Иоланта

Иоланта
Рассказ - ретро

Снились  опять рояли, расставленные по всему побережью. Утёсов сидел за каждым из них и пел хрипло и увлечённо: «Есть город, который я вижу во сне…»

Это значило: Надежда, отправляйся же, наконец, в Оперный театр.
Ещё два-три дня – и ты дома. А люди заинтересованно так спросят:
- Ну, что?  Одесский оперный действительно красивее Ла Скала? А нашего областного?
А ты? Плечиком пожмёшь? Бровкой поведёшь? Так уже никто и не удивится. Была ты дремучая, дремучая и есть. Хоть и наблюдала Ла Скала по телевизору.

Нет, сегодня по  небу с утра какое-то облачко всё ж таки проплывало. Так что вполне можно засчитать в  погоду не для морских развлечений.  Из-за стены  донеслось: «… жизнь природы неизменна, хоть и мир во мрак одет…»  Звуки Чайковского убеждали в необходимости окунуться в них. Значит, в театр.

Надежда прислушалась: море  откликнулось тихим плеском. Ну, какой театр? Хватит сомневаться. Купаться!

Турбаза  населена народом пёстрым. Тут и связисты, коллеги Надежды. В наличии и чуждые элементы социума, как историк и археолог, и один студент-художник, с мольбертом наперевес. Все вразнобой ходят в столовку. И в город бессистемно выезжают: какие-то музеи без них существовать не могут. Кто попрактичнее, на Привоз отправляется. Время по ним определить трудно. А водонепроницаемые  часы после длительного погружения в морские забавы то шли, то бежали. То отдыхали. Как вот сейчас, к примеру.

На пляже место забивается с рассвета. Иначе загорать придётся стоя. Как тот забронзовевший культурист у самой кромки воды. Девицы так и змеятся у его ног. И даже одна типичная крокодилица. На что надеется, бедняга, - посочувствовала Надежда. Однако море возбуждает мечты.

Забудь, Надежда, об опере. Спой себе арию Иоланты и познай красу вселенной под аккомпанемент хоть бы тех чудаков, что с гитарой мелькнули под твоим окошком.
В столовке толпа – отпадает вопрос завтрака. В буфете – чай с упрощенным вариантом бутерброда (без масла).

Зато прокат только что открылся. Кладовщик Коля, свой человек, конечно, но при активизации отдыхающих делается всё суше и ломается, как надеждин купальник, высохший без прополаскивания после моря.
И – никаких отступлений от инструкций. А она опять – без документа, удостоверяющего личность. И без пятирублёвки. Выдаст матрас или не выдаст, вот в чём вопрос?
Выдал.
- Тебе, Надежда, мой компас земной, всё, что угодно.
Улыбочку! Матрасик – под мышку! Море, море, синяя волна. Солнце – уже согрело песок. Блаженство. Ну да, облачко подросло. Ну и что? А зачем на него смотреть?

Море – вот оно. Чёрное море моё. Исполняет Владимир Трошин.

Надежда зажмурилась, чтоб  не пропустить ни одной чёрточки сладкого воспоминания о выступлении Трошина в местном Курзале под открытым небом. Билетами она и её коллеги себя не обременили – всё равно аншлаг более чем допустимый. Так что она смотрела из-за забора, стоя на плечах одного из постоянных своих спутников, которому кривлянья артистов ни к чему, а голоса он и так различает. Тем более, песни – старьё. Ах, всё равно!

А на этот раз Надежда приехала на турбазу без верного оруженосца – наступила его очередь летнего бдения, пока контора ушла в отпуск. Немного не хватало его, что говорить. Даже и за хлебом самой ходить надо, не говоря уж о билетах в Оперный.
Но Надежда к самостоятельности привыкла с шестнадцати лет, ещё с отъезда в Харьков в радиотехникум. Сама принимала решение о замужестве и о разводе. Сама на заочное в Одессу приехала в институт. Сама разбирала и собирала аппаратуру, доискиваясь причины поломки.
Тогда как весь дружный коллектив конторы просто советовал заменять неисправные блоки.
- Женщина! Слушай сильного!
Надежда и слушала. Только внутренний её голос – тот самый сильный -  был невнятен окружающим. Зато когда ей сделали предложение  принять на себя руководство отделением, она не слушала никого вообще. Приказы просто исполняют, без обсуждений. Надо так надо.
Теперь от неё зависела не только приподнятость настроения, но и повышение денежной премии. И  мужской по преимуществу коллектив в смотре связистов Луганской области вышел на первое место по всем показателям.

