До этого дня я никогда не видел его и даже не был уверен в том, что тот, о ком говорили с какой-то странной, непонятной мне тревогой существует на самом деле. Я думал, что в данном случае речь идёт лишь об очередной городской легенде – не больше. Но, как бы там ни было, а люди говорили о некоем человеке, которого всегда узнавали в толпе по длинному плащу зелёного цвета, каких в наше время уже не носят. У человека было старое, поросшее грубой седой щетиной худое желтоватое лицо, большой лоб и торчащие из головы пепельные пучки волос – готовый портрет парижского сумасшедшего. А если к этому добавить ещё неподвижный взгляд мутных глаз, рваные рукава и грязно-голубого цвета ботинки с отклеивающейся подошвой, то портрет станет достаточно полным.
[justify]
Говорили о том, что странный человек ходит из города в город и на площадях говорит о близящемся конце света. Появляется он обычно на рассвете и, проходя по улицам, громко звенит медным колокольчиком: «Время пришло! Грядёт песчаная буря!» Говорили также, что в одном городке дети стали кидать в него камнями, но незнакомец исчез куда-то так быстро, что опомниться никто не успел. «Провалился сквозь землю», говорят обычно в таких случаях.
И вот однажды утром – это был конец лета, месяц летучих туманов, месяц август – от камней мостовых, от истоптанной тысячами тысяч ног земли поднимался пар лёгкого тумана. Вскоре лучи восходящего солнца победили этот призрак, скрипучие ставни на окнах стали открываться, а на улицах начали появляться люди. Днём – а точнее уже ближе к вечеру – я шёл по улице мимо площади, рядом с которой находился главный храм города, а также здание городского совета. Итак, проходя мимо площади, я увидел небывалое оживление и услышал чей-то громкий голос, долетавший до слуха как будто из других веков. «Время пришло! Молите небеса о спасении, ибо близится конец всего!» доносилось с площади, куда я тут же поспешил, взволнованный услышанным. Подойдя поближе, я увидел стоявшего на коленях человека в длинном зелёном плаще, которого обступали со всех сторон любопытные. «Это он», «да, он», «я слышал о нём», слышалось в толпе, среди которой ощущалось волнение, передававшееся мне, пока человек в зелёном плаще воздевал руки к небу, взывая к собравшимся вокруг: «… и тьма покроет город и погасит свет в домах! Молите небеса о спасении!»
Потом незнакомец неожиданно поднялся на ноги и, громко прозвонив вынутым из кармана медным колокольчиком, медленно двинулся прочь – в сторону городской ратуши. Мгновенно подчинившись собственному импульсу, тёмному, как таинственный зов в ночном саду, я последовал за ним, заметив, что незнакомец ускоряет шаг, словно желая отвязаться от преследования. Это, однако, только усиливало моё любопытство. Державший одну руку в кармане незнакомец повернул в сторону начинающейся от площади и идущей мимо ратуши мощёной улочки, передвигаясь на удивление быстро. Вскоре мы – я и он – оказались в самом сердце города, испещрённом узкими кривыми улочками, где стены домов неизменно покрывал вездесущий дикий виноград. Незнакомец шёл, не оборачиваясь, а я ускорял и ускорял шаг, но всё ещё не мог настигнуть его. В конце концов, когда далеко позади остались звуки площади, скрежет трамваев и тысячеголосый говор, незнакомец в зелёном плаще уже бежал. Старался не отставать и я. Когда часы на здании ратуши пробили шесть, незнакомец вдруг свернул с узкой безлюдной улицы во дворик, который отделяла от неё каменная серая стена с проходом посередине. С трёх других сторон дворик ограничивался стенами дома. В глубине его – напротив входа – было крыльцо с массивными каменными ступенями и открытый вход в подъезд. Сам дом производил впечатление заброшенного, давно оставленного людьми и забывшего их шаги.
