ТеремОК. Отрывок из романа "Преображение видов"

ТеремОК
 
   Гостиница - бревенчатый терем в два этажа с резными наличниками на окнах – называлась «Терем-ОК». Холл украшали охотничьи трофеи: медвежьи шкуры, головы лосей, чучела зайцев. У стойки администратора, склонившись над газетой, щебетали настоящие русские красавицы в народных костюмах, увлечённые разгадыванием кроссворда. Меня поначалу смутила длина юбок и глубина декольте их нарядов, но увидев табличку с расценками, я понял, что мы оказались в местном борделе с почасовой оплатой. Кроме номеров «стандарт», которые все до единого оказались забронированными, существовал эксклюзивный – более дорогой номер - «экзотИк». Уклад заведения позволял мужчинам появляться со своими девушками, но стоимость посещения от этого не менялась. То ли девушки позиционировались как мебель в номерах, то ли это был маркетиновый ход – мужчинам предлагали задуматься о необходимости своих самоваров.
   На лавке у печи, выложенной бело-голубыми гжельскими изразцами, я заметил миниатюрную старушку, сосредоточенно вяжущую на спицах что-то пёстрое и бесконечно длинное. Её вязание струилось на пол и утекало куда-то за печку. Если бы не едва заметные движения пальцев, монотонно набрасывающих петли на спицы, бабушку можно было принять за большую куклу - домовушку. Она на мгновение оторвалась от работы, посмотрела мне в глаза, перевела взгляд на Малютина, хитро улыбнулась и снова уткнулась в вязание.  
   Бар в холле, наряду со стандартным набором напитков, предлагал эксклюзивные местные настойки и наливки: «1000 и один раз», «Эпическая сила», «Виагровка».
 
- Десять лёжа… Автор балета «Спящая красавица»… десять букв… - произнесла белокурая «пастушка».
- Шо-ста-ко-вич! – поочерёдно загибая пальцы, от чего её ярко-алые накладные ногти вонзались в ладошки, сосчитала «доярка».
- Дура, Чайковский! – фыркнула «пастушка» и взяла ручку, чтобы вписать имя великого композитора.
- Ты стоя проверь! 
- Десять стоя… Итальянский актёр и певец… Девять букв… Что я говорила! - победоносно изрекла девушка, вписывая буквы, - Я выиграла сразу два слова, - она тут же влепила подруге два звонких щелбана.
- Челентано… - потёрла лоб проигравшая. 
- Хозяйку покличь, серость, видишь – клиенты ждут.
- Варвара Геннадьевна, тут гости пожаловали, - крикнула «доярка», запрокинув голову. 
 
   На ходу собирая в пучок растрепавшиеся локоны, по винтовой лестнице спустилась хозяйка – томная дама лет сорока пяти. Судя по раскрасневшимся щёкам и учащённому дыханию, мы отвлекли её не от чтения сонетов Шекспира. Наверное, статус главы заведения не освобождал её от интимных обязанностей. Выслушав наши пожелания, хозяйка улыбнулась, подошла к печке и что-то шепнула бабульке-вязальщице на ухо. Домовушка покивала и замерла, закрыв глаза, будто мгновенно заснула.
 
- Кто эта милая старушка? – поинтересовался я, когда женщина вернулась за стойку.
- Наш ангел-хранитель - Дарьерёмна, - с лёгким поклоном в сторону печки ответила хозяйка, в её интонация слышалось безграничное уважение.
- Удивительное имя, - Ронни внимательно разглядывала домовушку.
- Так-то она Дарья Еремеевна.
- Ветеран эротического фронта? – солдафонски пошутил Малютин.
- А вас, полковник, Дарьерёмна попросила подойти лично, - осадила хозяйка гебешника и протянула мне ключ от «экзотических» апартаментов. 
     
