Повесть о нашем человеке. Гл. 26-28

 
 -26-
Неожиданный визит к губернатору оставил кроме общего чувства неудовлетворённости ещё и осадок бесцельности встречи и недоумения, зачем вызывал, зачем отобрал дефицитное время. Оказалось к тому же, что приглашён был не один Виктор Сергеевич, а все трое кандидатов на власть в городе, и ему, самому молодому и бесперспективному новичку, пришлось париться в предбаннике почти два часа, пока бюробосс не выслушает первых двух, причём в последовательности их перспектив – сначала Осинского, а за ним Шулебожского. На Алексина он потратил не более трети часа, невнимательно и осоловело выслушав интереснейший доклад выскочки о кардинальных мерах преобразований в городе, направленных на улучшение благосостояния граждан, внедрения современной экономики и социально-культурного развития, трижды прервав идиотскими вопросами, на которые у ошеломлённого вундердяди не нашлось внятных ответов. Причём прерывал невежливо, в середине фраз, очевидно, уморённый словоблудием всех трёх претендентов, не давая себе заснуть.
Сначала спросил, как у них в городе дела с общественными туалетами. Виктор Сергеевич даже забыл, о чём собирался говорить дальше. Краснея и спотыкаясь на каждом слове, ответил честно, что не в курсе, что ни разу около не приспичило, но что по возвращении обязательно посетит каждый и пришлёт отдельный отчёт. Сортирный мэтр удовлетворённо покивал крупной башкой, соединённой с массивным туловищем без шеи и потряс жирной грудью, плавным косогором переходящей в благопристойное для губера пузо, которое мешало обладателю дирижабля вплотную приблизиться к столу, и он постоянно для удобства чрева откатывался в высоком полётном кресле назад, к стене, с которой караулил все его движения хитро улыбающийся президент. Вторым был вопрос о стоимости молока на рынке. Предпочитая ему «Фанту», Виктор Сергеевич и тут оказался в провале, даже не попытался выбраться, промямлив, что за ненадобностью не приценивался, тем более что губернатор, скорее всего, и сам не знал цены, а брал кандидата на понт. Удовлетворённый заминкой мелочный божок попытался доконать бесперспективного претендента на муниципальную власть, не знающего города, спросив на засыпку о стоимости билетов в музей. Ответ экзаменующийся знал, побывав в ветхом памятнике, охраняемом государством его медленное разрушение, а экзаменатор, услышав, недовольно сморщился и закрыл глаза, предоставив излагать оставшиеся тезисы доклада дремавшему телу. Виктор Сергеевич благоразумно решил не утомлять владыку губернии, истощившегося в заботах о сортирах, молоке и музеях вотчины, и скомкал конец сообщения. Расставались довольные друг другом, особенно губернатор, избавившийся, наконец, от скучнейших провинциальных теоретиков, и, выходя от него, самый скучный дотумкал, наконец-то, зачем губернатору нудные смотрины. А были они совсем не для ознакомления с программами кандидатов, просто большой паук почувствовал неприятное натяжение паутин со стороны районного города и решил оценить опасность от новых выдвиженцев, потому и подтянул к себе, чтобы убедиться, что никто его центральному положению не угрожает, особенно политически голый и бесхитростный третий, который всегда лишний, а потому можно его без опаски поддержать для равновесия. Каждый в общей схватке в первую очередь схватывается за своё место, на каком бы ни оказался, и общие блага здесь ни при чём. Так установлено негласными правилами бюронета. От понятия бюроистины не стало легче.
Проходя мимо парковки и тщетно пытаясь догнать удлиняющуюся собственную тень, тяжко задумавшийся безрадостный и бесперспективный третий был остановлен настойчивыми автосигналами голубого «Вольво», из окошка которого торчала мерзкая рожа лыбящегося Осинского. Пришлось подойти.
- Виктор Сергеевич, вы что, без машины?
Безлошадник развёл руки.
- Увы, не заработал.
Альберт Яковлевич расхохотался, приняв ответ за шутку.
