Скрипит дубовая колыбель. Дочка-умница мать подменила, качает младших братишек. Огнем тяжела печь родная. Кряхтит, сердешная, точно роженица. Боками теплыми в стены бревенчатые уперлася – сына буйного на свет пускать не хочет. А он – все одно рвется. Не пламенем через устье печное, так через верх летучими искрами.
Теплы у избы стены. Босоногий Зюзя вкруг их ходит, да примеривается – не случится ли в гости зайти? А чтоб сведали о гостях хозяева, булавой своей по углам – бух!
Треснул угол. Захныкали в колыбельке малята.
- Чтоб вы навек умолкли, ироды! – залилась слезами мать.
Беда ей от детей.Да не нынче, а потом – вместе с мужем придет. Вместе с мужем придет, да его руками и прибьет! Сведает хозяин, что появились у него в дому матери – сыновья, а ему – пасынки. Не простит обмана.
Ушел грозный муж да за Грозным царем Казан-город брать. Грозился хлебнуть с того казана полной ложкою. На жену дом оставлял, да дочери наказывал – будь во всем помощницей. Да ушел. Был он на все село лют – в стенке корочуновой о середке стоял, кулаками махал, да посмеивался. Сейчас во далекой земле поганых татар рубит – глебше не становится.
Не простит.
А ведь как мил, как угодлив был тот наездничек! Увивался ужиком, сапогами стучал – как бесенок копытцами. С мужем суровым – инда не сравнить. Потаяла баба, что масло.
- Подите, подите к отцу своему! – голосит мать у печки.
Не себя клянет, не измену свою – белый свет ей ее виноватее кажется. А мальцы в колыбельке – особливо. Кабы не они – так избылась бы беда, не случилось бы суда: отмахнулся бы муж от сплетен – о какой бабе худого не лают?
Отмахнешься тут, когда двойня тебе с колыбельки кричит - мать предает.
- Чтоб вас побрал кто, последыши! – стонет баба.
Стихли. Пригрелись в дубовой колыбели под льняной пеленочкой. А на них глядючи, и дочь приспала.
Одна баба осталася. Да беда кудлатая супротив нее сидит. Во глаза глядит, ухмыляется…
…Снег по лицу бьет – одумайся мать! Вьюга платок с голвы рвет, за волосы тягает – стой, безумная! Идет по полю мать – улыбается. Поле снежное под луной, что морюшко, поземка на нем – что волнушки.
- Убаюкай вас море, вскорми вас поле – шепчет баба – убаюкай вас море, вскорми вас поле.
На руках – колыбель.
Спят в ней мальчата. Ветер им на дуде играет, мать подремную песню поет.
- Убаюкай вас море, вскорми вас поле.
Несет детей умирать. Без огляду по снегу шагает. На луну полную зубы скалит. А сама – нет-нет, а сунет палец под простыни – не замерзли ли? Не замерзли. Тепло им.
Пришла во поле.Стоит, точно вица, шатаясь. Колыбель в сугроб сложила с рук. Постояла чуть, точно слушая. Да ничего вкруг себя да в себе не услышала. Назад пошла. С пол-пути воротилася – простыню сыновьям поправила. Да снова домой пошла.
---------------------
- Мама, а где мои братики?
- Помнилось тебе, доча! Не было у нас их!
-----------------------
Не вернулся муж. Порубили его под Казанью. В слове тверд оказался – хлебнул лиха с того казана полной ложкою. А город Грозному царю покорился.
Не пришла беда…
---------------------
Годы по жизни текут – что вода в реке: и река, вроде та же, а прежней воды в ней нет.
Сторонятся люди вдовы. И красивая, и работящая, и сама к мужикам льнет… А нет: помнит село, что было у нее трое детей, да куда двое подевались – неведомо. Не хулят вдовы, не плюют. Стороной лишь обходят, словом на слово не ответят. Только дочку вдовью и любят. Но уж тут вдова приметлива: дочери счастье береженое надобно, чтоб не за лютого да постылого шла, не за словоблуда приезжего, а чтоб богатому да торговану пришлась супругою. Ждет.
-------------------------
… Выходила вдова звездной ноченькой. Собачьей тропой, да мышиной норой. Кошкой поземка вкруг босых ног увивается. Ветер стылый непокрытую голову треплет. Чует вдова – сон все это, не бывает такого. А назад шагу ступить не может.
Стоят в снежном поле кораблики. Стройны будто соколы, черны будто вороны. Кили дубовые в снег ушли, якоря булатные за лед уцепилися, ветер парусами играется. Тихо на них, будто вымерзло все живое.
Поднялась вдова на корабль по сходням. Крупу снежную с черного борта отряхнула.
Пуст корабль. Мерзлым деревом гулок. Нету людей. На носу пусто, ветрила держать некому, кормило одинокое поземку черпает. Лишь двое молодцов под мачтой стоят, меж собой разговор ведут. Волосы льняные куньей шапкой прикрыты, персты тонкие серебрянными перстнями увиты, рубахи черные турьими поясами опоясаны.
Понимает вдова – не стоят корабли во поле, не плывут по зиме. Ведает – не носят люди таких одежд. А все равно свой голос слышит:
- Вы какой земли, купчинушки? Вы какой веры, торгованушки? Коли молоды вы – дочь замуж отдам. Коль в годах уже – сама замуж пойду.
Прекратили беседу молодцы, на вдову поглядели.
Улыбнулся старший – кровка алая покатилась с треснувшей губы:
- Это где ж видалось, чтоб мать да за сына шла?
Младший льдистыми глазами моргнул:
- Это где же бывает, чтобы сестру, да за брата отдали?
Уж и нет ни задора, ни гонора. Только шепчет вдова с земли уходящим кораблям:
- Из чего у вас черны кораблики? Из чего у вас грузны якори? Из чего у вас тонки парусы?
С кораблей ответ – как сосулек звон:
- Корабли – колыбель наша, якоря – с ее гвоздиков, паруса же – пеленочки… Что дала ты нам в путь, матушка, с тем по свету и скитаемся.
И кричит вдова – да нету голосу. И бежать бы во след – да с колен не встать. Только видно ей, как метель паруса раздувает. Только слышно, как черные кили по снегу скрипят…
--------
- Ты креста в том поле не трогай. А того лучше – вообще не ходи к нему. Не наш это крест – наотшибный. Его и в самый буран снегом до маковки не заносит. Будто тянет куда-то руки из под снега…
- Отчего так?
- Бают люди – появился он, когда баба дурная в селе исчезла. Да никто не сознается, что он его ставил. Будто сам на земле появился.
- Разве так бывает?
- А ты у воронов двух спроси, что сидят на кресте – бывает ли? Глядишь – и ответят.
Еще раз спасибо!