   Огромная кровать занимала практически всё пространство номера. Примерно то же она сотворила с моим сознанием: его без остатка заполнила мысль о том, что мы с Ронни, наконец, оказались наедине и у нас есть какое-то время, чтобы… 
Но произошла странная метаморфоза. Вот - душ, вот - кровать, вот - мы. А между нами вдруг возникла странная необъяснимая преграда. Оба понимали, что теряем время – до звонка американцев оставалось всего - ничего. Замерли, тупо глядя на кровать. Я боялся поднять глаза. Чувствовал, что Ронни тоже боится. От нерешительности я начал разглядывать принт на пододеяльнике: сплетённые камыши делали кровать похожей на большое уютное гнездо. Осталось придумать, как оказаться в этом гнезде с Ронни. 
 В велоспорте это называется сюрпляс – два велосипедиста балансируют на неподвижных велосипедах, ожидая, пока соперник начнёт терять равновесие и двинется вперёд. 
 Спасение пришло извне - за стеной пронзительно заверещало колоратурное сопрано: «Батюшки! Святые угодники! Ой, батюшки! Ой, глубже бери, родименький!». Похоже, в соседнем номере предавалась утехам гостья заведения, а не одна из местных проституток, настолько искренне дама наслаждалась процессом. Это было трогательно и очень смешно.
- Батюшки! Святые угодники! Ну-ка, быстро в душ! - спародировала Ронни нашу соседку и подтолкнула меня к двери ванной комнаты. 
Температуру воды отрегулировать было совершенно невозможно. Из крана текла или ледяная, или кипяток, причем смена происходила мгновенно и непредсказуемо. Стоя под неуправляемыми струями, я пытался представить, какой будет наша первая близость. Было забавно наблюдать, как температура воды влияет на мыслительный процесс:
Горячая струя – а если у нас ничего не получится? Первый раз редко  бывает феерическим. 
Холодная струя – странно развиваются наши отношения: первый секс в борделе. 
Горячая струя – вдруг Ронни будет переживать, что её крики могут услышать за стеной? Интересно, она будет кричать?
Холодная струя – кровать хорошая, нужной жесткости...
Горячая струя – а если мы не успеем, и в самый ответственный момент в дверь постучит Малютин?  
Холодная струя – холодная вода всё-таки лучше, под неё приходят более приятные мысли.
   Вода стабилизировалась на приемлемо тёплом варианте, я не стал её выключать и уступил душ Ронни.
   Чтобы отвлечься от волнения, я начал изучать наш экзотический номер. Создавалось впечатление, что его оборудовал голливудский продюсер, снимавший порнофильм по сказке Толстого «Маша и три медведя». Продюсер был твердо уверен, что знает о России всё, потому что его еврейская прабабушка родилась под Львовом. Дизайн был пародией на пародию на русский лубок в американском осмыслении. Особенно трогательно выглядел «реквизит» для якобы славянских ролевых утех: по стенам были развешаны гроздья хохломских деревянных ложек, над изголовьем кровати томно изогнулось коромысло, в дальнем углу притаились грабли, потерявшие два зубца, по всей вероятности, в эротических баталиях. Я попытался представить, как это могло произойти, но воображение не справилось с задачей. Вилы с наколотыми на них винными пробками, коса и ухват довершали замысловатый комплект. Можно было счесть эти предметы элементами интерьера, если бы они не были подробно описаны в специальном буклете - я обнаружил его на колченогом прикроватном столике, столешницей коего являлось колесо от телеги, накрытое куском оргстекла. Незатейливые гаджеты были представлены в качестве эксклюзивных фетишей, помогающих в полной мере соприкоснуться с великой русской эротикой. Заодно прояснилась судьба двух отломанных на граблях зубьев. 
   Мне захотелось посмотреть в глаза автору этой редакции Камасутры. А лучше - плюнуть. Стало обидно за ту самую «великую русскую эротику», к которой я всегда относился с трепетом и искренним восхищением. Однажды потратил несколько месяцев, пытаясь перевести чужое слово «эротика» на наш великий и могучий. Словари – библиотеки – архивы.  Получилось! Чем с тех пор гордился. Самое близкое и точное по смыслу русское слово, которое мне удалось отыскать – любострастие. Красиво, тонко, нежно. Если древние греки отделались банальным обозначением чувства, привязав термин к выдуманному божеству - Эросу, то наши далёкие предки извлекли его из глубин своих пылающих страстью душ. И, вопреки псевдохристианской морали, не осудили себя за эту страсть, а полюбили. Или полюбили саму страсть? А выразили предки эту любовь к страсти в фольклоре настолько тонко, что непосвященные, их девяносто девять из ста, считают русский фольклор абсолютно несексуальным. На первый взгляд, русский хоровод, может быть, и уступает умопомрачительной сальсе или испепеляющей страстью румбе. Но это только на первый взгляд. Кто-нибудь пробовал незаметно донести свои чувства до объекта воздыханий в условиях хоровода, в котором задействована вся деревня? Тайно увлечь любимую или любимого на глазах у толпы народа, чтобы не вызвать кривотолков, не скомпрометировать избранника или избранницу? Это же тончайшее искусство! Это театр в его абсолютном воплощении. 
   
