послевкусие осталось, и пыталось вернуть это уже в бодрствующее состояние. И делало это с большим успехом – с геометрической прогрессией восстанавливались детали сна, от самых малых до значащих. Но что могут значит эти страшные логические несоответствия, которые нереально передать не то, что словами но и составить мысленный образ?!
Саймон резко поднялся с кровати.
Сколько сейчас времени? Он включил свет и посмотрел на настенные часы. Была половина третьего. И вот Саймон начал вспоминать более подробно те ощущения, что ему снились. Время на циферблате, между цифрами, делилось на бесконечности, переживание коих равнялось жесточайшей пытке, не сравнимой ни с какой физической болью, которую он успел испытать за свою жизнь. Это было некое нервно-импульсивное состояние. Хотелось отвлечься, подумать о чем-то обыденном или может быть даже нелепом. Но нет. В голове господствовал некий страх, совершенно ничем не обоснованный, и потому, в своем ощущении – еще страшнее. Успокоиться. Настроиться на то, что это просто последствия сна, в котором были некие нелогические процессы, сильно упечатавшиеся в подкорку мозга, не более. Что скоро все пройдет и он уснет. Но именно эта мысль его и вгоняла в угол – приходило осознание того, что ничего не пройдет, мало того, будет длиться вечность; и что он не заснет – тем более. Да что же это, черт подери?!
Саймон думал, может его что-то взбодрит, приведет в чувство и к нормальному мышлению. Попробовал отжаться от пола. Пятьдесят раз. Ничего. Еще пятьдесят. Аналогично. Сто. Только запыхался. Все то же, и, похоже, еще больше усиливается. Вбежал на кухню, открыл холодильник и взял оттуда лимон. Начал есть, совершенно не разрезая его. Зубы вгрызались в толстую желтую кожуру, увлекая за собой ломти кислого цитруса. И этот способ не помог вернуться к реальности. Становилось все страшней и страшней. Ему было стыдно даже подумать, что такой человек, как он, беспощадный, жестокий и кровавый киллер может так чего-то бояться. Но в том-то и дело, что нечего. Просто так, как что-то перемкнуло в голове на режим паники, и тогда нормальность начинает искажаться на глазах, приобретать все новые, уродливые формы.
У него было такое ощущение, будто попал в пространство без времени и направления, пытался, глядя на часы, привязать себя к определенному времени, но он будто лишняя частица, лишний атом в этом континууме, хочешь найти себе в нем место – и не находишь; вектор движения – тоже тщетно. Будто пространство вокруг сужалось все больше и больше. Оно постепенно доходило до таких степеней сжатия, что, казалось, дальше некуда, но все равно упрямо продолжало свое гнусное дело, угнетая психику Саймона.
Он остро ощутил, что нужно было срочно с кем-то поговорить. Вживую. Он чувствовал, и был почти уверен, что это должно помочь хоть как-то нейтрализовать разрушительное действие этого сумасшествия. Но не с кем было. Даже с самыми близкими друзьями, криминальными авторитетами – не о чем было с ними разговаривать, ибо общение зачастую шло по делу. Тем более являться к ним так поздно самому дороже, даже хоть Саймон являлся далеко не из робкого десятка. Это было невыносимо – надо что-то делать, но не знаешь что; кому-то сказать – сочтут психом и осмеют. «А может я и действительно псих? – вдруг пронеслось в голове у Саймона, - Быть не может. Ложился вполне здоровым и уравновешенным, проснулся – в таком вот бреду». Нет! Дальше это не могло продолжаться. Разум был слишком омрачен и возбужден одновременно чем-то странным, что Саймон и не заметил, как быстро, не колеблясь и не ужасаясь, он нашел выход из этой ситуации. Суицид. Только это и ничего другого. Надо только найти способ. Пистолет? Вот так вот взять и выстрелить себе в рот или в висок? Эта мысль пугала и одновременно манила. Саймон достал пистолет из своего плаща, висящего на тремпеле, осмотрел его… Дерьмовая затея. Не сможет. Где же делась его смелость и решимость принимать быстрые и оперативные решения в экстремальных и непредвиденных ситуациях? – Как ветром сдуло. И эта мысль подстегнула его, наравне с леденящим чувством, что эта паническая тревога никогда не пройдет, будет вечно назойливой мухой бесноваться от края до края нервных клеток мозга, пройдет по всем их окончаниям, оставляя болезненный след неотторгаемого страха, подстегнула его. Вздернула и взвила к принятию быстрого плана: таблетки? Наглотаться и сдохнуть? Саймон слышал много историй, что в случаях суицида именно таким, «медикаментозным» способом, многие выживали, а немалая часть из них мучилась в страшных муках еще несколько дней.
Повеситься? Идея. Саймон обшарил весь дом в поисках мало-мальски чего-то похожего на веревку. Не нашлось. Тот единственный обрывок старого шнура, что нашелся в кладовке, был похож больше на нитку, которая порвется при малейшей же нагрузке. Да и если подумать, куда ее привязывать? К люстре? Сорвется ведь вниз под весом Саймона.
Прыгнуть с окна. Но, учитывая что он живет на восьмом этаже, это низко для смертельного исхода – люди падали и с девятого, выживая при этом, ограничиваясь переломом конечностей и позвоночного столба. Значит надо найти место, достаточно высокое. Саймон вспомнил, что в его городе, на противоположном конце, строится новый, в будущем элитный дом. Вроде бы двадцатипятиэтажный. Его уже достроили в высоту, но только сам «скелет», а работ, судя по его незавершенному виду, еще предстоит полно. Решено! Надо быстро туда добраться, ибо это погружение в царство душевного мрака и безысходности все невыносимей и ужасней, не сравнении ни с чем, что можно было бы придумать самым изощренным умом планеты. По крайней мере, так твердо и бесповоротно решил Саймон.
