Дверь открылась и в кабинет, не утруждая себя даже формальным «можно войти» или «вы не заняты Викентий Павлович», вошёл начальник особого отдела дивизии Щукин. Отодвинув ногой в сторону табурет напротив рабочего стола начальника госпиталя, он замер, над доктором буравя его взглядом. Всё-таки фамилия Николаю Николаевичу очень подходила, было в ней что-то такое … хищное.
- Чем обязан?
Скривив недовольную гримасу, особист произнёс:
- Что вы намерены делать с Воропаевым?
- Ну, ранение не тяжёлое. Кость не задета, думаю денька через три …
- Перестаньте нести чушь! - стукнул кулаком по столешнице, Щукин.
Взглянув на удивленно раскрытые глаза хозяина кабинета, и поняв, что переборщил, Николай Николаевич плюхнулся на стоящий позади него табурет, выдохнул воздух сквозь сжатые зубы и продолжил:
- Вы же прекрасно понимаете, о чём я. Меня беспокоит его душевное здоровье … или как там у вас врачей это называется?
Кашлянув, Забелин налил себе из графина в стакан воды и продолжил:
- И психиатр и психолог не нашли у него никаких отклонений.
Щукин подпрыгнул со своего места и, спрятав руки в карманы галифе буквально прокричал:
- То есть вы считаете, что у него все дома?
Сделав несколько глотков воды из стакана, начальник госпиталя, вытер губы тыльной стороной ладони и пояснил:
- Вы сами потребовали вызвать других специалистов, так как медицинское заключение наших вас не устроило. Столичные врачи всего лишь подтвердили наш диагноз.
- Какой диагноз?! – снова подпрыгнул на месте особист.
- Психическое здоровье Воропаева в норме. Никаких отклонений нет.
Вытянув из кармана брюк огромный платок, Щукин долго высмаркивался в него, а затем абсолютно успокоившись, снова сел на своё место.
- И вас не настораживает тот факт, что он видел того чего не было и быть не могло?
Этот разговор нервировал Забелина, но как человек ответственный и здравомыслящий, он понимал, что избежать его не удастся.
- Парень герой. Сколько там он немцев убил? Пятьдесят восемь, шестьдесят?
- Шестьдесят четыре, официально подтверждённых.
- Ну, вот видите. Целые сутки он в одиночку сражался с противником среди мёртвых тел своих товарищей. Возможно, у него был стресс, который и вызвал временные галлюцинации.
Пододвинув табурет к рабочему столу собеседника, особист почти шёпотом спросил:
- А признаки стрессового состояния у него обнаружены?
- Нет. Не обнаружены, - развёл руками в стороны Забелин. – Но это же психиатрия, с полной уверенностью сказать что-либо трудно. Вы же не сомневаетесь в его подвиге?
- Конечно, нет. Есть куча фактов подтверждающих его отважное поведение. К тому же у нас имеются показания красноармейца Каримова, который почти сутки находился на позиции корректировщика и всё видел собственными глазами в бинокль.
- Ну, вот видите. Что же вам ещё нужно?
Снова стукнув кулаком по столу, от чего стакан с остатками воды подпрыгнул и перевернулся, Николай Николаевич проорал:
- Вы что не понимаете? Возможно, даже, скорее всего, Воропаева представят к званию Героя Советского Союза. Его будут фотографировать, брать у него интервью, повезут в Москву для встречи с нашим руководством. Не исключаю такой возможности, что товарищ Ворошилов или даже сам товарищ Сталин попросят его рассказать о подвиге. А вдруг он ляпнет им про этого старика, который будто бы сидел с ним целые сутки в окопе?
Смахнув с зелёного сукна капли воды, начальник госпиталя посмотрел на Щукина.
- Ну, он же не идиот. Поговорите с ним.
- В этом всё и дело. Если он адекватный человек и ваши врачи правы, то проблем нет. Воропаев забудет про своего старика, и будет наслаждаться заслуженной славой. А если доктора ошиблись, … тогда место ему не в рядах Красной армии, а в психиатрической лечебнице.