   Я положил пошлую книжку обратно на столик. Как ни удивительно, но я нашёл в ней то, что искал. Самое главное. Она натолкнула меня на мысль о любострастии. Иногда полезно почитать что-нибудь отвратительное, просто чтобы пообщаться с самим собой. Когда Ронни выйдет из душа, я просто пойду за своей нежностью и выключу мозг – самый бесполезный в таких случаях человеческий орган. 
 
- Здря ёрзаешь, мил человек… – раздался за моей спиной скрипучий голос.
 
   Обернувшись, я заметил движение на подоконнике. Резко отодвинув собранную в углу занавеску, увидел Дарьерёмну. В её руках всё так же мелькали спицы, а бесконечное вязание текло куда-то за батарею. Странная старушка внимательно смотрела мне в глаза.
 
- Что вы здесь делаете, бабушка?
- А сам-то что тут делаешь? – поинтересовалась Дарьерёмна.
- Я?.. 
- Ерзаешь попусту! – за меня ответила бабулька.
- Что значит «ёрзаешь»?
- Любит – не любит, суну – не суну, холодно – горячо. Тьфу! Что ж ты суетливый такой?
- Подглядывать – нехорошо, - ответил я и подумал, что подглядеть она ничего не могла.
- Не твои сегодня радости, вишь, что нитка говорит? - Дарьерёмна кивнула на вязание.
- Что значит, не мои?
- Ваша петля – вот где, - бабка отодвинула руку от края вязания сантиметров на двадцать, показав расстояние до «нашей петли».
- А без петли никак?
- Не-а, - покачало головой загадочное существо.
- Кто же нам помешает? Вы? 
- И без меня есть кому. Я вас не за тем привечаю, - продолжила старушка цепь каких-то своих рассуждений, мне не очень понятных, - Другу вашему добра хочу, вот и зазвала, - Дарьерёмна улыбнулась своим мыслям.
- Странное место для добрых дел, вам так не кажется?
- Я его с любовью почала, с любовью и справляю, - не обиделась бабулька, - Свяжу петельки, и всё у человеков случается, потому и ходят к нам за тридевять земель.
- Вы хотите сказать, что…
- Да, милок, и етитскую силу кому хошь дарую. Только пустое это, ежели запросто так, без любови-то кровати мять.
- А книжечку эту зачем напечатали и всю эту утварь понатащили? – не понял я взаимосвязи между чувствами и оказанием сексуальных услуг.
- Так то для туристов. Покуда девок своих замуж повыдаю, их же кормить надобно.
- Хотите сказать, что у вас не бордель, а брачное агентство? Клуб одиноких сердец? 
- Сам-то разницу чуешь? Бордель, он не в кроватях, а в душах. Видишь, сколько связано, - Дарьерёмна кивнула на своё вязание.
- Каждая пара петелек – счастливая семья? – уточнил я.
- А то! – гордо выпрямилась домовушка, - Сбил ты меня, я чего пришла-то… А! Занавеску задёрни… - строго сказала Дарья Ерёмовна и исчезла, будто её и не было. 
 
   Шум воды в ванной смолк.
 
   Мокрая прядь волос изогнулась на её шее знаком