- На вас, однако, не похоже. Садитесь, подвезу.
Виктор Сергеевич тоже приятно улыбнулся.
- Не стоит, боюсь, что придётся высаживаться посреди дороги и топать пешедралом. – Чем ещё больше развеселил уважаемого сити-менеджера.
- Это уж как договоримся.
Заартачившийся пассажир убрал улыбку.
- О чём?
Исчезла улыбка и с приятной физии Альберта Яковлевича.
- Между нами, к сожалению, наметились две нестыковки, которые надо бы перестыковать. – Он вылез из машины, встал рядом, опираясь спиной о крышу. – Одна касается предстоящих скорых выборов. У вас есть ещё время, чтобы отказаться от безнадёжной затеи выбиться партизанским нахрапом в лидеры. Партия, членом которой вы являетесь, не одобрила такого волюнтаристского поведения, выдвинув одного кандидата.
- Не партия, а ареопаг, - подправил партизанский член.
- Зря вы так, - Осинский поморщился, раздражённо поёрзал спиной по крыше. – Неужели вам, умному человеку, - Виктор Сергеевич признательно поклонился, - не ясно, что проиграв выборы, а это неизбежно и обсуждению не подлежит, вы потеряете всякие надежды не только на продвижение по службе, но и, вероятно, лишитесь того, чего достигли. – И это была уже явная угроза. – Я знаю, вас подталкивают, но будьте же самостоятельны, - чего очень хотелось и подталкиваемому, за это и боролся, за свободу и независимость от жучков осинских, хотя и сомневался, что такое возможно.
 - Что вы предлагаете взамен?
Альберт Яковлевич выпрямился, потёр ладонь о ладонь, извлёкши неприятный шелестящий звук и, очевидно, прикидывая сходную цену сдавшемуся сопернику.
 - Я думаю, вы останетесь в наших рядах и займёте место согласно вашим дисциплинированности и способностям с перспективой на карьерный рост в соответствии с достигнутыми успехами.
 - Дёшево! – невесело усмехнулся продавец самого себя. Альберт Яковлевич пожал плечами, но большего не счёл нужным прибавить, исключив дальнейший торг. – Ладно, - посмотрел Виктор Сергеевич на трущиеся скаредные ладони покупателя, - я подумаю. Что ещё?
Лицо Осинского сделалось злым, а взгляд тёмно-карих глаз колючим.
 - Оставьте Алину в покое, она вам не пара. По физическим кондициям она, конечно, уже взрослая  женщина, но по разуму ещё несмыслёныш, и ваша недостойная связь очень скоро ей наскучит и принесёт тяжкие разочарования. Вы же не собираетесь на ней жениться? Надеюсь!
Виктор Сергеевич повеселел: вот, и сгодилась козырная дама, можно и поблефовать.
 - Почему бы вам самому не переубедить любимую падчерицу?
Левая щека отчима некрасиво дёрнулась, а на правой, затенённой, густо вычернились корешки проволочной щетины.
 - Пытался, но меня она не слушает. Современная молодёжь ни в грош не ставит старших близких родственников, её абсолютно не трогает, что равнодушным поведением она бросает тень на мой имидж безупречного семьянина, что крайне недопустимо в предвыборное агитационное время. Могли бы и повременить до конца выборов. Это не лезет ни в какие ворота: дочь, а я считаю её таковой и дал ей свою фамилию, открыто и даже демонстративно переметнулась в стан противника, опозорив тем самым отца, который дал ей всё, на что способен. Исключительная неблагодарность! – Теперь у возмущённого квазиродителя задёргалась и другая щека. А вот зачерствевшую душу соблазнителя малолеток волнения названого папаши абсолютно не тронули. Он ликовал: вот оно, вот та ниточка, да что там ниточка – целый канат, потянув за который, удастся  выцарапать из будущего мэра кое-что посущественнее пассивного выжидательного членства в правящей консервативной партии в ожидании милостивой синекуры.
 - А что если попробовать вместе? – осторожно, безразличным тоном предложил помощь в грязном деле.
