приказал приготовить.
Мишка, который теперь очутился рядом с проводником, протянул молча загодя заготовленный билет и мятую рублёвую купюру.
- Не уверен, что я твой рубль довезу, развалится по дороге, - хмыкнул, впрочем доброжелательно, проводник и спрятал деньги на дно кармана.
- А чё эт ты такой неуверенный? – спросил Дрюня со своего места.
Мишка с интересом и испугом посмотрел на приятеля, зачем-то кашлянул в кулак, поёжился. Скосил глаза на помрачневшего проводника.
- О, да ты, милок никак нализался в дорогу!.. Неплохо, неплохо. Куда ехать-то? – всё ещё миролюбивым тоном осведомился он.
- Не твоё дело, папаша, - вяло, тягуче произнёс Дрюня и всё так же вяло, тягуче откинул тяжёлую голову назад, зыркнул на проводника исподлобья.
- То есть как не моё дело! – чёртом подкинуло проводника.
- А так, - сказал Дрюня. – Не твоё дело. С какой это стати я должен перед каждым встречным-поперечным отчитываться, куда еду?
- Так я же проводник! – вскричал мужчина в форменном фуражке, и она ещё больше завалилась набекрень. – Он меня хоть признаёт? – довернулся он в сторону Мишки. – Это ваш… товарищ?
- Тамбовский волк ему товарищ! – ответил Мишка угрюмо. – Первый раз вижу.
- Надо б как-то его выхмелить, что ли… - сказал примирительно проводник. – Совсем развезло молодца.
- Э-э, батя, водка – не стоп-кран, дёрнешь – не остановишься. – Изрёк Дрюня и густо замигал глазами.
Между тем физиономия его становилась всё более примечательной. Он скучновато привалился растрёпанной шевелюрой к углу, устроив голову на подкладке своего пальто. Лицо его расплылось в равнодушном довольстве, губы он, не переставая, обсасывал, гонял желваками истраченную слюну и то и дело морщил нависший лоб, - будто от головной боли. Иногда растирал его плотными пальцами и крепко втягивал ноздрями воздух, скоблил виски. Безнадёжно зевал и прогибался назад всем телом, далеко выбразывая свои худощавые ноги в джинсах.
Выходило похоже. Мишке даже показалось, что таких отвратительных пьяниц сам он ни разу нигде не видел.
- А билет у тебя есть? – спросил после длительной паузы проводник.
- Кого? - Дрюня принялся медлительно, с достоинством нашаривать свои карманы.
- Как это я его у вагона упустил из виду, - посетовал проводник, беря в союзники взглядом – Мишку. – Теперь мороки с ним будет… колготни…
Мишке стало по-человечески жаль мужчину. У того ведь работа… Но отступать уже было поздно.
Он бросил на приятеля нехороший насмешливый взгляд.
Тот всё ещё продолжал рыться в карманах. Чуб прилип ко лбу от обильного пота. Дрюня пыхтел, как самовар.
- Нет, что ли, билета?
- Не знаю. Кажется, был… Только никак не найду.
- Ищи, ищи, я обожду. Да что ты всё их наизнанку выворачиваешь! Раз за разом… Нет там! В пальто лучше посмотри.
- Смотрел. Тоже нет.
- Ну на нет и суда нет, - поднялся проводник. – Не обессудь, парень. – И захлопнув билетную книжку, проводник ушёл.
Молодые люди остались в купе одни.
- Ну? – спросил Дрюня, смахивая пот тыльной стороной ладони. – Как?
- Чистая работа, - признал Мишка без особого энтузиазма. – Только как ты теперь выкрутишься, не пойму? Хоть ты и артист, а задаром везти тебя никто не станет…
- Да. Но билет-то у меня есть. На самом деле.
- Да. Но ведь никто, кроме тебя, этого не знает. На самом деле.
- Хорошо, что ты предлагаешь?
- Иди к проводнику, пока не поздно, всё объясни. Билет покажи…
- Да ну его к бесу! – не дослушал Дрюня. – Горит, что ли… Он всё равно сейчас обход делает. Я ему обо всём расскажу потом, когда он чай принесёт. В купе это как-то будет выглядеть… не так глупо.
- Дело твоё. Только не нравится мне этот спектакль… В чём-то ты, земляк, по-моему, даже сам себя переиграл…
- В чём же? А? Он ведь поверил! А это – главное!
- Не думаю, - сказал Мишка. – Но пари ты выиграл. Вообще ты молоток, Дрюня. Я бы так долго не смог…
Похвала была поздней, обида – внушительнее.
Больше они не разговаривали.
