Мы бы жили с тобой
На горе за рекой,
И ничто не мешало бы счастью.
"Ты помнишь дом на горе?
Ты помнишь свет на заре?
В небо посмотришь - даль далека,
Лес да река..."(Ирина Круг - Дом на горе)
Ну вот и свершилось. То, чего я хотела и боялась. Мой визит в Усиху - радостный и печальный одновременно. Но, всё по порядку.
День с утра хмурится. Солнце то выйдет, то спрячется. Электричка на Семёнов набивается под завязку, но ближе к Семёнову пустеет. Тут же сажусь в автобус и очень быстро оказываюсь в Усихе. Со стороны Воскресенского останавливается ещё один автобус. Выходят женщина с девушкой, я их не знаю. Иду по улице, съёжившейся из-за со всех сторон подступившего леса. Вместо крайнего дома Сизовых - обломки. Но тут же, около магазина, выстроена маленькая хибарка. Значит кто-то ездит. Сохранилась старая покорёженная ветла с остатками прибитой к ней лавочки. Когда-то на ней было написано: "Коля, мы тебя любим!". Эх, где ты, Коля?
Далее закрытый магазин (Надпись: "КООП: товары повседневного спроса"). Слева первый дом Аникиных (обветшал, заброшен), дом "Бари" (в хорошем состоянии, стоит машина, какой-то мужик), дом Сизовых (жилой, калитка в огород открыта). Дом напротив тоже видно с хозяевами, хотя и обветшал.
Заглядываю в колодец. Колодец заброшен, заржавели бадья и ручка с цепью. Давно уже не вытаскивали из него воду. Сам колодец закрыт какими-то тряпками, торчит шланг. Значит воду качают насосом.
Иду дальше. Дом, в который приезжали из Душанбе, в хорошем состоянии, дом "Галашихи" заброшен, дом Бобылевых жилой (гуляют куры, стоит мужик, но я его не помню).
Справа дом Раиды - обломки. Дом Калемановых - стоит без двора, врос в землю, но похоже, что туда приезжают. Вместо ветел перед домом аккуратно посажены две рябинки.
И тут вдруг замечаю надписи на домах: "улица Заречная, №...".
И наш дом, уже без надписи. Совсем врос в землю, двора нет, крыша как решето. Вместо трубы - дыра. Выбитые окна, как руки, открывают мне навстречу пустые рамы. В окнах ещё висят занавески. Сдерживая слёзы, открываю дверь коридор, которого фактически уже нет, как нет уже многого в мой жизни (трамваев, родителей, Барсика, старых друзей, засеянных пашен, луговых цветов, протоптанных троп и т.д.). Но ещё остался запах, неповторимый запах деревенского дома - дерева, выбеленного временем. Я уже не сдерживаю слёз. Ступеньки сломаны, с трудом взбираюсь на крыльцо.
День с утра хмурится. Солнце то выйдет, то спрячется. Электричка на Семёнов набивается под завязку, но ближе к Семёнову пустеет. Тут же сажусь в автобус и очень быстро оказываюсь в Усихе. Со стороны Воскресенского останавливается ещё один автобус. Выходят женщина с девушкой, я их не знаю. Иду по улице, съёжившейся из-за со всех сторон подступившего леса. Вместо крайнего дома Сизовых - обломки. Но тут же, около магазина, выстроена маленькая хибарка. Значит кто-то ездит. Сохранилась старая покорёженная ветла с остатками прибитой к ней лавочки. Когда-то на ней было написано: "Коля, мы тебя любим!". Эх, где ты, Коля?
Далее закрытый магазин (Надпись: "КООП: товары повседневного спроса"). Слева первый дом Аникиных (обветшал, заброшен), дом "Бари" (в хорошем состоянии, стоит машина, какой-то мужик), дом Сизовых (жилой, калитка в огород открыта). Дом напротив тоже видно с хозяевами, хотя и обветшал.
Заглядываю в колодец. Колодец заброшен, заржавели бадья и ручка с цепью. Давно уже не вытаскивали из него воду. Сам колодец закрыт какими-то тряпками, торчит шланг. Значит воду качают насосом.
Иду дальше. Дом, в который приезжали из Душанбе, в хорошем состоянии, дом "Галашихи" заброшен, дом Бобылевых жилой (гуляют куры, стоит мужик, но я его не помню).
Справа дом Раиды - обломки. Дом Калемановых - стоит без двора, врос в землю, но похоже, что туда приезжают. Вместо ветел перед домом аккуратно посажены две рябинки.
