Живет на Дону в станице цыган...

Здорово дневали, братья казаки!
Тут как-то просят про деревенскую жизнь рассказать... А я всё порываюсь за станичников да хуторян доложить. Мы-то что, как бы не в сёлах да не в деревнях проживаем, то про нас и слово сказать не требуется? А? Как вы, казаки, мыслите?


Не стану ждать ответа, знаю, что казацкое «Любо!» будет за мной! Однако, не только о казаках сказывать стану, но и о наших соседях по станице и по хутору.


Так вот, служба закинула теперь меня на Волгу, поочерёдно заставила и Германскую землю объехать, и жаркий Туркестан. Да и Русский Север обживать повелела. Что там, пустое говорить: служба наша такая...


Зато как-то давеча довелось мне на Дон к крёстному в гости заехать. Глядь, а на казацкой земле как-то неладно стало: в станицах смирно что ли, а в городах да райцентрах аж как-то неуютно, не по-нашенски. Раньше имелось немало инородцев да пришлых на донской земле. А тут, глядь, совсем нашего говора казацкого не стало. Даже меня обрусевшего никто не примечает.


Ну, да я не об энтом. Ведь на Дону исстари разные народы проживали. В Ростове, помнится, имеется своя Нахичевань, армянами заселённая, горцев по Дону немало, а в Сальских степях и далее калмыки обитали, да и служили казаками те самые степняки во Втором Донском Войске.


Сказывать начинаешь, дак вечно сбиваешься... Всё куда-то в сторону несёт, как жеребца необъезженного в дальнюю балку, аль в займище, отколе зорька зачинается. Вертаюсь в тему...


Недалече от райцентра, где крёстный живёт, есть станица. Чуть не сбрехнул, как она зовётся. А не хорошо, коль назову станицу, как она на самом-то деле есть. Их, родимых, умирающих и уже бывших немало в Донских степях. Раньше был колхоз: три станицы и два хутора. Теперича иной хутор больше некогда станицы...


Дак завёл речь я за станицу, в коей у крёстного родня по супружнице, по тётушке моейной, стало быть, так она считается. К её сестре, мы и двинулись. Раньше, по детским посещениям припоминаю, здесь имелось отделение колхоза: скотоферма с дойным стадом и молодняком, птичник с курами, утями и гусями, бахчи, огороды, поля пшеничные, кукурузные, с подсолнечником да ещё, Бог знает, с чем. Богатые были поля! Даже все обочины дорог засеивались. Нам, казачатам, стадо прогнать на водопой меж полей-огородов не просто было: того и гляди, чтоб телята или козы в посевы иль на бахчи не скаканули. Теперь в станице нет отделения колхоза. Есть два фермера, во как на импортный манер обзываются! Один сдаёт семечки на маслобойню, другой уж который год и не сеет и не пашет: «купи-продай» его обзывают.


Вновь меня в сторону заносит, как байки старого казака, что цигарку с махрой на лавке у двора своего раскуривает, кашляя на всю округу. Я же про тётушкиного зятя-цыгана рассказать желал.  


У тётушки сестра, значит и она мне тётя, в станице живёт. Кажись, я не впервой говорю, повторятся начал про родню папашкину. Ну, да ладно. А какая она мне тётка, на четыре года старше. С детства её Нюркой кликал. Вместе когда-то коз пасли...


Ну, наконец-то подобрался, о чём поведать желал. Замуж вышла Нюрка всем наперекор за Пашку-цыгана.  В соседнем совхозе есть цельный хутор Рынок-Белоярский. Там же слева по улице староверы-беспоповцы обосновались со стародавних времён, а справа сплошь цыганские хаты. Тоже многие десятилетия, как прижились, в совхозе трудятся. Кстати, там казаки совхоз сохранили: и сеют, и хлеба пекут, да рыбу донскую добывают. К тому замечу, что уже не избы, а цельные коттеджи на современный лад проулками-переулками строят. Во как!


А Нюре с цыганом Пашкой приходится самим без колхоза выживать, как, впрочем, и всем ещё не сбежавшим в город станичникам. А знаете, почему Пашку-цыгана невзлюбили местные казаки? Не, он не воровлив, как молва всех цыган окрещивает. А, поговаривают, что он горькую попивает да травку якобы покуривает. Цыган же!


Не смогу сказать: правда ли в этих словах аль брехня. Приехали мы, а Пашка-цыган тёщу, которой уж девяносто третий год минул, из душной избы вместе с креслом на руках на свежий воздух в тенёчек выносит. Сама-то баба Дуся давно ходить не может. И не брешет при этом, а что-то доброе старухе на ухо нашёптывает.


Хозяйство у него немалое: пяток подсвинков, три коровы дойные, бычок на откорме, телёнок молочный. Куры с цыплятами меж ног мечутся. В сетке загорожены индюшата да цыплята-бройлеры. А гуси с утями на пруду, лишь иногда к вечеру являются ко двору переночевать, да зобы зерном набить. Вот я и думаю: брешете, братья-казаки, вы же не пьёте вина, травку не курите, а с хозяйством Пашки-цыгана не каждый может сравниться. Быть может, зависть эту погань вам на язык подвесила?


Пока мы чай в тени виноградной распивали, цыган со старшим полуказаком-полуцыганёнком ушли солому, что надысь привезли, скирдовать. Что-то закат хмурый, да и ветерок с запада тянет, не дай Бог, непогодье застанет неубранную солому, зимовать-то скотине как?


Погостили мы чуток, да пора и честь знать. У станичных дел невпроворот. А у Пашки одна беда, с хозяйством и с семьёй-то всё отлажено, а вот цыгане от него отвернулись: в примаки в чужой дом пошёл... Да и казаки не только его, но и сыновей считают за пришлых, цыганскими детьми...


Да и ладно... Время рассудит. Земля-матушка всем своё место определит. Так-то!


Ну, что, братья-казаки? Не совсем развесёлый рассказ в этот раз получился... Жизнь она такая, всё время разная, всем да каждому по нраву не бывает. А станицы выживут, пока земля донская способна кормить тех, кто трудиться не заленится.