Через несколько дней после окончания отпуска, последние дни которого я провел в Санкт-Петербурге, судьба снова столкнула меня с выходцами из России. Видимо, контакты с земляками моих предков начали превращаться в традицию.
В среду утром, когда я сидел в своем кабинете и читал отчеты инспекторов, позвонил Генрих Бенар из кантонского управления:
- Привет, Вадим.
- Привет.
- Как отдохнул?
- Спасибо, хорошо.
- Где ты обедаешь?
- Еще не решил.
- Подъезжай в ресторан des Antiquaires, хочу с тобой переговорить. Есть одна просьба.
- Это недалеко от Университета?
- Да, на улице Гран-Рю. Давай, в два.
- До встречи, - ехать было не близко, но с начальством, даже если с ним находишься в давних и дружеских отношениях, спорить не хотелось.
В зале было малолюдно.
За едой говорили о том, о сем и только, когда подали кофе, Генрих перешел к основной теме:
- Ты же говоришь по-русски?
- Да.
- Дело в том, что у меня есть в Москве друг – генерал полиции Александр Смирнов, познакомились давно. Так вот, во время войны погибли почти все члены его семьи, все кроме отца генерала. Насколько я понял, погиб его дед, брат и сестра отца, жена деда. Получается, что из предков генерала, война помиловала только отца, его тоже звали Александр. Так вот, последние годы сестра Александра – Светлана – занимается поисками мест захоронения их предков. Точные координаты, насколько я знаю, не все известны. Они погибли в разных странах Европы.
- Война-то уж когда закончилась… уже больше семидесяти лет назад. Поздно они спохватились.
- Ты же понимаешь, сначала у них был «железный занавес». Кроме того, это дело не дешевое, поиски обходятся в круглую сумму. Я так понял, генерала, что сестра его или разбогатела, или вышла замуж за богатого лет двадцать назад. Вот тогда и начала свои поиски. А может это желание просто с возрастом приходит. Короче говоря, она нашла почти всех, а вот следы сестры их отца – Марии – привели ее на север нашей страны. Насколько понял, там нашлись потомки семьи, в которой она жила. Во время войны немцы перевозили в Германию молодежь из оккупированных стран, использовали в качестве бесплатной рабочей силы. Так и Мария попала в Германию. Потом как-то к нам перебралась. Вот тебе координаты, - Генрих вынул из внутреннего кармана пиджака вдвое сложенный стандартный лист, - это адрес, имя и телефон человека, который знал Марию. Это на севере, на самой границе с Германией.
- Да, вижу, - я уже прочел напечатанный на листе текст.
- К нему послезавтра приедет Светлана из Москвы, чтобы все узнать о судьбе Марии. У меня к тебе большая просьба, не мог бы ты туда завтра поехать, познакомиться с этим, - Генрих кивнул на лист бумаги в моих руках, - Ханком и поприсутствовать при его встрече с русскими. Генерал Смирнов просил меня не оставлять его сестру здесь одну, поддержать, помочь, если что потребуется. Сможешь? Это абсолютно личная просьба.
- Хорошо, Генрих, я завтра утром выеду. Ты мне сообщи еще, в какой аэропорт и когда прилетает эта дама из России, ее же надо встретить.
- Обязательно. Я пришлю смс.
2.
Утром все же заехал на работу, необходимо было оставить инструкции Герману, как это обычно бывает, задержался, выехал только после обеда и добрался до указанного Генрихом адреса уже в сумерках.
Небольшой аккуратный домик с покатой черепичной крышей стоял на краю небольшого парка, среди листвы которого была видна лютеранская кирха.
Припарковавшись на стоянке около церкви, я подошел к дому, нажал кнопку звонка.
Открыл мне невысокий сухощавый мужчина лет под восемьдесят. Седой пушок на голове, неглубокие, но частые морщины, внимательные глаза, за толстыми стеклами очков в роговой оправе, поверх белой рубашки с расстегнутым воротом накинута вельветовая куртка:
- Да? – он вопросительно смотрел на меня.
- Месье Шефер? – спросил я.
- Да. А вы, видимо, Герр Созонов? Мне звонили, что вы должны сегодня приехать. Проходите. Кофе? Воды?
- Лучше кофе.
- Проходите в гостиную, сейчас приготовлю.
Через несколько минут он появился в комнате, неся подносом с чашками и кофейником.
- Месье Шефер…
- Давайте оставим этот официальный тон. Меня зовут Ханк.
- Очень приятно. Я – Вадим. Если быть честным, мне не очень понятна моя миссия. Я бы ее определил, как представитель страны, сопровождающий гостью из России, - улыбнулся я.
- Да, мне звонил, извините, забыл фамилию, некий чин из вашего кантона. Он знаком с родственницей Марии, которая должны завтра прилететь. Он так и сказал, что ваша задача сопровождать эту родственницу.
- А вы уверены, что эта женщина является родственницей именно той Марии, судьба которой известна вам?