Вынув из нагрудного кармана мундира портсигар, Щукин достал папиросу и постучал ей по металлической крышке коробочки.
- Николай Николаевич вы, что предлагаете отправить парня в дурдом? – не веря своим ушам, спросил Забелин.
Прикурив от зажигалки и выпустив из ноздрей струйки дыма, особист, пристально взглянул на начальника госпиталя.
- А вы предлагаете отправить в Москву сумасшедшего? Понимаете, чем это грозит?
- Вы сгущаете краски.
- Возможно, но проверить так это или нет, не собираюсь.
Вытерев рукавом пот, выступивший на лбу, Забелин молча уставился в окно, за которым вовсю хозяйничал последний весенний месяц.
Потушив папиросу в бронзовой пепельнице стоящей на столе, Щукин медленно, с какой-то садистской тщательностью, положил перед хозяином кабинета два листка бумаги.
- Не позднее, чем завтра, вы как начальник госпиталя должны принять решение насчёт Воропаева. Верхний бланк – принудительная госпитализация, нижний - выписка по выздоровлению.
Дверь кабинета бесшумно закрылась, и о визите особиста напоминал только запах папирос всё ещё витавший в воздухе.
- Тоже мне вершитель судеб, - тихо произнёс себе под нос Забелин, вставая на ноги. Одной рукой он подцепил со стола бланки, а другой снял с вешалки белый медицинский халат. Набросив его на плечи, он вышел из кабинета.
* * *
Воропаев в одиночестве сидел в своей палате и также как Забелин всего несколько минут назад, смотрел в окно, наслаждаясь весенней погодой.
Больничная пижама, серый шерстяной халат, матерчатые тапочки на босу ногу, так не вязались с образом отважного героя целые сутки в одиночку ведущего бой с превосходящими силами противника. Сейчас перед Викентием Павловичем сидел рядовой пациент с забинтованной рукой на перевязи и синяками под глазами.
- Здравствуйте Александр, меня зовут Викентий Павлович. Я начальник этого госпиталя.
Воропаев устало взглянул на врача.
- Наверное, именно вы будете принимать решение о моём будущем? Щукин мне всё подробно объяснил.
Желваки заиграли на скулах солдата.
- Так куда меня, к психам или разрешите вернуться в часть?
Забелин присел на пустующую кровать соседа Воропаева, нащупав пальцами руки, жгущие его бедро бланки в кармане халата.
- Давай так, ты расскажешь мне что произошло, а я обещаю разобраться и не принимать скоропалительных решений. Согласен?
- Согласен.
Вздохнув солдат, наверное, уже в двадцатый раз начал пересказывать свою историю.
- 14 апреля 1942 года моя рота заняла высоту между деревнями Маслово и Пастухово. Нас было восемьдесят шесть человек.
Громко сглотнув слюну, он продолжил:
- Немцы атаковали наши позиции весь день и всю ночь. Мы подбили шесть танков и четыре бронетранспортёра, уничтожили почти сотню пехоты и нескольких мотоциклистов. К утру нас осталось только двое – я и Коля Михеев, который был серьёзно ранен в живот. Я пытался оказать ему помощь, но к полудню он скончался.
Видно было, что воспоминания о смерти товарищей приносят боль Воропаеву. Крепко сжав кулак на здоровой руке, он опустил глаза в пол и немного помолчав, продолжил:
- Примерно через час после смерти Николая немецкая пехота вновь пошла в атаку. Я перемещался по окопу и стрелял, стрелял, стрелял. Скольких убил, точно сказать не могу, но думаю не менее дюжины.
- Говорят ты «Ворошиловский стрелок»? – спросил Забелин, стремясь отвлечь парня от мыслей о погибших сослуживцах и боясь, что он замкнётся и замолчит.
- Да. Значок получил ещё в учёбке.
- А где ты брал патроны, чтобы вести бой?
Махнув здоровой рукой в сторону окна, как будто врач мог что-то там увидеть, солдат пояснил:
- Я стрелял из винтовки. Пробежался вдоль наших позиций, обшарил тела ребят и набрал целую каску для трёхлинейки.