Вот такова Надежда. Ну и синие глаза, и невысокий рост, льстивший без исключения всем мужчинам, и независимые, наружно спокойные манеры – делали незыблемым её авторитет.

Народу на пляже прибывало. Говорливы все не в меру. Ну да ладно. Вот этот матрасик годится и для изоляции от словоохотливого  общества – скорее в воду его! И запрокинуть голову, лежа на раскачиваемом слабой волной воображаемом плоту,  в такой волшебной перспективе, как бы из глубины вод,  полюбоваться на пляжную сутолоку, и уплыть, воспроизводя под аккомпанемент морского плеска  в своё удовольствие хоть бы и «Из- за острова на стрежень, на простор речной волны …»  
И никто не спросит, как Коля-кладовщик: «Это ты на какой ноте сейчас?…»  Задается, что недавно трубить научился тревогу и отбой тревоги. А сам её, она пару раз заметила, тайно фотографировал на пляже.

А волны – мечта! Так раскачивают, так раскачивают, как в лучшие моменты её медового месяца то ли юная страсть, то ли изношенные пружины матраса на  супружеском ложе.
И снится Надежде Стенька Разин, неуловимо похожий на бывшего мужа, и поднимает он её на своих сильных руках, и бросает в набежавшую волну. Зачем ему это надо? Она же не княжна, а инженер-связист, приносящий пользу государству.

И становится Надежде  неуютно от этой мысли, да ещё  и в холодной воде,  - и размыкает она глаза. Всё правда: и набежавшая волна, и следующая набегающая, и плот-матрац, ускользающий с каждой новой волной из её поля зрения.
Как? Сколько же времени она колыхалась во сне! С берега ей спасительным указателем перспективы маячит шпиль туристской станции – с моря набегают угрожающе резвые барашки пенящихся волн, играют её весом, как пёрышком.

Блаженство или безнадежность венчают любовь к морским купаниям после полудня? Потому что полдень – позади, судя по наклону солнечного диска.

Ну, нет, матрасик – это сейчас не спасение. Бог с ним, куда его несёт! Так и берег из виду потеряешь. Хорошо, что солнце ещё облака  не затянули. Ориентир!
Понапрасну  столько усилий потратила на поимку инвентаря, который под умолчание о сроках возврата был выдан, а значит, вполне может быть подменён. В местном универмаге похожие лежат. Расходы, конечно. Но если представить, что каждый вечер посещался Оперный театр, то и ладно.

Дыши, дыши правильно, Надежда, не зевай. Волны используй.
Главное, не думай о дыхании, а дыши. Ну и что, что наглоталась уже солёного моря?  Его ещё много осталось.  Тут о возмещении ущерба речи не будет.  А пресного рядом нет.  Так что, Надежда, прочь отчаяние. Прекрати это дамское кокетство! Полежи да передохни, а теперь опять в полную силу выгребай. Спасатели тебя, кажется, обнаружили. Спокойно. Достойно себе плыви. Куда это  катер пронесся? О, господи, что за насмешка! Нет, не насмешка. Возвращаются. Слава Богу. И канат у них с кругом на месте. Как только она в этом  белом кипении ухватить сумеет? Ну и швыряет!