- Да. Мы говорили по телефону. Все совпадает: фамилия, родной город Марии – Смоленск, возраст, имя отца Марии. Я думаю, что тут никакой ошибки не будет.
- Мне сказали, что Мария во время войны была интернирована в Германию. Как же она сюда попала?
Ханк тяжело вздохнул:
- Это длинная история. Вы что-то знаете о Марии?
- Нет.
- Вы торопитесь?
- Нет.
- Тогда попробую рассказать вам эту историю. Это будет и для меня некоторым развлечением. Дети и внуки живут отдельно, стараюсь их лишний раз не беспокоить, поэтому вы, как собеседник, в некотором роде, подарок для меня, - он улыбнулся, поставил чашку на столик, сел поглубже в кресло, - Хотя я и не обделен общением. Я пастор в нашей кирхе. Но это совсем другое. У меня есть и еще одна цель, чтобы рассказать вам эту историю. Мне надо будет, чтобы вы мне дали совет, рассеяли мои сомнения по поводу завтрашней встречи. Но это все потом. Пока об истории. Мой отец тоже был пастором, еще там в Германии.
- Вы из Германии?
- Родился там, но сюда попал, когда мне еще и двух не исполнилось. Поэтому своей родиной все же считаю Маленькую страну. Моя семья из небольшой деревеньки под городом Зенден. Знаете такой?
- Нет, к сожалению.
- Не странно, он совсем небольшой.
- Вы хотели рассказать про Марию, - напомнил я, опасаясь, что пожилой человек может увлечься, и тогда его рассказ имеет все шансы стать бесконечным.
- Я именно этим и занимаюсь, - рассмеялся он. – Не пугайтесь, я пока еще склерозом не страдаю. Так вот, эта наша деревенька была при огромном поместье семьи Краузе. В то время, которое вас интересует, то есть во время войны, главой семьи был Уолтер. Он был офицером, как и многие его предки. Его отец был герой первой войны, очень известный человек. Ранения и переживания из-за позорного мира сломили его здоровье. Умер он в середине тридцатых, но сына успел воспитать в своем духе. Уолтер был ярый сторонник германского реванша. Никакой иной, кроме как военной, он свою карьеру не видел. А женат Уолтер был на моей сестре. Вадим, не смотрите с таким удивлением. Моя сестра – Ангелика - была старше меня ровно на двадцать лет. Меня Бог послал родителям в очень солидном возрасте, отец говорил, что очень боялся за маму. Как выяснилось не зря. Она умерла, когда мне исполнился годик, подорвал я ее здоровье. У Уолтера и Ангелики в сороковом году родился сын Вилли, а я – его дядя – появился на свет через год. Так вот жизнь нас расставила. И вот мы подходим к появлению Марии. Ее привезли в поместье Краузе в самом конце сорок второго вместе с еще несколькими женщинами из оккупированных стран. Они достались Уолтеру по какой-то разнарядке. В их обязанности входил уход за садом и домом. Мария была самой молодой, ей тогда было лет пятнадцать. Она единственная знала немецкий язык, в школе учила. Позднее она много раз рассказывала потомкам, вразумляя их на ученические подвиги, что училась очень хорошо по всем предметам, включая и немецкий язык. Ангелика почти сразу выделила Марию из остальных и начала понемногу привлекать для присмотра за Вилли. Уже к концу сорок третьего это стало единственной обязанностью Марии. Может еще кофе?
- Нет, спасибо. Ханк, извините, но заинтересовало, откуда вы такие подробности знаете о семье Краузе? Это вам отец рассказывал?
- Кое-что, конечно, отец, что-то Мария, но основной источник – это дневники Уолтера и его отца. Я вам чуть позже расскажу, как они ко мне попали. Это потрясающее чтение. Это совсем не то, что мы подразумеваем, произнося слово «дневник». Это не перечисление событий, привязанное к определенным датам. Это очень интересные размышления о жизни вообще, о жизни своей, о том месте, которое ты в этой жизни занимаешь, о том, как ты на нее влияешь, какой след после себя оставишь. Если дневники отца Уолтера более политизированы, во многом посвящены его взглядам на судьбу Германии, на пути, которые перед ней лежат, то у сына все более личное. Меня поражали некоторые страницы. На них Уолтер высказывал две противоположенные точки зрения, а потом последовательно приводил доводы в защиту и опровержение одной и второй. Он спорил с собой. Он формировал свой взгляд и отношение. Мне кажется, что он относился к тому типу людей, которые предпочитают четкие формулировки, четкие понятия, совершенно определенные и однозначные взгляды на любой вопрос. Ему было проще быть полностью откровенным с листом бумаги, высказывая все, как есть, чтобы наконец окончательно понять для себя, а как же оно есть и как он к этому относится.
[justify]Меня поразила горячность, с которой вдруг Ханк заговорил, но вот немного успокоился и продолжил
