А берег дуновенный и пустой.

почему-то Валерочка. – Я и не знал, что ты такой мастак заливать.
- Да правда! – всё ещё смеялся Саша, ещё громче.
- Иди ты! Так езжай, - наконец понял Валерочка.
- Да не верю я в такие удачи! Я этого мужика знаю… ну месяца три, и на тебе – такие предложения. Почти постороннему. Вояки спят и видят, куда бы заработать поехать, хоть лук у корейцев собирать, а я и автомат только два раза в руках держал, в техникуме. Не бывает так, Валерий Иванович. Не – ве – рю. 
- А чего ж он трёт? – растерянно спросил Валерочка, поглядывая безразлично на свой коврик. – Какая ему польза? И надолго туда он говорит?
- На год.
- Я бы поехал, - неожиданно строго сказал Валерочка. – А что тут делать? Оттуда хоть денег привезёшь.
- Ну да, - закусил Саша нижнюю губу. – Если вернёшься.
- А что, там воюют? – насторожился мастер.
- Говорит, нет. Спокойно, как в Магдалиновке. Даже чернобрывцы у казармы высадили. Выгнало, говорит, как бурьян, до самого неба. Но пахнут, говорит, так же.
- Ну вот. Значит, без ностальгии обойдёшься… Было бы по чём ностальгировать…
- Да трепло он, по-моему, - махнул рукой Саша. – Но куда-то действительно звонит… хер его знает.
- В этой стране хорошо умирать, - Валерочка приблизился вплотную. – Ностальгически вернуться ближе к смерти, когда реально запахло травой. Откуда-нибудь из Америки, и через годик-другой – крякнуть. Больше тут с непривычки не выдержишь. Тем более, чтоб вкурить, что тут у нас происходит, им и пяти лет не хватит. Умрёшь непосвящённым. А это плюс.
- Хорошо излагаешь.
- Но обязательно с баблом. И гражданином не нашей страны – на всякий случай. А что? – расхаживал уже мастер вокруг коврика. – Сентиментально похоронят на забитом бурьяном сельском погосте, под обязательной туей или берёзой, на худой конец… Вот как Куприн – приехал старик умирать. И умер красиво, советским русским писателем. Это тебе не Сент-Женевьев дю Буа. Тут люди пришли и тюльпанов в марту положили… Нет, - вздохнул загнанно мастер и чиркнул на снег, - умирать надо только на Родине. Но – недолго. На нашей Родине долго умирать нельзя.
   На Просеке было малолюдно; куда-то вбок отсеивались, разбегались селяне прямо на остановке. Саша и Валерочка в засаленном пугачёвском тулупчике с ромбиком «МинГео СССР», безнадёжно провожали тухлым взглядом слабый ручеек пассажиров, - с сумками, мешками и торбами те пёрли рысцой на базар, даже в их сторону не поглядывая.
   В хмуром воздухе уже чувствовалась та занудная сырость, которая пробирает всё тело до кишок, и Саша знал: колотить его будет ещё и дома, в квартире. Даже и после чая. А покупателей было наперечёт, он только сейчас продал роскошно одетой женщине двухтомник Булгакова; та удивилась, почему так дёшево. 
- Так классика, - развёл он руками и насильно улыбнулся. – Её вообще никто не берёт.
- Да? – удивилась она ещё больше, погружая бережно книги стоймя в пакет. – Ну, и зря. Сейчас такую библиотеку можно себе собрать. За копейки.
- Ну, это да, - согласился Саша. – Хотя поздновато вы кинулись. Почти все советские книги давно на мусорках. Или в макулатуре.
- Неужели? – вскинула брови красавица. – Выбрасывают книги?
- Целые библиотеки, - засмотрелся на неё, не мигая, и подумал: «Что ей книги… с такой фигугой. Что она вообще тут на Просеке делает? В наших краях. Как она вообще тут очутилась?
   Женщина помигала длинными ресницами, без суеты оправила шубку и пошла. За ней засквозила в морозном воздухе сладострастная тягота арабских духов. Валерочка, всё время не сводивший глаз с незнакомки, подошёл ближе, и, принюхиваясь, опустив маленькую головку долу, сказал:
- Есть же женщины… Вот это класс. Как она сюда попала? В такую рань и в наш город. 
- Проняло? – без ехидства, тоже под впечатлением, кивнул Саша в сторону удалявшегося силуэта.