Осинский понял мгновенно и спросил напрямик брезгливо:
 - Что вы хотите?
Вымогатель тоже не стал темнить.
 - Департамент финансов.
Альберт Яковлевич задумался, перебирая, очевидно, варианты, как облапошить наглеца без потери важнейшего департамента, но ничего не придумав сходу, решил отложить сделку до возвращения.
 - Я подумаю. – Задом влез в авто и прежде, чем захлопнуть дверцу, обрадовал: - А вы мне решительно нравитесь, - на что получил хлёсткий нелицеприятный ответ:
 - А вы мне – нет!
Машина недовольно взрычала.
 - Садитесь, - опять предложил неподкупный потенциальный мэр.
Виктор Сергеевич приятно улыбнулся.
 - Не могу: мне ещё надо пробрести подарки для безмозглой и физически развитой женщины. Счастливого пути... дорогой тестюшка.
«Вольво» рванул задом, потом с визгом шин крутанул на повороте и исчез в попутном густом потоке транспорта.
Вернулся «зять» в уже ускоренно наступающей предосенней  темноте, загруженный большой сумкой с экзотическими фруктами. В ней сгрудились манго, киви, ананасы, апельсины, бананы, мандарины, огромные краснобокие яблоки – пора было привыкать к природной пище иноземных краёв, куда они собирались свалить. Вошёл тихо, крадучись, чтобы застать красавицу врасплох. Но не получилось. Свернувшись на диване полуголым Маугли, она безмятежно дрыхла под рычащую теле-гиену, даже жалко было будить. Постоял рядом с потеряшкой с сумкой, полной джунглевых радостей, любуясь красивым телом, глубоко вздохнул, сожалея, что, вероятно, скоро потеряет над ним власть. Вырвавшегося вздоха сожаления оказалось достаточно, чтобы чуткое дитя природы широко открыло глаза, с полминуты разглядывало разбудителя, соображая, не сон ли это, потом сладко потянулось так, что у него заныло всё тело и особенно одно место, рывком поднялась, обняла и мягко расцеловала горячими сухими губами, наткнувшись бедром на сумку.
- Ой, что это? – отстранилась, чтобы лучше разглядеть. – Умопомрачительно! Где ты столько нарвал? – Схватила крупный апельсин, потёрла в ладошках, впитывая пахучее тепло манящих дальних островов, понюхала, положила, осторожно провела рукой по ребристым небритым бокам ананаса, поласкав торчащую зелёную с бордовым оттенком прядь, вдохнула запах мандаринов. – Ну, нажрёмся, до коликов с икотой, до дрисни, - выразилась по обыкновению грубо, но точно.
Не утерпев обрадовать ещё кое-чем, он поставил сумку на пол, рассыпав экзотику по паркету, достал из внутреннего кармана маленькую голубую коробочку, открыл и протянул ей, улыбаясь.
- Вот, не знаю, понравится ли? – В коробочке на алой бархатной подложке лежало, сверкнув золотом, колечко, украшенное светло-фиолетовым прозрачным аметистом, сверкнувшим навстречу восторженным голубым глазам.
- Это мне? – а сама уже надёргивала дар на палец, любуясь украшением, кинулась на дарителя, облобызала, обслюнявив со лба до подбородка и ушей, наобнимала так, что засаднили обтёртые шея и плечи, и вдруг разом обмякла, села, отпихнув ногой подкатившийся апельсин, съёжилась, застыв в непонятной грусти. – Мне ещё никто никогда не дарил колечек, - вздохнула прерывисто.
Он подсел рядом, обнял за плечи.
- Ты стоишь большего, - прижал к себе, - но я не в состоянии подарить тебе всю полноту счастья.
Она встрепенулась, подняла преданные глаза.
- Ты уже подарил, ты – моё счастье, и большего мне не надо. – Опять полюбовалась подарком. – Разве вот только это колечко. – Она не подозревала, что для него оно было потаённым прощальным, извинительным даром, но