- Стойте, подождите! – закричал я, когда незнакомец в зелёном плаще направился ко входу в подъезд. – Откуда вы всё это знаете?
Неизвестный на мгновение замер на ступенях, а потом, поднявшись по ним и войдя в подъезд, резко повернулся ко мне. При этом лицо незнакомца исказила сначала жуткая гримаса неудовольствия, а потом страшная улыбка сумасшедшего, глядящего на огонь.
- Песчаная буря! Песчаная буря уже здесь, - проговорил он, но уже не тем голосом, какой был у него на площади, а совсем другим, каким-то механическим. Едва он произнёс это, я услышал странный звук, как будто звякнуло что-то металлическое, а затем увидел уставленные на себя совершенно неживые, стеклянные глаза и потерявшее всякое выражение лицо. Затем неизвестный стал буквально на глазах рассыпаться, распадаться на мельчайшие кусочки-осколки, мгновенно вспыхивавшие сине-зелёным пламенем, озаряя темноту подъезда. Всё продолжалось недолго – может быть, полминуты, и вскоре от незнакомца не осталось ничего, кроме горстки осколков, продолжавших вспыхивать. «Песчаная буря… песчаная буря уже здесь…» в последний раз прозвучал чей-то шёпот, а может быть просто шорох осколков таинственно сложился в подобие зловещих слов.
Потрясённый увиденным, я вышел на улицу. Вечер был облачный, солнце успело уже опуститься за крыши домов. Поняв, что я должен делать, я снова отправился на площадь. Я был в отчаянии. Остановившись посреди площади, я начал говорить: «Не верьте тому человеку в зелёном плаще! Не верьте тому, кто говорил вам о конце всего! Не верьте ему, он сумасшедший!» Но мимо меня шли, не останавливаясь, люди, шли и шли, шли и шли, и никто не слушал моих слов. Не сразу обратил я внимание на странную перемену – у двигавшихся по площади людей вместо глаз были чёрные провалы, из которых выглядывала подземная тьма. Видение продолжалось всего несколько секунд, после чего всё снова стало, как прежде. «Песчаная буря! Песчаная буря уже здесь!» снова зазвучали в голове слова, прошелестевшие на этот раз, как сухие опавшие листья…
Когда я проснулся от этого странного и жуткого сна, солнце ещё только начало подниматься над горизонтом. Иногда бывает и так – туманные сны подкидывают нам что-то, что можно назвать псевдовоспоминаниями. Отличие их от воспоминаний обычных, дневных заключается в том, что в них отражены не действительные события, а события, созданные воображением во сне. Проснувшись, я долго не мог прийти в себя. В окно комнаты проникал утренний свет, но не такой, как обычно, а словно проходивший сквозь матовое стекло. Почувствовав странное и недоброе, я поднялся на ноги и подошёл к окну. Там, за окном, едва виднелся фасад соседнего дома, тонувшего то ли в густом медном тумане, то ли в дыму, который был всюду. Что это? Конец света? Тёмное предвестие Армагеддона? С быстро и тяжело бьющимся сердцем я подошёл к столу и включил радиоприёмник. «…объявлен самый высокий, красный уровень тревоги, жителям города рекомендовано не выходить из дома и не открывать окон. При выходе из дома настоятельно рекомендуется надевать респираторы…» раздалось из динамика. Я снова взглянул в окно – солнечные лучи с трудом пробивались сквозь окутывавший всё смог, сгустившийся настолько, что совершенно утопил в себе весь фасад соседнего дома. Казалось – открой окно, вытяни вперёд руку, и исчезнет в густом тумане рука, а вслед за ней и ты, когда удушливый смог заполнит комнату.