А поезд нёсся всё дальше. За окном сумерки сгустились, залегла в ложбинах безветренная морозная ночь. Черно было окрест. Только неярко в небе светила луна и отблёскивали далёким мерцаньем низкие звёзды. Иногда проскакивали через узкие потоки, и тогда колёса на малых мостах отбивали такт раскатисто и сухо, так, будто строчил в степи пулемёт.
Молодые люди с нервозностью в движениях поджидали проводника. Приоткрыли даже дверь. Часто прислушивались к голосам, выглядывали. Но чая так и не дождались.
Сначала за окном замелькали редкие столбы с подслеповатым освещением вдоль полотна, приземистые железнодорожные пакгаузы, скрепления рельсов и автоматические стрелки на закруглениях пути. Затем вдруг ударил в окно сноп очень яркого света и показались на междупутье вагонники с длинными, промаслившимися молоточками.
Состав подходил к большому городу. Завизжали со скрипом тормозные колодки, и он остановился, дёрнувшись несколько раз, напротив громадного желтостенного вокзала с мемориальной табличкой у входа.
По коридору вагона застучали шаги.
- Где? – деловитый голос.
- Да тут вот. В шестом, - отвечали виновато.
В купе к ним никто не стучал. Просто решительно рванули дверь.
- Кто? – спросил сержант, обращаясь к проводнику.
Тот стоял позади, переминаясь с ноги на ногу. Милиционеров было двое, ещё один оставался в коридоре, на подстраховке.
Сержант оказался плечист, хорошо сложен. Немного, пожалуй, грузноват для своих лет – а так ничего. Его мясистое рябое лицо было до синевы выбрито, скулы квадратные, а на правой щеке виднелся рубец от шрама.
Ему шла короткая стрижка.
Карие глаза были строги, не в меру строги, и Дрюня, на мгновение только заглянув в них, скуксился.
- Вон тот, что в углу пристроился. Справа.
- Собирайся! – приказал сержант. – Да поживей, стоянку сократили!
- А в чём, собственно, дело?
- Это самое мы сейчас и выясним, - ухмыльнулся сержант. – Давай веселее! Ваньку ломать не советую.
- Да я же ничего плохого не сделал! Пошутил только…
- Тогда тебе в вытрезвителе не скучно будет, - заверил Дрюню сержант, ещё более оживляясь. – Там шутников девать некуда, со всего города насобирали.
- Я же не пьян! Я разыграть его хотел!
- Давай пошевеливайся быстрее. Там разберутся, пьян или не пьян. На то и врача держим.
Дрюня молча встал со своей полки, подавленно одевался, непослушными руками запахивая полы пальто.
Мишка сидел ошеломлённый и едва дышал от страха перед таким диким недоразумением. Он никак не мог взять в толк, почему его друг не оправдывается, не доказывает своей невиновности, наконец, не покажет билет. Идиот. Как воды в рот набрал! А - дома? А институт?
Ему стало невмоготу от непоправимого.
- Товарищ старший сержант!
- Не дерзи, понял? Не видишь, я не старшой ещё… Сержант.
- Да какая мне разница…
- Тебе и впрямь никакой. А по мне, так большая.
- Товарищ сержант, вы разве не видите, что он совершенно трезв? Зачем же вы его забираете?
Тот искоса взглянул на Мишку. К горлу подступила волна законного гнева.
- А ты кто ему будешь?
- Я? Никто… Но он не пьян ведь.
- Много болтаешь, - осерчал не на шутку сержант. – Смотри, как бы и тебе не пришлось проехаться с нами.
- Да я… я только так… сказал… - неожиданно для себя самого промямлил Мишка, и ему тут же стало стыдно за свой голос.
- То-то. Сиди и сопи в две дырки… - выругался матерно сержант, ловя заинтересованным взглядом напарника в коридоре.
В проходе поднялся Дрюня.
- Пшёл! Володя, возьми его сумку. Так надёжнее, чтоб не удрал.
Дрюню вытолкали за дверь. Она с грохотом отъехала в сторону. Проводник так и простоял, не обронив ни слова. Он был заметно обескуражен.
Мишка прилип к окну, вне себя от бессильной ярости.
Дрюню повели по перрону, он низко пригнул голову. Два довольных сержанта шествовали под боком.
Поезд тронулся, понемногу набирая ход и оставляя за собой разлетающуюся от вагонов снежную порошу. Мишка забился в угол. Посмотрел на опустевший одёжный крючок напротив.
Стало одним артистом больше, подумал он опечаленно.
1990г.
ещё сыграет так, что менты его отпустят.