Очнулась Надежда уже на берегу. На неё Коли-кладовщика тревожные глаза пристально так уставились.
- Очнулась!
- Оставь грудь девки в покое! Ребра не дай Бог переломаешь.
Что за чушь? Какие рёбра? Её ребра что ли? А у Коли глаза-то тёмно-синие. Красиво смотрятся над коричневыми щеками, хоть и впалыми. Без всякой косметики. И смотрит так тревожно, так озабоченно.
- Надежда, где матрас?
О чём он? А, матрас! Да. Где же он? А, да. В универмаге.
- Завтра.
- Что мне завтра. Мне сегодняшний реестр запечатать надо. – Коля протестовал слабо, но отчаяние Надежда услышала. Вся турбаза знала, что кладовщик, непреклонный к просьбам,  уже получал два предупреждения от начальства: одно за ночевавший под открытым небом шезлонг, другое – за  нецелевую эксплуатацию рабочего места, как то игра на трубе, смех и  распитие пива.
Теперь ещё халатное отношение к обязанностям и разбазаривание материальных ценностей – и ищи, Коля, себе работу на удалённой от спасательной станции дистанции. Дистанция от станции, почти стихи. Жаль только, что не лирические.
- Ладно. Пойдём. Одежда твоя у меня.

Пока Надежда стягивала дрожащими руками мокрый купальник, ей ещё приходилось сдерживать клацающие на всю кладовку её аккуратные зубы с совсем незначительным нарушением прикуса, потому, когда она волновалась, её улыбка выглядела иронической, из-за несимметричности.  Коля тем временем сложил ведомости в папку трудно определяемого цвета и возраста и скучал  у полураскрытой двери: свет он экономил, а потому не зажигал, до тех пор пока не настанет совсем южная ночь.  Как на блестящем фантике от одноименных конфет.

Да, предупреждали его, что с Надеждой возможны хлопоты. Зря не верил.
Завтра, говорит. А где она возьмёт матрас завтра? Она за ним что ли на воздушном шаре полетит. Штормик вон настоящий разгулялся-разыгрался.
Однако и не зря говорили, что Надежда никогда не лжёт.

Назавтра матрасик действительно, объявился. Не успел Коля до своей кладовки дойти, а уж  на дверях увидел двух молодцов в синей форменной одежде с матрасом в руках и прищуром в глазах.
-  Ваш матрасик?
-  Мой, -  признался Коля. – Номер сейчас проверю. Мой! – уверенно констатировал он сей радостный факт.
-  Тогда пройдёмте, гражданин.
-  Куда, - растерянно заоглядывался Коля.
-  Увидите.
В тесном кабинете начальника турбазы Колю с пристрастием допросили о целях его попытки пересечь нейтральные воды  при использовании предмета «матрац» под инвентарным номером 14-64.

Коля не отпирался. И точно указал место проживания девушки и даже предъявил в качестве вещественного доказательства её непросохший с ночи купальник, забытый на верёвке в его кладовой.

А Надежде снилось подводное плаванье. Две акулы вились вокруг неё и совсем не пугали, а только человеческими голосами звали: «Гражданка Левченко (это Левченко по мужу, Надежда и не сразу догадалась, что обращаются к ней: так и не привыкла к своей паспортной фамилии. Для всех своих она всегда была Евтушенко, и на Евтушенко откликалась), а, гражданка Левченко. Проснитесь!»

Надежда дисциплинированно проснулась, акулы пропали, а голосами акул  теперь к ней обращались двое сухих,  поджарых, с отсутствием выражения на лицах, незнакомых функционеров. Один ростом – пониже. Другой – в плечах поуже.
За окном вовсю сияло солнце. Никогда ещё так поздно не подымалась Надежда. Устыдившись этого, она почувствовала, как краснеет.

И уже через минуту её лицо, несмотря на загар, утратило все краски:
-  Что вы делали в нейтральных водах 22 июля между 16.00 и 18.00 по местному времени?
-  Я? В нейтральных? Да вы что, парни?
Синие строго направили ей в лицо грозные  отверстия  своих четырех стволов, смотрящих оттуда, где у всех людей бывают расположены обычно глаза.
-  Мы не парни, гражданка Левченко. Мы спрашиваем: с какой целью вы намеревались пересечь государственную границу?
Надежда засомневалась в реальности происходящего. И укрылась с головой под одеяло, переменив положение, чтоб нормальный сон пришёл на смену кошмару.
-  Гражданка Левченко! -  не прекращался кошмарный сон. – Гражданка Левченко! Одягайтесь. И