Там за окном, вдали, на окраинах огромного равнинного города, раскинувшегося от горизонта до горизонта, подчинившего себе в седой древности бескрайние земли, силуэтами словно из описанного в «Розе мiра» обиталища античеловечества вздымались к холодным зимним небесам чудовищные трубы фабрик и угольных электростанций, призванных вырабатывать электричество для всё разрастающегося и разрастающегося города-Левиафана, ежедневно, подобно инфернальной воронке, засасывавшего всё новые и новые души. Подобно жерлам вулкана, трубы эти из недр своих изрыгали нескончаемые клубы дыма, стелившегося по земле, наползавшего на город и скрывавшего из вида всё на расстоянии нескольких метров. А дальше, за этими циклопическими заводами, простирались гигантские полигоны отходов, ещё дальше - отравленные поля, на которых уже ничего и никогда не могло вырасти. Поля, поливаемые в сезон дождей кислотными дождями, разъедавшими всё живое, убивавшими любые злаки, любые растения. Это была по сути пустыня – но и пустыня не так мертва, и в пустыне есть жизнь, хотя и скрытая, тайная, но жизнь. Пустыня за городом была мертва последней смертью. Последние жители уехали из этих мест в город ещё десятилетие назад, и теперь их брошенные дома, затерянные среди полей, где гуляет отравленный ветер, заносило песком, а мёртвая пустыня медленно, но верно, миллиметр за миллиметром наползала на город-Левиафан, пожелавший пронзить небо башнями своих стеклянных небоскрёбов, выраставших из земли подобно гигантским шипам и тянувшихся всё выше, выше, выше…
Радиоприёмник на столе молчал о причинах постигшего город бедствия. В полутьме комнаты, где померк свет, и так с трудом пробивавшийся сквозь дымовую завесу, я взглянул на часы, минутная стрелка которых почти доползла уже до вершины. Стоя у окна, я пытался различить хоть что-то, но видел лишь то едва выступавшие из смога, то снова исчезавшие в нём очертания крыши и труб соседнего дома. «Грядёт конец всего, песчаная буря уже здесь!» вдруг вспомнил я слова из сна, образы которого вновь ожили в моей голове. «Песчаная буря уже здесь!» слышал я слова того, кто, как говорили, всегда входил в город на рассвете, шёл мимо сонных окон и звенел медным колокольчиком.
И когда я ещё стоял у окна, оперевшись руками о подоконник, до моего слуха сквозь двойное стекло долетел сорвавшийся со скрытой смогом старой башни звон медного колокола. В какой-то момент мне начало казаться, что слышу не просто звуки, а складывавшиеся из летевших сквозь густой смог звуковых вибраций… нет, не слова, но нечто, напоминающее их. «Лай-Чжой… Лай-Чжой… Лай-Чжой…», как будто говорил колокол. Едва звук его девятого удара разнёсся над крышами, воздух прорезал звук сирены, но внизу по-прежнему ничего не было видно. Кто там? Что там? «Песчаная буря… песчаная буря уже здесь – грядёт конец всего», снова и снова слышал я в полутьме комнаты, которая вскоре снова погрузилась в тишину. А где-то далеко внизу, в глубине, под толщами земли билось огромное сердце чудовищного существа, через которое с каждым ударом перекачивались сотни литров тёмной крови, и мне казалось, что я почти чувствую его биение, ощущаю едва уловимую дрожь земли, вызываемую движениями его исполинской, невероятного размера туши. Там, под распластавшимся от горизонта до горизонта городом, подчинившим себе бескрайние равнины, горы и моря, медленно двигался тот, чьи щупальца, подобно щупальцам спрута, шарили в подземном мире, щупальца длиной в сотни километров. А здесь – высоко над магмами и подземными пещерами, здесь, на земле, то тут, то там выли, прорезаясь сквозь густой смог и смешиваясь друг с другом тревожные сирены, словно пытавшиеся заглушить друг друга. Здесь – на земле, острые шипы башен и дымящиеся трубы тянулись к небесам и тонули в угольном дыму. Конец света? Конец всего? Армагеддон? Нет, все эти слова не шли к тому, что разворачивалась на глазах у великого равнинного города с многовековой