Байка про неблагодарных детей или... как выиграть миллион.

    Петр и Анна всю жизнь прожили в деревне, оба учительствовали. Увидел он молоденькую девушку, большеглазую и смешливую, что приехала к ним на практику после педучилища, и влюбился с первого взгляда. Говорят, только в сказках так бывает, ан нет, прикипел он к ней всем сердцем. Ей тоже понравился Пётр, который был лет на десять старше, симпатичный и добрый. Так и осталась Аня в этой деревеньке.

    Жена начальные классы вела, а он физику с математикой в старших преподавал. Дети их любили. Учеников в то время у них много было – заканчивали школу, но в город, что совсем рядом находился, не рвались, работали в родном совхозе: в поле – бригадирами, на скотном дворе – доярками и скотниками, в мехцехе – трактористами, шоферами, механиками, быстро закончив курсы. Детей рожали, а те... вырастали и... снова в школу к ним шли.
Аня решила дальше учиться, Пётр не возражал, и ездила она вечерами в Пединститут.

   Подружки звали Анютку жить в город, а она твердила, что ей нравится природа, хозяйство, муж любит свою деревню, да и... дом у них.
– И где ты такого «лопуха» нашла? В цивилизацию вас никак не вытащишь. 
– Где, где... Там, где водятся! Надоело быть одной и однажды в клубе на танцах крикнула:
– Умные – налево, красивые – направо! Один замешкался... Вот тут-то я его и взяла тёпленьким.
– Ну, ты юмористка...– смеялись подруги.

... Жили они поживали и беды не знали. Не шиковали, постоянно их окружали приятные хлопоты и работа. И не ссорились совсем, Пётр всё переводил на шутку.
Разве можно было это назвать семейными разборками? 
– У тебя все подруги, Анюта, какие-то страшные. 
– А у тебя все друзья пьют! - парировала она.
– Да потому что у тебя все подруги страшные...
Смеялись оба.

    Или увидит, что устала жена, тут же:
– Ты у меня, Анечка, такая стройняга-симпатяга, присядь, отдохни, а то станешь, как Валюха твоя, здоровая как лошадь, или как Надежда, та скоро в ворота войти не сможет.
– Ой, молчи... У Вальки муж попивает, вот она и пашет за двоих. Станешь тут лошадью. А Надька сама знает, что распёрло её, а поделать ничего не может. И муж уже предъявляет ей претензии, что смотреть на неё тошно.
Так она ему говорит:
– Плати мне за каждый сброшенный килограмм тыщу рублей, тогда похудею.
А он ей:
– Побойся Бога! Таких цен на сало нет ни в одной стране.


    Так... в заботах и со смехом... пролетела молодость, но любовь осталась. Дети росли как дети, но слишком привередливые стали – все им в деревне не нравилось, хотели уехать в город. Так и вышло. Поступили учиться после школы в город, да там и остались, приезжали редко, особенно... когда семьями обзавелись.
Вырвутся на родительские харчи на пару дней, нахваливают, смеются за столом со своим «выводком», отца с матерью рядом не усадят. Те... всё вокруг да около, ухаживают за ними, нарадоваться-наглядеться никак не могут. 
Внуков никогда ни на лето, ни на выходные не привезут – были у них там дедушки и бабушки на своих дачах.
Наедятся деревенских яиц, творожку со сметанкой, молочка напьются козьего на дорожку, да с собой наберут сумки... а помочь старикам – желания так и не возникнет.
И опять их год не видать, а то и другой. К себе не звали.
– Так уж воспитали, мать. Не на кого грешить – оба выросли неблагодарными.– скажет, бывало, отец и уйдёт на улицу курить от обиды.

    Пенсии получали скудные – учителям всегда платили гроши. Когда Пётр свою оформил, глянул, что заработал и... горько усмехнулся в усы, а работать дальше не дали – молодёжь приехала на смену из города. 
Пока был в силе, подхалтуривал на лесопилке, а потом... Если бы не хозяйство, хоть совсем вешайся. Выручала коза – молоком одаривала, да огород, да лес с рекой...
Сено заготавливал кормилице сам – косил на полянах траву, сушил и таскал на вилах охапками в огород, ставил копну, укрывал плёнкой, чтобы не замочило дождями и не сгнило. Козу на выгул водил, несколько раз в день вбивая кол в разных местах. Придет, чтобы отвести домой подоить, а та уже всю зелень объела под корень вокруг по радиусу. Раза три в день на разные места переводил, такая обжора была, но молока давала щедро, по восемь литров в сутки.