- Что было дальше?
- Когда фрицы отступили, вернулся к телу Николая. Привёл себя в порядок: одел чистую гимнастёрку, сапоги почистил, вымыл лицо.
- Зачем?
- Я прекрасно понимал, что следующий бой для меня будет последним. Немцы наверняка догадались, что я остался один, - пояснил Воропаев, залившись краской стыда. - Да и устал я если честно. Хотел, чтобы всё закончилось, побыстрее.
- Ты был ранен, контужен? – подался вперёд Забелин.
Помотав головой чуть сильнее, чем нужно, солдат впился глазами в начальника госпиталя.
- Нет. У меня было несколько царапин на руках и ногах, но никаких серьёзных травм … и голова в полном порядке. Я был в своём уме.
Последнюю фразу, он почти выкрикнул.
- Продолжай дальше.
- В общем, я приготовился. Винтовку почистил, патроны разложил, лопатку для рукопашной наточил. Отвлёкся буквально на несколько секунд, а когда повернулся к телу товарища, увидел ЕГО.
- Кого?
- Ну, деда этого, о котором мне нельзя никому рассказывать.
- Как он выглядел?
Солдат пожал плечами.
- Обычно. Старый, седой, с усами. Таких в наших деревнях много.
- Это понятно. Но одет то он во что был?
- Потёртые сапоги, поношенные синие галифе с лампасами, фуражка с красным околышем без кокарды, гимнастёрка вот на нём была, но не современная, застиранная, даже цвета не различить.
- Так может старик просто в окоп запрыгнул, а ты и не заметил, – облокотившись на спинку кровати, спросил Забелин.
Категорично рубанув ладонью в воздухе, Воропаев возразил:
- Это невозможно. Я уже думал об этом. Он бы всё равно попался мне на глаза, будь это так. Да и откуда он пришёл? В округе ни одной целой деревни не осталось. Масловчан ещё в феврале в Германию угнали.
Примирительно подняв руки вверх, начальник госпиталя сменил взбудоражившую пациента тему.
- И этот дед начал тебе помогать? Сражался с оружием в руках?
- Да что вы доктор. Он наоборот мешал мне, злил, насмехался и …, - солдат споткнулся на полуслове и несколько секунд замолчал. – По крайней мере, я так тогда считал.
- А сейчас считаешь по-другому?
- Понимаете, дед этот даже с места не поднимался. Целые сутки так и просидел рядом с телом Николая. Сначала он начал надо мной посмеиваться. Дескать причесался, заправился, намылился сдастся на милость врагу. Не говорил, что я трус, но намекал.
- Но ты же вроде собирался с оружием в руках встретить противника?
- То-то и оно, я ему говорил, но он всё равно утверждал, что это трусость. В общем, разозлил он меня так, что я решил ему показать на что способен.
- Отбил атаку?
- Отбил. Вот тогда меня первый раз и ранило.
- А старик что?
Ничего. Сидел на своём месте и нес какую-то чушь про царя, русско-турецкую войну, как он немцев бил в каком-то там году. Я просил его уйти или замолчать на худой конец …
- Давай, давай, рассказывай дальше.
- Ну, вот так мы кусались, а потом началась ещё одна атака. Я снова справился, правда, меня чуть гранатами не закидали. Зато разжился немецким автоматом.
- А собеседник твой, что делал?
- Всё то же. Самокрутками попыхивал и улыбался.
Пододвинувшись поближе к Забелину Воропаев доверительным тоном произнёс:
- У него был такой матерчатый кисет для махорки, с изображением павлина. У птицы вместо глаза маленький зелёный камушек. Заметная вещь. Я такой никогда не видел.
Начальник госпиталя внимательно взглянул на собеседника, впервые подумав, что солдат не в себе, но всё же продолжил.
- Старик этот что-нибудь ещё рассказывал про себя?
- Он много чего рассказывал. Вот только меня слегка оглушило взрывом, и слышал я не очень. Потом ночь наступила. Мне так