- Да-а, - потянул важно Валерочка. – Это не наши бабы. Это женщина другого класса. Мне даже захотелось ей сказать, что она очень красивая баба.
- Ну вот, - сказал уже язвительно Саша. – Стоим тут как на выданье. И – холостяки. А были бы поживее, да посмелее – так на Просеке и невест можно найти. Таскали бы их, как собака куфайку.
- А ты знаешь, - мрачнея, признался Валерочка, - я тоже вчера к себе одну халяву привёл. Пригласил, - он тут же поправился.
- Да ну?
- Точно, - потянулся он смачно, сплёв пальцы на затылке.
- И чего? – Валерочка хоть и был женоненавистником, патологическим, но в интимные нюансы своей жизни никогда не посвящал. Видно, так на него подействовало дефиле этой бальзаковки… Саша навострил уши.
- Мы с ней бутылочку раскатали. Потом лежим, значит… после всего уже, а она мне и говорит - ей у меня понравилось: и чисто, и светло… Говорит, я к тебе жить перееду. А квартиру сыну оставим. Под окном петушки посажу, а дальше огурчики – это же твой огород, за окном? Я так посмотрел… и за другой бутылкой бежать не стал. На х.. с пляжа, подумал, - а вслух сказал: - Може, тогда лучше рапс посадим? Это сейчас выгодно. – Он с отвращением сплюнул сквозь зубы и добавил: - Не надо мне жены…
- А кто хозяин? – спросили с нажимом в голосе. Костлявый какой-то задроченный мужик, в годах. И показал на лампы.
- Ну я, - с вызывающей наглостью ответил Валерочка. Презрительно скривив бесцветные тонкие губы, он подошёл поближе.
Дядько присел на корточки, и, напуская важного виду, показал пальцем:
- А это?
- Что – это? Это дрель называется.
- А двигатель хороший? – с едва заметной улыбкой спросил дядько.
   Валерочка посмотрел на него сверху вниз.
- Воно тоби нада? Иди, греби… там дальше с двигателем лежит… Не, видел дебила? – зашёлся он от негодования. – Ну, спроси: редуктор механический – хороший? Но он его и видит впервые… Двигатель… Будто не видно, что это ручная дрель!
- Он часто сюда приходит, - спокойно сообщил Саша. – Говорит, это ж базар, я сюда шутить прихожу…
- Во сука! Тут три км. едешь на драндулете, на хлеб, курево ни копья. А он шутит! Весёлый, бля, дядька, - наверное, квн щик… А ты сидишь осатанелый, как собака… Эти пенсионеры достали выть! Пенсию повышают, повышают – сколько можно её повышать? – а им всё мало. С самой советской власти мало! А кинься, если деньги будут менять – понесут мешками. Почему и цены растут… Финансисты, они ведь тоже не дураки. Выбросили денег в оборот миллиард, допустим, а назад – нету. Почему? Потому что всё в чулках! Поэтому и цены растут. Надо же их как-то в оборот вернуть…
   И он, чиркнув снова под ёлку, добавил, уже другим тоном:
- Почему мы живём плохо? - А вам никто и не обещал хорошо. - А по телеку? – Вам говорили, что будет лучше.
  Валерочка хлопнул себя по штанине, скривился и захохотал. Когда, минуту спустя, выпрямился, в уголках узеньких глаз блеснули слёзинки. Он поставил точку:
- Президент вчера по телевизору сказал: за каждого убитого пенсионера 150 рублей будут давать. Ха-ха-ха! – Он аж падал от хохота. И бил себя по штанине. И приседал.
Какой-то мужик проходил мимо, поздоровался с ним за руку через клеёнку и спросил:
- Как тут?
- Сидим как на вокзале, - с достоинством ответил мастер, и, откинув полы тулупчика, вправду сел на складной стульчик.
Но, видно, судьба в этот день благоволила мастеру; услышал Бог его молитву, внял нытью и послал клиента: через 20 минут срубил Валерочка семьдесят гриваков за зарядное устройство - «Ты посмотри» - побежал через дорогу в генделык.
- Саша! – донеслось вдруг из-под тополя. – Саша!!
«Как он задрал, этот Шурик!» - выругался под сурдинку Саша. - Ему надо, а с места не двинется, скотина пузатая».
- Ну, сюда подойди! – надрывался Шурик уже в отчаянии.
- Люда, посмотри за «скорбями», - сказал он, зеленея от злости кривоногой рыхлой бабёнке, - а то у этой суки скоро геморрой отвалится. Достал он орать.