    Свой творожок к утру был готов. На сепараторе сливки гнал, через день в погребе они загустевали, после того, как Аня добавляла в сливки ложку вчерашней сметанки. Кашу на молоке варили. Нормальная жизнь была, не хуже, чем у других.   
Огород сам перекапывал и грядки делал, а жена сажала, полола, урожай убирали вместе.
    В лес по грибы-ягоды ходили, и рыбу, бывалоча, ловил. Навялит лещей – хорошо они с горячей картошечкой шли, вкуснее магазинных.
И поросенка смолоду держали, в морозы соседа звали заколоть, самим жаль было. С мясом всю зиму жили. Раньше, когда дети подрастали, любили они с лучком и со своей картошкой отварной сальца поесть и свининки жареной с печёнкой.
    В подпол засыпАли огородные овощи – капусту, картофель, морковь со свёклой, редьку... всего хватало до нового урожая. 
А то... дров кому наколет,  забор поправит, кому валенки подошьёт, кому проводку починит... На все руки мастер был, на жизнь хватало, «што» там пенсия...

   Ни дочь, ни сын в гости так и не звали, а старики уже прибаливали. Анна всё здоровье растеряла, ожидая в молодости на остановках автобус в плохонькой обувке. Аж ноги, казалось, примерзали к подошвам, когда на учёбу ездила А потом совсем здоровья не стало – почки отказывать начали. У Петра сердце частенько прихватывало – за детей переживал сильно, боялся свою Анюточку одну оставить, если вдруг с ним что случится. Да так и не проснулся однажды утром.

    Схоронила мужа Анна, и стала перебиваться с хлеба на квас, за козой и хозяйством не могла одна ухаживать. Подоить и вывести на луг – ладно бы, а вот запастись сеном и стог сметать – не в силах уже была, седьмой десяток пошёл. Продала кормилицу. У детей, как и боялся отец, для матери места не нашлось, у них свои жили в няньках: у дочери – свекровь, а у сына – тёща.
Врач говорил, что операцию Анне надо делать, за границу ехать на пересадку почки. Деньги негде было взять – ничего бесплатно не делалось.


    Пошла она однажды на кладбище к мужу пешком, хотелось пожаловаться, как ей плохо без него, что детей непутёвых вырастили. Устала, присела у храма отдохнуть, а к ней подошел батюшка.
– Я Вас помню, Анна Ильинишна, моих деток учили. А не знали Вы Исаака из Холщёвки? Хороший был человек, хоть и богатый... многим помогал. Совсем один остался, христианство исповедовал, просил, чтобы я позаботился, когда хоронить будут, чтобы в последний путь кто-нибудь проводил. А никого нет рядом. Прошу, не откажите, если можете.
– Что Вы, батюшка... как можно отказать в таком случае... Знала я его. Мой муж ему как-то добро сделал, а тот в ответ не поскупился...
Приподнялась она и пошла следом. Похоронили Исаака, и батюшка пригласил Анну передохнуть, да и на поминках побывать.
Анна и тут не отказала.

    Когда трапеза закончилась и монашки разошлись, батюшка пригласил нотариуса, которого попросил приехать после похорон. Оставил ему Исаак завещание, он вскрыл его и зачитал вслух. В связи с тем, что у усопшего не осталось никаких родственников и друзей, тот завещал всё своё состояния разделить поровну между церковью и тем, кто проводит его в последний путь. 
К письму был приложен чек на сумму в миллион долларов.

«Деньги эти честные, передавались из поколения в поколение. Чек на предъявителя брат привез из Америки. Его тоже уже нет на этом свете, и не осталось никого больше из родных. Пусть деньги послужат во благо. Прошу вручить чек батюшке Еремею, дружил я с ним с детства. Доверяю ему, как самому себе».

    Батюшка обнял бабулю, помолился, поблагодарил её, что не отказалась проводить. 
– Это Божье провидение. Идите и собирайтесь в дорогу. Паспорт быстро оформят, я подсоблю. И за границей операцию Вам сделают. Жить будете до скончания лет, как королева, но деточкам своим не говорите ни слова, а то ни с чем можно остаться опять. Вернётесь здоровой и богатой – они на руках Вас носить будут. Помогу потом купить квартиру с удобствами в городе, чтобы ни хлопот, ни забот. Будете внукам помогать, на путь истинный наставлять. А станут такими, как родители, не будут уважать да заботиться, сделаете с наследством так, как сердце подскажет. Ну, ступайте, ждите меня. Как с делами управлюсь, так приеду за Вами.

    Через два месяца Анна вернулась с отцом Еремеем из Нью-Йорка с новой почкой, помолодевшая, красиво одетая – никто из подруг узнать её не мог. Перевела крупную сумму денег на детские дома и больницы, батюшка обещал проконтролировать. 
Поставила памятник мужу и переехала на новую квартиру в город, что батюшка помог ей купить. Сын с доченькой были потрясены, когда она позвонила им и пригласила в гости в шикарную трехкомнатную квартиру, обставленную красивой и дорогой мебелью в мягких коврах.

    Ничего им не стала рассказывать, как ни допытывались. Сказала, что дом в деревне и землю им завещала. Захотят – пусть строятся там, нет – продают. Внукам наказала приходить к ней по выходным, показывать отметки в дневнике и оставаться на выходные у неё в гостях.
Сын с дочерью не знали, как ступить и что сказать... А мать с трудом сдерживала себя, ей хотелось всё рассказать, обнять, и отдать им всё своё богатство. Но она помнила слова батюшки, и не хотела больше остаться у разбитого корыта.