Он быстро выбежал на стоянку, разблокировал автомобиль, сел, завел, развернулся и вырулил на выход. Когда Саймон выехал на главный проспект города, на нем было чисто от машин и пешеходов и только одинокие фонари уныло и тускло освещали дорогу. Можно разогнаться как можно быстрее. Но, похоже, в таком состоянии, он был способен так нестись и в светлое время суток, наезжая на людей и врезаясь в автомобили – сделать все, лишь бы быстрее добраться до желаемого места. Промедление равнялось смерти, но и ускорять события – означало убить себя. И он не знал, что из этого хуже. Саймон пытался себя несколько раз одернуть, вытащить самого себя за волосы, словно Мюнхгаузен, из этого болота накатывающего страха. В некоторый момент мысли шквалом шли в определенном направлении, но в итоге обреченно натыкались на невидимую стену, не позволяющую им идти дальше. Сразу все видение жизненного бытия становилось безысходным, а потому – бессмысленным. От этого становилось ужасно страшно, потом наступала паника. Все в голове начинало крутиться смерчеобразно, завлекая за собой случайные картины обрывков воспоминаний, далекие голоса, фрагменты недавно пережитых ощущений. Все это безжалостно кромсалось, смешивалось, заново переживалось Саймоном, но ни в какую не хотело усваиваться, а только усиливалось с невыносимой интенсивностью. Он пытался перенаправить свое мышление на что-то простое и приятное, лишь бы не было этого ужасного бурления безобразия. Но и эти мысли захватывал смерч, заставлял вращаться туда, куда было ведомо ему одному. В пиковые моменты Саймон чуть ли не терял контроль над собой, чудом не падая в обморок. На лбу у него выступила обильная испарина, которая падала тяжелыми каплями на руль. Дальнейшие раздумья превращались в сложнейшую задачу, не имеющую решений.
Двигатель выл, как сумасшедший, выжимая из себя максимум килооборотов, который мог позволить этот красавец «Porsche». Сокращая себе путь, Саймон проезжал прямиком по клумбах, не принимая советов GPS-навигатора. Однажды, выехав на площадь, он чуть не врезался в бортик, ограждающий фонтан, лишь в последний момент выкрутив руль, частично задел его. С правой стороны что-то лязгнуло – видимо, несладко пришлось автомобилю при стычке с камнем. Но если автомобиль еще ехал, значит и не стоит обращать на это внимание. Саймон повернул на строящуюся дорогу, протаранив мусорные баки и проехав через кусты. И как назло шел дождь – задние колеса пробуксовывали взмокшую глину. Но ехать уже не долго – вот, собственно, в паре сотен метров и высилась новостройка, как огромная черная глыба на фоне слегка просвечиваемого луной неба.
Саймон резко затормозил, что машина еще по инерции прокатилась около пяти метров. Вышел, не выключая фар – то ли забыл, то ли просто не хотелось. Он и сам не знал, почему.
Забор из металлических синих листов полностью огораживал по периметру здание и прилегающие к нему рабочие территории, лишь в одном месте оставляя место воротам – для въезда техники и строительного персонала. А тем временем в воспаленном сознании Саймона все так же бесновался неудержимый поток мыслей. Окружающая действительность утрировалась во взбудораженном сознании: огни в недалеких домах, свет фар казались сильным свечением, слепящим и ярким как солнце - еще чуть-чуть – и глаза начнут слезиться; мелкая морось казалась интенсивным градом, обивающим все тело; легкий шорох деревьев слуховой аппарат синтезировал как жуткий скрежет железа. Все в очередной раз невыносимо до невозможности. Пора покончить с этим, превратившись кровавую лепешку.
К счастью, охраны этого строения не обнаружилось, поэтому Саймон перелез через закрытые на замок ворота беспрепятственно. У него-то была отмычка на любые замочные скважины, но легче и быстрее было перелезть. Пробежав по невообразимо развезенному в жижу грунту, он залетел на лестничную площадку и бегом начал подниматься наверх, пару раз чуть не упав от налипшей грязи на туфлях. Через пять минут он уже достиг последнего этажа. Дверь на крышу была заперта. Вот и пришло время воспользоваться отмычкой. Две минуты повозившись с нею, - из-за кромешной тьмы ровным счетом ничего не было видно и пришлось все делать на ощупь, - Саймон вышел наружу. Кучи всевозможного строительного хлама валялись по всей слабоосвещенной плоскости крыши. Пришлось обходить эти завалы, чтобы добраться до края.
Он глубоко вдохнул и посмотрел вниз – почти ничего не было видно кроме одинокого, стоящего в тусклом лунном свете бульдозера. От такой высоты немного закружилась голова – на интуитивном уровне Саймон себе представил, насколько же все-таки это высоко и смертоносно для прыжка. Но эти мысли быстро перекрывались теми неведомыми по своей природе паническими ощущениями, что обволакивали Саймона все время. Попытки вернуть адекватность мыслей были громоздки и неповоротливы, как троллейбус, а поэтому – совершенно бесполезны. С каждым мгновением, каждой секундой это все нагромождалось всяким сором в голове.
Слишком много образов. Визг пуль, собачий лай где-то из переулка, перекошенные от ужаса лица, мелкие брызги крови, масса воспоминаний: нужных и давно забытых - все это стремительно проносилось в его сознании на грани восприятия под какую-то запевку из рок-композиции. Over and over. Все то же, только меняя ракурсы видений, чуть искажая их и меняя тембральную окраску той самой запевки до невыносимых низких звуков, будто магнитофон зажевал пленку кассеты.