Шурик склонился и заговорщицким тоном зашептал на ухо, сверху вниз:
- Батюшке…
- Э-э, - нервно махнул Саша рукой. – Опять.
- Ты слушай, - рвануло от Шурика сивухой. – Батюшке плохо. Спирта просит на растирку, поясница у него…
- Кто бы сомневался! – в сердцах выругался Саша. – Вместе и выдуете.
- Матушка… Я тебе говорю: дай! Я уже литру заказал, сейчас принесут.
- Два дня назад перепонки ты ему ореховые брал, на сорок гривень.
- То матушке. У неё грыжа. Я до этого сам четыре раза ей покупал, хочешь, спроси у торгашки у этой… А это батюшке. Мы уже недели две туда ничего не давали… Я тебе говорю, я ж не гнида…
- Сколько?
- С тебя пятнадцать. И не жалей!
Саша отсчитал. Знал, что Шурик скрысятничает, спирт стоил дешевле – а что делать? У Шурика крест нательный, как у архиерея. Опять же, инвалид.
- Постой. Я ему отнесу, - прошептал Шурик. – Пока матушка не видела. Это мужик один железом в базаре торгует… схожу сам заберу.
- Валеры нет, - показал Саша на бесхозную клеёнку. – Я сам ему сторожу.
Шурик обнял за плечи.
- Ты брось. Книги ещё ни разу не крали. 
Он бодрячком, шагом неуёмным, выверенным, уплыл всей громадой за бордюры. Как фрегат. Саша достал из кармана носовой платок, высморкался и, не глядя на свои книги, стал ждать. 
Припадая на левую ногу, подошла к Шуриковым стеллажам старушка. В кашемировом пальто, в роскошной ондатровой шапке; в ворот упирались стоймя жёсткие седые волосы. Лет 65, вспомнил Саша Шуриковы поливы. Ну, и любовницы у Шурика… «Зато чистые, не то, что молодые». Баловник-старушатник. Опираясь импозантно на великолепную трость с инкрустацией, с перламутровым гнутым набалдашником, старушка переминалась с ноги на ногу, спросила погодя, упёршись тростью в мёрзлую землю:
- А где Саша? – Только сейчас он заметил, что в одной руке она держит пластиковую канистру, пятилитровую.
- Скоро будет, - недоуменно глянул Саша на канистру. – Это ему?
- Я ему всегда даю. Для воды, - высокомерно произнесла она. – На чай, суп из крана ведь нельзя. Пусть он наберёт, а я через час заберу. – И протянула ему гривенную банкноту.
- А деньги зачем? – уставился на неё Саша. – Там же бесплатно.
- Саша там бросает… на церковь. 50 копеек, вчера дала рубль. – Она ещё потопталась с минуту и ушла в горловину Просеки.
Прибежал малиновый от натуги, разопревший Шурик.
- Всё! Смотри, ты такого не видел!  - Он достал из замызганной торбы бутылку ядовито-зелёного цвета. – Видал? Казёнка, ещё советская. – Постучал пальцем по пожелтевшей этикетке. – Видал? Ещё советского разлива. В переводе на водку один к трём. А, Павловна принесла? – пнул ногою канистру.
Я протянул ему гривну.
- И что, действительно бросаешь?
Шурик застонал.
- Да я не знаю, где там и копилка стоит. Так и живём. Так и зарабатываем.
- На любовнице? – не поверил Саша.
- Да на ком угодно. На базаре для меня все равны.
- Ты же говорил: у неё там и гусик, и колбасы- балабасы, и водка и сельдь дунайская… - всё ещё не понимал Саша. – Стол накрывает… и сама…
- Ну, правильно, - весело заржал Шурик и плюхнулся на тележку. – У неё коттедж двухэтажный, она пылинки с меня сдувает. А я её в ванне, рачком. И-дди сюда, коллектив! – Он плотоядно засмеялся. – А она: о-ёёй, больно… А я её за колотушки – ой-ёёёй-й… Он закашлялся, давясь. – 60-70 лет – не беда. Зато никакого триппера. Какой триппер, если она еле по хате ходит! Один радикулит, одна немочь…
- И не жалко? – спросил, подыгрывая в смехе, Саша.
- А чего? Прихожу, как на работу.
- Ты, Шурик, по сути, филантроп - исповедник.
Он ухмыльнулся довольно.
- Работаю за тарелку борща. За «бугром» такая бабушка нанимает кобелька, а не барыгу. Но кобелёк