И тут вдруг замечаю надписи на домах: "улица Заречная, №...".
И наш дом, уже без надписи. Совсем врос в землю, двора нет, крыша как решето. Вместо трубы - дыра. Выбитые окна, как руки, открывают мне навстречу пустые рамы. В окнах ещё висят занавески. Сдерживая слёзы, открываю дверь коридор, которого фактически уже нет, как нет уже многого в мой жизни (трамваев, родителей, Барсика, старых друзей, засеянных пашен, луговых цветов, протоптанных троп и т.д.). Но ещё остался запах, неповторимый запах деревенского дома - дерева, выбеленного временем. Я уже не сдерживаю слёз. Ступеньки сломаны, с трудом взбираюсь на крыльцо.
Что это? Изба вся выпотрошена, как моя душа. Нет ни дверей, ни полов, ни потолка. Всё выломали, очевидно, на строительство. Стропила и печь рухнули. Осколки кирпичной печи завалили всю избу. Под ними глаз невольно выхватывает былую жизнь - остатки скатерти со стола, вёдер, в которых носили воду. В красном углу - нетронутый иконостас. Туда кто-то поставил большую фотографию Фёдора Вздыхина, пропавшего без вести на войне.
Стоим и смотрим мы друг на друга. Он - из иконостаса, я - из дверного проёма. Крещусь и кланяюсь в красный угол. Прошу прощения, но, видимо, нет мне его.
В сенях ещё уцелел потолок и часть пола с лестницей на чердак, где был чулан. Колышется на ветру пёстрая тряпица под потолком, прикрывая несуществующую полку. Заднее окно выбито полностью. С трудом пробираюсь к нему и вылезаю в огород.
Огородом постепенно начинает овладевать лес. Вместо привычных гряд - деревья. Чудом сохранившийся остаток изгороди. Маленькая рябинка, росшая на краю огорода, вымахала и стала большим деревом. Печальная картина открылась мне с нашей когда-то протоптанной двумя тропами горушки.
Весь угор, когда-то открывавший величавый вид на дальний лес и поле, абсолютно зарос лесом. Сосенки и берёзки плотно покрыли его былой простор.
Спускаюсь к реке - ни дороги, ни даже тропочки. Такое ощущение, что никто не ни ходит ни к реке, ни в лес. Бурая прошлогодняя трава, никем не скошенная, покрыта молодой пробивающейся зеленью. Идти очень неудобно, ноги запутываются в старой траве. Подхожу к реке - унылая бурая болотина (какая-то страшная запруда). Обломки лавочки, повсюду обломки бань, стоявших вдоль реки. Обломки, обломки, обломки...("как будто здесь войн была еще вчера").
Снизу гора, на которой стоит деревня, кажется очень невысокой, сползшей к реке. Может эту видимость создает молодой лес, стёрший все грани.
Обхожу запруду, сделанную по всей видимости бобрами (плотина-то из натасканных лесных веток). И вот она - речка Медяна бежит-струится по лёгким камушкам, меж теперь уже обоих лесных берегов. Берёзы, ведущие на хутор, стали огромными (дом Шабаршиных на хуторе стоит, но подняться к нему нет сил).
Перепрыгиваю речку, промочив одну ногу, и вот я в Выпуске, я у цели, я вижу подснежники. Уже распустившиеся, как белые звёзды, великолепным ковром, расцветили они постаревший Выпуск. Много деревьев высохло. Одна сосна спилена и лежит через реку. Огромный ровный пень напоминает обеденный стол. Ну вот я и дома, в моём дорогом лесу. Можно посидеть на этом пне, перекусить оглядеться.
Здравствуй, Лес-Батюшка! Это я - твоё печально дитя. Я склоняюсь перед твоим величием. Правда в том, что когда вымирает род человеческий, на его место тихо безмолвной поступью находит Лес, занимает освободившееся от Человека пространство - пастбища, пахотные земли, огороды, дома.
Тихо, ещё не слышно птиц, лишь кукует то здесь, то там кукушка. Деревья едва подёрнуты зелёной дымкой. И - неповторимый снег подснежников.
Помоги мне, Лес-Батюшка! Мне не у кого искать защиты. Я - Одиночество. Я - капля росы на твоей траве, распустившийся отцветающий подснежник. Меня не станет, и я перейду в твою армию одним из полчища наступающих деревьев.
