он подпустит фашиста на расстояние верного попадания, сорвет гусеницу, заставив Ганса подставить борт, а потом сожжет его. То же сделает и старшина — командир второго орудия, а уж потом все будет зависеть от их расторопности и зоркости немецких наводчиков.
Ближайший к нему Т4 шел чуть впереди строя. Не спеша, переваливаясь по неровностям поля, тяжелая машина неумолимо приближалась. За танком виднелись бегущие группой автоматчики. Вот танк сделал остановку, его орудие по инерции кивнуло, и в следующее мгновение сверкнуло пламя выстрела. Почти тут же, недалеко от позиций батареи грохнул взрыв.
Опустив бинокль, Сомов окинул взглядом артиллеристов. Все бойцы были на своих местах. Четыре закопчённых, перепачканных грязью и кровью лица были обращены на него. Четыре пары красных от постоянного недосыпа и усталости глаз смотрели на своего командира. Ждали его приказа. Но капитан медлил.
- Подпускаем гадов на двести метров и по гусенице.
- Скворцов, — Тяжелый взгляд Сомова уперся в молоденького худого паренька, - дуй ко второму орудию, передай мой приказ старшине. Огонь не открывать.
Поднимая бинокль, Сомов бросил короткий взгляд на второе орудие. Также отлично замаскированное, оно располагалось метрах в тридцати справа. Старшина вызывал в душе капитана смутное беспокойство. Тому явно не хватало опыта. Присланный пару дней назад, взамен убитого Шаликова, он еще не успел проявить себя…
Тут раздался сухой, короткий хлопок выстрела. Сомов даже вздрогнул. Если бы рядом разорвалась авиабомба или фугас, он отнесся бы к этому совершенно спокойно, как к неотъемлемой части его жизни, но этот хорошо знакомый, уже родной до боли его уху хлопок сорокапятки, Сомов совсем не ожидал сейчас услышать. Резко обернувшись на звук, он заметил голубое облачко, поднимающееся над капониром второго орудия.
- Старшина! - не осознавая бессмысленность своего действия, капитан рванулся к боковому брустверу.
- Отставить огонь!
- Старшина! - крик заглушили фугасы, рвущиеся на позиции второго орудия. Сразу два земляных столба словно встали совсем рядом с укрытием. Третий же, угодив прямо в цель, разбросал в стороны доски, тела, части орудия.
- Глупо, - кулаки Сомова сжались.
Ближайшая к Сомову машина снова сделала остановку, и короткое жерло орудия неожиданно повернулось прямо на капитана. Сердце учащенно забилось.
- Заметили, — прошептал он одними губами. Ну, всё. Конец.
Немецкий танк был виден во всех деталях. Окурок 75-и миллиметровой пушки, черное, словно притягивающее жерло, угловатая башня с непропорционально большой командирской башенкой, и над этой башенкой, над откинутой створкой люка, Сомов отчетливо увидал голову фашистского танкиста, также как и он, Сомов, в бинокль глядевшего вперед. Неожиданно вся стальная громада танка содрогнулась от мощного удара! Еще мгновение, и внутренний взрыв выплеснулся из недр серого гиганта. Башня сползла с корпуса, люк механика распахнулся, и танк вспыхнул. Не понимая, что произошло, Сомов еще несколько секунд продолжал стоять неподвижно. Наконец, опустив бинокль и не веря своим глазам, привстал над щитом орудия. В поле бокового зрения попало какое-то движение левее наступавшего строя. Машинально повернувшись, Сомов замер. Выросший будто из-под земли Советский танк поворачивал башню к ближайшему от него фашисту. За ним из лощины выскочили еще две краснозвездные машины. Головной танк, довернув башню, выстрелил. Немец моментально окутался клубами дыма. Два других Т34 также вели огонь. Большие трапециевидные башенные люки Советских танков были открыты.
Сомов судорожно поднял бинокль. Слабая, едва осознаваемая им надежда, до этого момента отгоняемая сознанием, словно выпрыгнула из потаенных уголков души. Капитан уже знал, что сейчас увидит, просто хотел подтвердить и без того ясный ему факт. Да! На башне спасителя были ясно видны цифры 21. Так и есть. То, о чем он даже боялся надеяться, произошло.
- Братцы! - вырвался из груди Сомова вздох облегчения, - Это танки Дорохова!
- Наши! Братцы! - голос Скворцова сорвался, - Наши танки!
- Ну, сейчас он им задаст. Давай, Снайпер!
Отточенный, не знающий жалости кинжал, направленный умелой и твердой рукой, вмиг поверг в хаос стальную решимость наступающего противника.
Строй гитлеровцев рассыпался. За несколько секунд потеряв весь свой правый фланг, фашисты пытались перегруппироваться, чтобы противостоять сумасшедшей выходке «Сталинских дикарей».
Разгораясь, подбитые панцеры застилали небо черной удушливой пеленой. Оставшиеся на ходу немецкие танки в центре строя поворачивали к тридцатьчетверкам, мешая своим более удачливым сослуживцам противоположного фланга вести прицельный огонь.
Умело прикрываясь горящими машинами, Советские танки, сделав еще по одному выстрелу, удвоили потери гитлеровцев. Но последующие за этим события опять стали неожиданным сюрпризом почти для всех ее участников. Две тридцатьчетверки неожиданно, как по команде, развернувшись, набирая скорость, понеслись обратно к оврагу. Командирская же машина, на несколько мгновений выскочив из-за горящего фашиста, почти в упор подбила еще одного врага, уже повернувшего башню в ее сторону. С такого близкого расстояния немец был пробит насквозь. В противоположном от Советского танка его борту появился рваный пролом. Скрывшись в дыму, Т34 крутанулся на месте и устремился вслед за своими товарищами. Завершающим аккордом этого акта прозвучала барабанная дробь спаренного пулемета. Развернув на ходу башню, командирский танк стрелял сквозь дым в сторону немецких пехотинцев. Пулемет строчил не переставая. Был хорошо виден веселый огонек, играющий на конце