Вновь перепрыгиваю речку и продолжаю свой путь под горой, сново промочив ноги в ручье, текущем из большого оврага. Весна... С трудом поднимаюсь на гору по краю оврага. В глаза бросается огромный высохший вяз, когда-то раскидистый и красивый. Вообще все не свойственный лесу деревья, росшие в деревне (тополя, вязы, липы, ветла), ушли в небытия, за исключением двух ветвей у нашего дома, которые совсем скрючились и упали, но всё равно дают отростки. А перед ними на лужайке довольно уже высокий березняк. Лес...
Прохожу мимо Светочкиного дома. Дом отделан как конфетка (ну что вы хотите - частный стоматолог). Перед домом -цветы. Вообще перед многими, даже заброшенными домами растут нарциссы, как будто специально посаженные.
Гагин дом тоже цел. Невольно обращаю внимание на дома Софроновых и Люлиных. Софроновский дом немного скособочился и просел. Нет палисадника. Но в целом видно, что за ним присматривают. Фасад и наличники покрашены. А в доме Люлиных вставлены пластиковые окна. Значит тоже не бесхозный.
Иду в Завраг или в "тот край", как мы его называли. Дом Дуни Дарьиной в хорошем состоянии, тоже вставлены пластиковые окна. Мясниковы - живут, гуляют куры, стоит газонокосилка. Дом Александровны стоит в землю врос, никого нет, цветут нарциссы. За ним два дома: один - обломки, другой - еле стоит. Маринкин старый дом - обломки, зато напротив - Жилянин - стоит, обнесён заборчиком. Значит кто-то ездит.
Со стороны Капустихи тоже подступает лес. Дорога едва просматривается. Иду к коровьей стоянке. Большие берёзы еще просматриваются среди молодняка. Кто-то окликает меня у дома Мясниковых. Какой-то мужик, не знаю его. Мне бы подойти, поговорить, но я так потрясена всем увиденным, что не могу говорить. Овраг за коровьей стоянкой перекопан каким-то непонятным образом. Говорят, там проходит газопровод.
Подойти не решаюсь. Тяжело, ноги путаются в прошлогодней нескошенной траве. Иду назад.
Прохожу выгоном мимо дома «билиси» (обломки). Слева дом цел. Также ни дорожки, ни тропочки. А ведь раньше всё было исхожено.
Единственная улица, где стоят ухоженные дома – наш проулок к гумну. Аникинский дом – в 2 этажа (вяз и липа рядом спилены). Дом Склёминых (также в два этажа) – как близнецы-братья. Далее дом Веры Павловны (стоит машина), и последний дом тоже с пластиковыми окнами. Напротив – «убланский дом» - выкрашен жёлтой краской, значит тоже ездят «инжиликины» дети или кто другой. Нет - они, потому что влюбившись в Усиху, невозможно её разлюбить.
Помнится, наша соседка Шура говорила, что пробовали они снимать дачу на Линде и в других местах. Нет, всё не то. Усиха лучше.
Ну вот и вся деревня. Вроде бы всё описала. Единственным человеком, с которым я поговорила была Наталья Андреевна Аникина, лет пяти отроду. Сама подбежала ко мне, разболталась. Я спросила как зовут её отца (моего друга детства), хотя по ней и так видно. Она мне рассказала, что «да, папа Андрей, мама – Надя, а сестра – Лена». Вот такая вот счастливая семья. Не то, что я. Потом её позвали, а я пошла прощаться с домом.
На сохранившейся ветле весит пожарная каланча, а рядом будка с телефоном. Иду к дому, трогаю окна, прижимаюсь щекой к бревенчатому срубу, целую его, прошу прощения. Больше я никогда сюда не приеду, это – конец.
«Всё в прошлом» - так называлась фотография на выставке «Черноречье-2016». На ней удивительно похожая на Усиху картина. Заросшая бурьяном и лесом гора, а на ней и под ней старые полусгнившие банки.
Всё в прошлом… Медленно возвращаюсь назад по Заречной улице. Перехожу шоссе в сторону Будилихи, где когда-то с голубыми цветочками рос лён. Теперь уже лес. Спускаюсь к реке, которая в этом месте образует небольшую запруду перед мостом.
Сажусь на бугорок и снимаю обувь. Пусть ноги почувствуют майское тепло родной заброшенной земли. Припекает солнышко, в тихий заводи плавают уточка и селезень. По автостраде скользят редкие машины.
Потом я ещё долго сидела на остановке (в «ожидалке») в ожидании автобуса. Три машины проехали мимо меня и свернули в Усиху. В их числе Андрюшка Аникин. Не остановился. Не узнал, или что-то помешало? Не поговорили. Жаль.
К